Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка
— Тогда до новой встречи! — сказал Тошан. — У вас очень красивая лошадь. В это время года трава самая сочная. После обеда нужно бы вывести его на пастбище, потому что сегодня утром он поесть не успел. Я видел один замечательный луг неподалеку, у старой мельницы.
Эрмин, услышав такой совет, покраснела. Она догадалась, что юноша назначает ей свидание.
— Может, мой опекун разрешит нам с Шинуком туда пойти.
— Может, и разрешит… — отозвался Тошан. — Я помогу вам посадить девочку верхом.
Эрмин и не подумала отказываться. Шарлотта обняла Тошана за шею. Он нес ее на спине. Эрмин шла за ним следом.
«Если когда-нибудь Тошан на мне женится и у нас появится ребенок, все будет точно так же. Нет, я обязательно захвачу с собой чего-нибудь вкусного», — мечтала она.
Шинук отвязался, отошел чуть поглубже в лес и жевал кленовый лист.
— У вас очень послушный конь, — сказал юноша. — Он мог бы убежать, но нет, он вас ждет.
— Я люблю его всем сердцем, — ответила Эрмин.
Она говорила правду. То же самое она могла бы сказать и об этом красивом высоком юноше, стоявшем в полосе золотого света, пробивающегося сквозь зелень листвы.
Девушка поймала Шинука за уздечку. Тошан посадил Шарлотту ему на спину.
— До свидания и спасибо, — тихо сказала она.
— Не забудьте, луг за старой мельницей, — тихо сказал Тошан.
Эрмин возвращалась домой, не чуя под собой ног от радости.
Ей было и жарко, и холодно, хотелось смеяться и плакать одновременно.
— Почему ты все время молчишь? — спросила у нее Шарлотта. — Скажи, это твой возлюбленный?
— Нет, Шарлотта. Это просто друг.
— Это твой возлюбленный! — звонко рассмеялась девочка. — Как тот, о котором поется в песне «У чистого ручья»! Он нашел такой красивый источник, что решил в нем искупаться, а ты, ты давно в него влюблена!
Девушка никак не ожидала такое услышать. Она подняла голову и внимательно посмотрела на Шарлотту.
— Значит, ты, Лолотта, более понятлива, чем я, — сказала она. — И ведь тебе всего восемь с половиной! Но на этот раз ты ошиблась, мне очень жаль. Нельзя влюбиться в человека, которого совсем не знаешь. Тошана я в первый раз увидела год и пять месяцев назад. Он катался на катке и насвистывал песенку. Мы проговорили всего десять минут.
— И он снова назначил тебе свидание! — весело сказала девочка. — Оденься покрасивее, когда пойдешь к нему!
— Как не стыдно говорить такое! — вскричала Эрмин. — Еще раз услышу — обижусь!
— А, значит, ты и вправду его любишь! — продолжала подтрунивать над ней Шарлотта.
Девушка повторяла про себя последние слова своей маленькой подружки, когда выходила из хлева. Во дворе ее ждала Элизабет.
— Ты вернулась как раз вовремя, — сказала она. — Я замесила кекс. Хочу, чтобы мы закончили с глажкой после обеда. Ты перегладишь платки и полотенца, а я займусь рубашками Жо.
— Хорошо, Бетти! — ответила Эрмин. — Я постараюсь управиться побыстрее, потому что хочу вернуться с Шинуком на луг за мельницей. Утром его, бедного, искусали мухи, и он не наелся.
— Послушать тебя, так ты больше беспокоишься о лошади, чем о нас! Но ты никуда не пойдешь, пока не перегладишь все полотенца!
Внезапно Элизабет нахмурилась и посмотрела на Эрмин подозрительно.
— Уж не на свидание ли к какому-то парню ты ходишь под предлогом, что надо пасти лошадь?
«Только бы не покраснеть!» — взмолилась к небесам девушка.
Она наклонилась и поправила застежку на сандалии.
— Я не интересуюсь парнями, Бетти, — пробормотала она, не поднимая глаз.
— И ты не станешь разговаривать с незнакомым, даже если это будет дама? — требовательно спросила Элизабет, вспомнив о Лоре Шарден.
— Обещаю! — соврала Эрмин.
* * *На лугу возле мельницы Уэлле и на берегу ручья не было ни души. Шинук вот уже полчаса бродил среди клевера, одуванчиков и ромашек. Эрмин сидела на пеньке. Чтобы Бетти ничего не заподозрила, она не стала переодеваться и сняла с головы ленточку.
— Только бы Тошан пришел! — повторяла она. — Только бы он пришел поскорее! Я не могу ждать его до вечера!
Эрмин сунула в рот травинку и стала ее жевать. Волнение нарастало.
«Может, он просто дал мне добрый совет и вовсе не думал о свидании… Он ведь считает меня наивной маленькой девочкой, — говорила себе она. — И я ему не нравлюсь».
Услышав свист, она вздохнула с облегчением и быстро обернулась. Это был Тошан. Он не улыбался — шел, засунув руки в карманы своей грубой полотняной куртки. У Эрмин отлегло от сердца, и все-таки она очень волновалась. Утром, в присутствии Шарлотты, ей было спокойнее, чем теперь, когда она осталась с юношей наедине.
— Вы пришли! — сказал он, усаживаясь на землю возле пенька, на котором сидела девушка.
— Я в любом случае пришла бы, — отозвалась она. — В каньон я пошла из любопытства. А своему опекуну сказала, что поведу Шинука на этот луг.
Тошан подмигнул ей и стал скручивать себе сигарету. Эрмин, как зачарованная, не могла оторвать от него глаз.
— Я должен попросить у вас прощения. Сегодня утром я обманул вас, — сказал Тошан. — Все это время я думал о вас. И мне не хотелось возвращаться в Валь-Жальбер, потому что такая девушка, как вы, не для меня. И все-таки ноги сами принесли меня сюда. Когда я вас увидел, там, в лесу, я разозлился. Такая красивая, с лошадью и ребенком! И я слушал ваш голос. У меня сердце сжималось, потому что я знаю…
— Что же вы знаете? — с тревогой спросила девушка.
— Знаю, что вы девушка серьезная и воспитанная, а я — всего лишь метис, сын индианки. У меня ничего нет — ни дома, ни доллара за душой. Вспомните, тот человек возле сахароварни, который стал теперь вашим опекуном, сказал, чтобы я не болтался по поселку и на его участке. Я к этому привык. В тот день, уходя, я его ненавидел. Он унизил меня у вас на глазах. Но я был рад увидеть вас снова, при ярком свете дня, среди снегов. Вы показались мне грустной, бледной и нежной. Уже тогда, на катке, я заметил, какая вы красивая, хотя и назвал вас маленькой девочкой. Ваше лицо осталось в моей памяти. Я ведь говорил, что вернусь…
Эрмин упивалась его словами. Робко она сказала:
— Сегодня утром вы не показались мне сердитым. Немного насмешливым — пожалуй. Главное — это то, что вы вернулись. Я тоже много о вас думала.
— Правда? Значит, стоило делать такой крюк!
Тошан повернулся к Эрмин и посмотрел на нее очень внимательно. Она выдерживала этот взгляд, пока не закружилась голова.
— Жозеф, мой опекун… думаю, он очень испугался за маленького Эдмона, тогда, возле сахароварни, — пояснила она. — Он человек раздражительный, привык, что все его слушаются. Он отнесся к вам с презрением, и мне было больно это видеть. И все-таки, поверьте, он щедрый и добрый. Я не хочу говорить о нем плохо. Его жена, Бетти, всегда хотела меня удочерить… Мои родители оставили меня на пороге местной монастырской школы, когда мне был всего годик.
Юноша слушал Эрмин, не отводя глаз от ее лица. Он любовался чистой прелестью ее лица, молочно-белой кожей, красиво очерченными бледно-розовыми губами. Под легкой одеждой угадывалось худенькое гибкое тело, блузка облегала маленькие круглые груди. В жизни Тошана было много любовных приключений. Женщины сами искали его внимания, и он охотно играл с ними в игру «кто кого быстрее соблазнит». Эрмин боялась того, что чувствовала. И это все меняло. Он понимал, что девушка подчинится власти, которую он над ней возымел, но он просто не может так с ней поступить. Ему едва исполнилось двадцать два, однако он уже успел пресытиться случайными объятиями, удовольствиями на скорую руку. Эта юная, красивая и воспитанная девушка разбудила в его душе глубокое чувство.
— Теперь я знаю ваше имя, — сказал он. — Там, в каньоне, девочка называла вас Эрмин.
— Монахини звали меня Мари-Эрмин. Это имя мои родители указали в записке. Я хорошо запомнила ваше индейское имя — Тошан. Каждый раз, вспоминая о вас, я говорила себе тихонько: «Тошан… Тошан вернется». Но я помню, что ваше второе имя Клеман.
Юноша широко улыбнулся, обрадованный. Девушка вкратце изложила ему свою историю. Было очевидно, что рассказ не оставил его равнодушным.
— Моя мать — крещеная индианка монтанье. Под именем Клеман меня записали в метрике, но мать всегда называла меня Тошаном. Мой отец купил участок земли на берегу Перибонки. Он был золотоискателем. В девять лет родители решили отправить меня в монастырскую школу, в Кеногами. Я тогда много плакал. Мне больше нравилось жить в лесу. В школе я научился читать и писать. Когда вернулся к родителям, то был почти мужчиной. Я нанялся лесорубом на шесть месяцев, от первого снега и до весны. Золота, которое нашел мой отец, не хватало на спокойную старость. Он мог бы взять деньги, которые перешли к нему по наследству и лежали в банке. Но он не захотел. Он говорил, что эти деньги прокляты.
