Леонтий Раковский - Адмирал Ушаков
Матросы стояли вольно, смотрели, перешептывались:
– Это что ж, тут будет молебствие?
– Какое, тут! Сказано – в соборе.
– А ковры зачем?
– Ждут нашего.
– А турецкий адмирал будет?
– А почему ему и не быть?
– Да ведь в соборе молебствие. Он разве креста не боится?
Макарыч чуть повернул голову.
Шепот сразу стих.
И вот загудела, что-то залопотала толпа.
Показалась флагманская шлюпка – в ней сидели оба адмирала.
Именитые граждане поправляли одежду, переминались с ноги на ногу. Офицеры стали впереди матросов.
Поскочин скомандовал:
– Смирно!
И вот на пристань ловко ступил адмирал Ушаков. Он был в парадном мундире и орденах. Ушаков шел чуть вразвалку, цепким, морским шагом. Видно было, что ступал он уверенно и его не свалит с ног никакая буря.
Чуть отставая от него, шел длинный седобородый Кадыр-бей в громадной шубе. Ушаков смотрел весело и гордо, а Кадыр-бей – сконфуженно: он не мог не видеть, что русским оказывают больше внимания.
За адмиралами шли советник Кадыр-бея хитрый Махмут-эфенди, адъютант Ушакова Балабин и Егор Метакса. Греки бросали под ноги адмиралов цветы и что-то кричали. Архиепископ отделился от знати и пошел навстречу адмиралам.
Ушаков остановился. Архиепископ стал что-то говорить, видимо приветствуя своих освободителей.
Метакса быстро подошел к Ушакову и начал переводить. Когда архиепископ окончил, Ушаков снял шляпу и, кланяясь во все стороны, пошел к городу. Снова все потонуло в криках «ура». Во всех церквах зазвонили в колокола. Адмиралы, окруженные знатью, пошли в собор. Раздалась команда:
– Шагом марш!
И матросы двинулись за начальством, обмениваясь впечатлениями:
– Адмирал у них – ровно бом-брам-стеньга.
– Наш-то Федор Федорович – орел!
– И чего турок в шубе? Тут в одном мундире жарко, а он шубу напялил!
– Закон такой.
Вошли в город. Сначала тянулась узенькая уличка с невзрачными домишками, а потом вышли на более широкую, с красивыми большими домами.
Все окна и балконы были украшены коврами, яркими тканями, увиты померанцем и лавром. И всюду реяли андреевские флаги.
На головы матросов сыпались цветы. Греки, стоявшие на улице, совали матросам виноград, конфеты, абрикосы, апельсины, протягивали стаканы вина.
Матросы сначала не брали угощения – они помнили приказ: у жителей не брать ничего. Но Веленбаков обернулся и сказал своим:
– Раз угощают, бери, ребята! От ихнего вина не захмелеешь!
И, к радости греков, матросы больше не отказывались.
– Я думал, что слива, сунул в рот, а она – противная, – плевался матрос.
– Верно… она вроде постного масла…
– Это маслина, – улыбнулся бывалый боцман Макарыч. – К ней привыкнуть надо!
– Гляди, братцы, у баб глаза и нос закрыты повязкой. Отчего это? – спрашивали друг друга матросы, увидев у знатных дам на лице шелковые маски.
– А вот тая без ничего. Красивая…
– Это холопка, а в повязке, должно быть, дворянка, барыня. Брезгует…
– Может, сама рябая или косоглазая – вот и схоронилась.
– Нет, у них, как у турок: муж боится, чтоб не приглянулась кому…
– Смотри, Макарыч, не моргай!..
Вошли на большую соборную площадь. Движение замедлилось: входили в узкие двери собора.
И вот уже ряды моряков ступили под прохладную сень древнего храма.
После обедни именитые граждане угощали адмиралов и капитанов парадным, роскошным завтраком.
Команды тоже не остались без угощения.
В полдень адмиралы созвали собрание в доме графа Марки, чтобы избрать управление острова.
Внизу, под окнами, на громадной площади стояли зантиоты, ожидая результатов собрания.
Когда им объявили, что они сами станут управлять островом, площадь заволновалась. Поднялся невероятный шум и крики. Но в криках почему-то не слышалось ни одобрения, ни радости.
Ушаков вопросительно глянул на Метаксу:
– Чем они недовольны? Чего еще хотят?
– Они хотят присоединения к России!
Ушаков невольно глянул на Кадыр-бея. Турецкий адмирал сидел, насупив густые черные брови. Махмут-эфенди, иронически улыбаясь, шептал ему что-то на ухо.
К Ушакову подошел обрадованный граф Марки:
– Ваше превосходительство, вы слышите: они хотят присоединения к России.
Ушаков свирепо посмотрел на графа:
– Это невозможно. Разъясните им, пожалуйста! – и отвернулся к Метаксе.
На балкон к волнующемуся народу вышел граф Марки.
Он что-то очень горячо говорил зантиотам, но его не слушали и перебивали криками. Марки вернулся, разводя руками.
– Они не хотят ни о чем слушать! – перевел Федору Федоровичу Метакса.
– Тогда пойдем! – поднялся адмирал и быстро зашагал к балкону.
Так он ходил по шканцам в самую трудную минуту боя.
Махмут-эфенди кивнул своему драгоману – он говорил по-английски и по-французски, но не понимал по-русски – и пошел к балкону.
Как только на балконе показался прославленный русский адмирал, по всей площади прокатился гул одобрения и крики радости. Толпа кричала «ура», в воздух летели шапки и платки.
Ушаков поднял руку. Все стихло.
Адмирал медленно говорил, а Метакса переводил.
Ушаков благодарил зантиотов за их добрые чувства к России и русскому народу, но сказал, что Россия верна своим обещаниям и договорам. Он доказывал зантиотам все преимущества свободного, независимого существования. Он говорил, что было бы нелепостью, освободив остров от французов, навязывать ему кого-либо другого.
– Мы пришли не завоевывать, а освобождать! Мы пришли к вам не владычествовать, а охранять. Мы не повелители ваши, а друзья и товарищи! – закончил Ушаков и ушел в комнату.
Секунду площадь молчала, а потом раздались крики: «Ура!» и «Зито[82] Ушаков!».
Махмут-эфенди подошел к Ушакову и, улыбаясь, сказал по-турецки:
– Вы не только храбры как лев, но и мудры как змея!
«Ну, положим, змея – это ты», – подумал, сухо поклонившись, Ушаков: он не любил этого поклонника англичан.
Зантиотам ничего не оставалось делать – они принуждены были избрать правителей.
Временное правление острова Занте пожелало вознаградить своих освободителей деньгами. Турки охотно взяли предложенные им три тысячи пиастров, но капитан Шостак наотрез отказался принять такой подарок.
IX
Еще будучи на Занте, Ушаков отправил три отдельные, небольшие эскадры: Поскочина – занять острова Кефалония и Итака, Сенявина – овладеть островом Св. Мавры, капитана Селивачева – блокировать остров Корфу.
20 октября капитан Поскочин прислал мичмана с известием о том, что остров Кефалония освобожден от французов, и передал адмиралу французский флаг и крепостные ключи.
– Я-то думал: ключи от крепости красивые, а они вон какие! Ровно от господского амбара! – разочарованно сказал денщик Федор, подходя к адмиралу, рассматривавшему ключи.
Через три дня союзные суда вошли в Кефалонскую гавань.
Капитан Поскочин приехал к адмиралу с докладом. Он привез пленного коменданта крепости полковника Ройе, который очень просил свидания с адмиралом.
Выслушав доклад Поскочина, Федор Федорович сказал:
– Ну, пусть входит француз. Что ему надо?
В каюту ввели небольшого, поджарого человека. Он с независимым видом поклонился русскому адмиралу и стал что-то быстро говорить, указывая на Поскочина.
– О чем он так горячо? – посмотрел Ушаков на адъютанта Балабина, знавшего французский язык.
– Ваше превосходительство, он очень благодарит капитана Поскочина, называет его спасителем французов.
– Почему? За что?
– За то, что он спас их от мщения греков. Кефалонцы, помогавшие нашим обезоруживать французов, ругали их, держали, как преступников, связанными, издевались. Он говорит: так не обходятся с образованными людьми!
Француз запальчиво сказал последнюю фразу и гордо смотрел на русского адмирала.
Этот самоуверенный, нахальный тон возмутил Федора Федоровича.
– Вы называете себя образованными, но ваши деяния говорят о другом, – сказал Ушаков, обращаясь непосредственно к самому Ройе, забыв, что он не понимает по-русски.
Балабин быстро перевел.
– Я вел себя, как подобает французскому офицеру! – заносчиво ответил Ройе.
– Я вам докажу, что не так! – стукнул по столу адмирал.
– Я буду вам весьма признателен, – поклонился полковник. – Назовите, что я сделал, порочащее честь мундира?
Ушаков даже встал: этот напыщенный франт не понимает главного, а еще полковник!
– Вы поздно взялись укреплять вверенный вам остров! Вы не сделали ничего для сопротивления. Вы не выстрелили ни из одного орудия, не заклепали ни единой пушки! А что касается ваших жалоб на греков, то как аукнется, так и откликнется! Поведение же капитана Поскочина меня не удивляет: всякий русский офицер поступил бы, как он! – И адмирал повернулся к Поскочину.
Полковника увели. Он был смущен и удивлен.
Француз никак не ожидал, что русский адмирал станет упрекать его за то, что он плохо воевал с ним же!
