Алексей Гатапов - Тэмуджин. Книга 2
До поздней ночи они вдвоем просидели за мясом и вином. Мэнлиг выпытывал у того обо всем, что происходило у них и узнал, что войско Есугея сохранилось в целости, до последнего человека: даже те немногие, которые с распадом киятских улусов стали разбегаться, пришли обратно и дали слово оставаться со всеми до конца. Подчиняются они Таргудаю только в том, где им кочевать и какие границы охранять, а внутренние дела решают своим советом, не слушая тайчиутских нойонов, и те, зная безрассудных храбрецов Есугея, не решаются встревать. Но долго такое протянуться не может – это тысячники понимают – рано или поздно не нойоны, так старейшины решат развести их по родам племени. Думая, куда им приткнуться, чтобы оставаться вместе, в начале этой зимы тысячники попросились под руку к Даритаю – как к наследнику Есугея – тайно ездили к нему с поклоном, но тот перепугался и отмахнулся от них, как от восточных чертей, требуя больше не приближаться к нему.
Домой Мэнлиг ехал довольный: он, и никто другой, остановил распад улуса Есугея, направил воинов под их исконное знамя – это будет начало нового улуса, владения его наследника. И Кокэчу со своими шаманами оберегают его. Придет время, сядет Тэмуджин на ханский войлок и оценит их труды: не дядья-кияты помогали ему в трудную пору – те уже хорошо показали себя, чего они стоят – а они, отец с сыном, Мэнлиг и Кокэчу, люди рода хонхотан, уж это-то Тэмуджин должен понимать…
Ехал Мэнлиг по безлюдной степи и напряженно обдумывал: «Он уже сейчас видит, что на своих-то сородичей ему нельзя опереться: предадут, обманут, сбегут, а тут рядом мы, хонхотаны, люди твердые и надежные… Мы ведь тоже родня им, хоть и дальняя – вместе с ними от самого Хайду исходим… А Тэмуджин молод, нутро хоть и отцовское, прямое, но еще не отвердело… если привяжется душой к нам и возвысит нас с Кокэчу… то уж не приходит ли время хонхотанов в нашем племени? Правили тайчиуты, правили кияты, а мы, хонхотаны, чем хуже их?.. И жеребцы в табуне ведь сменяют друг друга, уходят ослабевшие, приходят им на смену другие… А мой Кокэчу рядом с Тэмуджином… пожалуй, и умнее и проницательнее будет… если умело возьмет его в свои руки… то шаману и на трон не нужно садиться… а люди кругом будут видеть: пришло время хонхотанов… а я старейший среди них… ведь само все идет в руки…»
XVI
Оэлун встретила его буднично и просто. Сидя на женской стороне очага в ягнячьем халате и простой войлочной шапке, она пригласила вошедшего Мэнлига сесть, указав на место у очага, ниже хоймора. Домочадцы, предупрежденные ею заранее, покинули большую юрту: Оэлун хотела поговорить с гостем с глазу на глаз.
Мэнлиг низко поклонился онгонам, пав на колени, коснулся лбом земли. Выпрямившись, он нашел взглядом новый кожаный онгон – Есугея – поклонился ему вторично и только тогда присел на указанное место.
Скромно притупив взгляд, он спросил:
– Хорошо ли живете, Оэлун-хатун?
– Живем мы хорошо, – приветливо отвечала та, расставляя на стол блюда с белой пищей. – Ваш Кокэчу проведывает нас, помогает… Да и другие люди нас не забывают. Жаловаться грех. Как вы?
– После ухода Есугея-нойона так и скитаемся по чужим владениям, – печально промолвил Мэнлиг. – Не знаем, где в следующий год зимовать будем… Ждем когда снова поднимется знамя Есугея-нойона…
Оэлун невольно вскинула на него взгляд, испытующе глядя ему в лицо. Тот, будто не замечая, неторопливо продолжал:
– В племени разброд, Таргудай поднял на свои плечи непосильную ношу… и стоит теперь, шатается, не знает, как шагнуть вперед. Другие нойоны стоят вокруг и молча смотрят, ни один не лучше его, никто не способен ни помочь ему, ни сам повести племя… могут только в рот по-собачьи смотреть и головами согласно кивать. А народ как стадо при плохих пастухах, не видит, куда нужно идти… Я сейчас сам думаю и другим нашим при встрече говорю: надо дождаться, когда повзрослеет сын Есугея, уж он поведет племя вперед…
– Что ты такое говоришь? – испуганно вздрогнула Оэлун. – Уж не пьян ли ты?.. Если твои речи дойдут до ушей Таргудая, ты понимаешь, чем твои слова могут обернуться?..
– Не беспокойтесь, Оэлун-хатун, я ведь не всякому говорю, а пока только воинам и нукерам Есугея. И говорить им это надо, чтобы войско Есугея знало, кто их истинный вождь и было готово заступиться за Тэмуджина, если вдруг Таргудай задумает нехорошее. А положение Таргудая сейчас шаткое и он побоится, если весь тумэн как один встанет перед ним и потребует не трогать сына Есугея… – Мэнлиг почесал висок, раздумывая, и высказал остальное: – А на братьев-киятов вам нечего надеяться, уж вы простите меня за то, что осуждаю их, лучше уж я прямо вас предупрежу: они и звука издать не посмеют, если завтра Таргудай начнет склонять нойонов расправиться с Тэмуджином. Сейчас надежда только на войско, на силу его, потому я и призываю воинов послужить своему старому нойону, хотя он и на небе сейчас. Возмужает Тэмуджин, поднимет отцовское знамя, тогда мы все принесем ему клятву…
Оэлун долго молчала, тревожно глядя перед собой, раздумывая.
– Может быть, и верно ты говоришь… – наконец, неуверенно произнесла она.
– Вы поймите своим материнским умом, – убеждал ее Мэнлиг, – если будет кому заступиться за Тэмуджина, то Таргудай не посмеет своевольничать… Только так можно оградить вашего сына от опасности.
Оэлун, окончательно убеждаясь в правоте его слов, благодарно взглянула на него.
– Видно, сами небожители послали тебя к нам. Я всегда буду напоминать Тэмуджину о том, кто поддержал его в трудную пору.
– Э, не в этом дело, – беспечно махнул рукой Мэнлиг. – Самое главное нам уберечь его для народа, пока он еще мал и в года свои не вошел… И вам, наверно, трудно одной с детьми… ну, теперь я буду рядом, буду понемногу помогать, привозить, что нужно…
– Снега здесь большие, – сказала Оэлун, улыбнувшись, ловя его на слове, – лошадям трудно добывать корм. Так, может быть, меринов наших пока возьмете в свой табун, а на ездовых наших коней и коров места до весны здесь хватит…
– Давайте своих меринов, – с готовностью отвечал Мэнлиг. – Пусть прямо сейчас ваш Хасар с кем-нибудь из братьев помогут мне угнать их. Заодно и с моими парнями повидаются. В детстве-то вместе играли.
– Вот и хорошо, пусть съездят, – обрадовалась Оэлун. – А я по старой памяти налью тебе чашу арзы.
Оэлун налила ему крепчайшего вина, которое, выгнав еще в конце лета, она берегла для самых важных случаев. Затем, проводив мужчин, погнавших маленький их табун по глубокому снегу, задумалась в одиночестве.
«Видно, и вправду сами боги надоумили этого Мэнлига, – подумала она и тут же горестно упрекнула себя: – а я, глупая женщина, сразу не поняла его, набросилась, как голосистая сука на того, кто несет ей кость, короток все же наш женский ум, всегда мы поздно начинаем понимать мужчин…»
XVII
Облавная охота, к которой так старательно готовился Таргудай и на которую он возлагал большие надежды, желая сесть на ханский трон, не принесла ему ожидаемой пользы. Добычи большой – во многие тысячи туш медведей, кабанов, лосей, изюбрей, косуль, кабарги… – какую он жаждал и ожидал всем нутром своим, чтобы показать себя перед племенем вождем счастливым, несущим изобилие, не оказалось, как и в прошлом году, и нойоны родов разъехались от него недовольные. И Таргудай долгое время после того пребывал в душевном упадке. Ему не давало покоя предчувствие худшего: рода, увидев его неудачливость в охоте, что было при нынешнем его шатком положении в племени плохим знаком, могли окончательно разочароваться и откачнуться от него.
Желая исправить положение и покрыть свою охотничью неудачу другой прибылью, Таргудай задумал набрать из родов племени большой отряд и отправить в набег на южные степи, на земли онгутов – за конскими табунами. Там, у далекого и богатого племени, по его мнению, можно было поживиться добычей и наверняка остаться безнаказанными: если дождаться подходящего времени и угнать коней во время снегопада, можно было затеряться в степи без следа, а там пусть онгуты думают хоть на кого: татар, кереитов или найманов.
Этим набегом Таргудай хотел встряхнуть пришедших в уныние людей и новыми табунами заткнуть глотки недовольным – тем, которые шептались по своим куреням, как он знал от своих лазутчиков, что он, Таргудай, неудачлив и потому не способен вести племя.
Послав своих гонцов по ближним и дальним родам, он известил соплеменников о своем решении и призвал молодых мужчин в поход.
В назначенный день – в последний день месяца хуса[23] – у главного куреня тайчиутов собралось около пяти тысяч всадников почти от всех ближних и дальних борджигинских родов: сонидов, генигесов, оронаров, сулдусов, бааринов, буданов, аруладов, бугунодов, бэлгунодов, салджиутов, хатагинов и других… От киятов в поход отправились Бури Бухэ и Алтан. Бури Бухэ вел двести воинов – своих и Даритая, у Алтана также в отряде кроме своих были воины его братьев Джочи и Гирмау.
