Олег Аксеничев - Проклятие Ивана Грозного. Душу за Царя
Перед Брагадином предстал бесстрастный Энвер-реис.
— Пора сдать пушки и аркебузы, комендант. Веди янычар к арсеналу!
— А как быть с моими людьми?
— С людьми? Нас не интересуют твои люди, воин! Пусть идут — путь в порт снова свободен!
Комендант взмахнул рукой, приказывая начать движение.
— Мы не отплывём без вас, синьор! — крикнул один из офицеров.
— Не отплывайте, — согласился заговоривший на итальянском, как на родном, Энвер-реис. — Долго мы не задержимся.
Ворота в арсенал, как и все двери в Фамагусте, были распахнуты настежь. Уставленные треножниками аркебузы. Пушки на деревянных лафетах, закопчённых и отполированных ладонями за месяцы осады. Мешки у стен.
— Порох? — осведомился Энвер-реис.
— Порох.
— Нехорошо...
Как будто в арсенале должны лежать мешки с пряностями, скажем...
Лицо турка осталось неподвижным, но в голосе проклюнулось нечто человеческое. Злорадство, быть может?
— Мешки с порохом лежат у стены арсенала, выходящей на центральную площадь. И, не появись я здесь со своими матросами и янычарами, порох взорвался бы при вступлении в крепость наших основных сил, не так ли, венецианец? Мерзавец, покушение на капудан-пашу задумал?!
Нет, показалось. Нет в голосе турка эмоций. Он и кричит-то равнодушно...
Брагадина схватили за руки, выворачивая их назад. Силой принудили опуститься на колени, больно и прочно связали запястья.
Это конец, подумал старый воин. Может, оно и к лучшему — не придётся позориться, глядя в глаза дожу и Совету Десяти.
Три галеры с венецианцами уже на выходе из бухты, вне досягаемости пушек турецкого флота. На четвёртой, последней, продолжали ждать своего командира.
Дождались.
Его вывели на площадку надвратной башни, туда, где стоял осиротевший без флага столб. Брагадина было легко отличить от пестро одетых османов по изодранной, покрытой кровавыми пятнами и когда-то белой шёлковой рубашке.
Крови вытекло много. Били?
Блеснули стёклами и золотом подзорные трубы. Застонал один из венецианских офицеров.
— Ему отрезали нос и уши!
Зачем турки прилаживают над столбом поперечную перекладину, превращая флагшток в букву «т»? Зачем перебрасывают через перекладину канаты ?
И вот Брагадин подвешен к кресту. Вот с него сорвали рубашку. Вот привязали щиколотки к столбу.
Турок, тот самый, что вёл переговоры о сдаче города, подошёл к краю башни, высоко подняв обе руки. Ярко заблестели на полуденном солнце клинки длинных кинжалов.
Люди на четвёртой галере опускались на колени, молясь за упокой души своего командира, принимающего мученическую смерть, подобно страдальцам времён преследования христиан.
Демон Аваддон не собирался убивать коменданта Фамагусты.
Точнее, не собирался убивать его просто и быстро.
Быстрыми, опытными движениями кинжалов он сделал несколько надрезов — за ушами, на боках, с внутренней стороны бёдер... Брагадину даже особенно больно не было.
Аваддон же любил причинять боль...
При умении кожу с живого человека можно снять одним движением, чулком.
Оставив на столбе привязанный к нему кусок кричащего от нестерпимой боли мяса.
Капудан-паша изволил гневаться на своего капитана.
— Я понимаю, что готовился взрыв арсенала! Я одобряю, что виновного в вероломстве коменданта крепости приговорили к смерти. Но — не к такой же! Венеция не простит нам этого, вы что, не понимаете? Это — немедленная война!
— Хвала Аллаху, да славится имя Его! Именно гнева наших врагов я и добивался, предав преступника страшной и унизительной казни. Потому что их гнев пойдёт нам на пользу, могущественнейший капудан-паша!
— Польза?
Флотоводец приподнял левую бровь, готовый выслушать своего капитана, которому отчего-то безоговорочно верил последние дни.
— Из Венеции прибыл известный вам левантийский купец с важными известиями, мой господин. Прикажете позвать?
— Зови!
Купец Юсуф был назван родителями несколько иначе — Иосиф. Но, раз уж на землях библейской Палестины торговля и прибыли принадлежали по преимуществу мусульманам, то юноша сменил имя, а с ним и веру. Нет для таких бога, кроме Мамоны, покровителя стяжателей.
— Капудан-паша, солнце моих глаз...
— К делу, купец!
— Точно известно, что командовать флотом, собранным для войны с Блистательной Портой, прибыл дон Хуан Австрийский. Венецианский генерал-капитан Себастьян Вениеро и адмирал папы римского Антонио Колонна посчитали личным оскорблением назначение главнокомандующим неопытного юноши. Союзный флот расколот. Венецианские галеры ставятся на ремонт в доки. Папские корабли получили приказ не удаляться от Крита. А дон Хуан решился нанести удар по вашему непобедимому флоту в одиночестве, без союзников!
— Он безумен?
— Он рассчитывает на неожиданный удар и свою удачу, мой господин!
— Куда выдвигается испанский флот, купец?
— В Венеции все называют одно место — Лепанто.
— Они надолго запомнят это название, да будет мне свидетелем Мухаммад!
И ты запомнишь, глупец.
Демон Аваддон не был всеведущ. Но знал о затеянной Молчаном и братом Джордано интриге. Знал, что слухи о конфликте среди союзников раздувались специально, что турецкий флот заманивают в ловушку.
Будет битва; будут многочисленные смерти с обеих сторон. Беспокойному духу разрушения всё равно, кто получит поцелуй гибели...
Чем меньше людишек — тем меньше на земле грязи.
Падший ангел Аваддон был уверен в этом.
9. Кровь и трон
ерковь есть дом Божий. Трижды перекрестись при входе, очистившись от суетных мыслей, не поленись поклониться алтарю и иконам — низко, в пояс. И уж точно не разговаривай в голос и не глазей по сторонам, смущая прихожан своей назойливостью.
Это азы. Это знает каждый, кто идёт на службу в православный храм.
Есть люди знающие, но нарушающие. По работе.
Может быть, кто из причта и обратил внимание на скромных тихих чужаков, зачастивших в небольшой белый храм, спрятавшийся среди домов и высоких заборов тверского посада. Скорее же всего их появление прошло незамеченным. Молились они истово, а взгляды, вычитывающие пространство вокруг, прятали опытно и привычно.
Разбойный приказ был хорошей школой поведения.
Дьяк и трое подьячих, неброской внешности, в чистой, ничем не выделяющейся одежде. С наизусть затверженной памяткой, данной в Москве лично Григорием Грязным: найти седобородого мужчину с приметным перстнем на пальце правой руки. Палец — безымянный; перстень — змейка с изумрудными глазами, кусающая собственный хвост. Перстень или кольцо, но всё равно приметные.
На службы ходили парами, а бывало, и втроём. Ещё один обязательно крутился у паперти, смотрел на наделяющих милостыней. Точнее — на руку дающего: вдруг блеснёт зелёное?
Остальные разглядывали в полутьме храма Белой Троицы ладони крестившихся перед образами.
Четвёртый день.
Без результата.
Вскоре и под чужим именем приплыл в Тверь по Волге сам Григорий Грязной. На купеческом корабле, покорно сторговавшись с хозяином за совершенно бессовестные деньги. Ничего — вернуться бы в Москву с добычей, а там и купчишку к ответу призвать можно. Нечего жадничать — вот получит кончик раскалённого прута в зад — так на всю жизнь урок запомнит. Когда к нужнику собираться будет.
С Грязным на берег высадились полдюжины мастеров по тайным захватам лихих людишек и высокий грузный старик с длинной ухоженной бородищей. Мирный селянин из Кемской волости, именем и прозванием Микола Пепел. Он же — один из сильнейших колдунов русского Севера.
Всё правильно. Что колдовством замечено, без колдуна не добудешь.
Постоялый двор нашли быстро. Владелец, не чинясь, разместил плотницкую артель, приплывшую в Тверь на поиски заработка. Скинул плату за постой, пожелав, чтобы мастера за то поправили покосившееся крыльцо и укрепили скамьи да лавки в харчевне.
Людям из Разбойного приказа топором махать привычно. Что человека зарубить, что столб обтесать — отличия небольшие. И, пока Григорий Грязной рыскал по Твери, осторожно расставляя невод розыска, его люди мирно работали на постоялом дворе. И себе разминка, и хозяину радость.
Не в тягость был и Микола Пепел, днями не вылезавший с кухни. Травки, молодые, выбившиеся из весенней влажной земли, собранные стариком в лесу и добавленные в супы и мясные блюда, — малость вроде, а как вкус переменили и раскрасили!
Ничто не должно было спугнуть разыскиваемого человека. Ничто и никто, отсюда и все предосторожности, отсюда приезд под личиной.
Вечером, после ужина и молитвы, собирались вместе.
