Борис Федоров - Царь Иоанн Грозный
— Приди, возьми твоё достояние, — сказал Никанор, — приди в дом брата; возьми всё, что желаешь! Ты молчишь, брат мой, разве ты навсегда от меня отрёкся?
— Никанор, — сказал Салос, — ты найдёшь меня в каждом, кому прострёшь руку помощи, а я не забуду тебя там, где сокровища ни тлеют, ни ржавеют.
— Для чего ты ведёшь жизнь скитальца и осудил себя на бедность и нужду?
— Боюсь ржавчины, Никанор, она ко всему пристаёт. В довольстве да в роскоши тело светлеет, да душа ржавеет; а ведь Бог смотрится в душу человеческую! В тёмной душе не видать образа Божия.
— Жаль мне тебя, брат Николай!
— Брат Никанор, веселись обо мне! Я летаю, как птица под небом, во свете Божия солнца. Не тяжелы мои крылья, крепок мой посох!
— Оставя брата, ты искал Бога, — сказал Заболоцкий.
— И Бог возвратил мне брата, — сказал Салос, — и даёт ещё сына. Кто этот отрок? — спросил он, указывая на Юрия.
— Несчастный сирота, найденный мною в лесу.
— Он твой сын! Благодетель отец сироты; но он и теперь ещё в диком, дремучем лесу, на каждом шагу опасность, звери грозят растерзать его.
— Как же спасти его?
— Отдай его мне; я буду бродить с ним по полю; под деревом опаснее гроза. Поди ко мне, отрок, Бог тебя посылает ко мне!
Юрий взглянул на Салоса, подошёл к нему и почтительно поцеловал его руку.
— Но какой будет жребий его? — спросил Никанор.
— Именем Божиим говорю тебе, отдай его мне и не спрашивай отчёта от Провидения Божия.
Эти слова превозмогли нерешимость Никанора. Он взглянул на Заболоцкого, желая узнать его мнение...
— Пусть будет, что угодно Богу! — сказал Заболоцкий.
— Юрий! — воскликнул Никанор. — Вверяю тебя моему брату, повинуйся ему с сыновней любовью.
— И я буду отцом тебе, — сказал Салос Юрию, — и укажу тебе путь к Отцу твоему.
Радость блеснула в глазах Юрия.
— Время придёт ещё, — сказал Салос, — но и не возвращается время. Должно спешить на добро, чтобы поспеть в дом родительский, пока не заграждены врата. Брат Никанор, друг Павел, юный Юрий... Нас всех ждёт Отец наш. Он призывает нас; смотри, сколько светильников зажжено Им во время ночи, чтобы мы не сбились с дороги, а мы идём ли к Нему? О, если бы все мы свиделись в доме Его! Пойдём туда, Юрий; держись, отрок, за руку старца!
Салос повёл Юрия, безмолвно за ним следовавшего. Никанор и Заболоцкий не смели его удерживать, но слёзы катились из глаз их; они чувствовали присутствие чего-то таинственного, святого и в юродстве Салоса примечали стремление души, отделившей себя от сует, разорвавшей цепи страстей. Они провожали Салоса за ворота. Тут, осеня их знамением креста, он удалился с Юрием.
В семи вёрстах от Печерской обители стояло несколько крестьянских дворов, окружённых цветущими лугами и желтеющими нивами. Быстрый ручей отделял нивы от сенокоса, а вдалеке между холмистых возвышений виднелось озерко, как голубое зеркало, отражая в чистых водах своих лазурь небес; золото жатвы, покрывающей прибрежные пригорки, казалось блестящим его украшением. На одном из пригорков спал юный отрок; возле него стоял почтенный старец, опершись на посох.
— Пора вставать, Юрий, проснись мой сын, — сказал он. — Божие солнце давно уже для тебя светит, а ты ещё спишь.
— О, как приятно уснуть на заре! — сказал отрок, открыв глаза. — Прости меня, отец, мой; вчера я устал от ходьбы...
— Бойся не усталости, но отдыха; есть всему час; солнце вчера обошло всё небо и устало в пути, а сегодня опять взошло в свою пору.
— Прекрасное утро, отец мой! Как ярко сияет солнце! Посмотри, поле так и блещет; птички весело кружатся по светлому небу, а на горе-то как будто алмазная полоса на царской одежде.
— А если бы солнце захотело отдыхать так же, как ты, то ещё всё было бы темно. Ни одна бы птичка не вылетела из гнёздышка; озеро покрывалось бы чёрной пеленой. Стыдно, Юрий, человеку спать, когда уже Бог выслал для него своё солнце. Зачерпни воды из источника; омой лицо, чтобы оно было чисто, а душу освяти молитвой, чтобы провести день непорочно. Вчера подосадовал ты на грубых крестьянских детей: доходило до ссоры; а всякая ссора тёмное дело! Берегись, Юрий, чтобы солнце не увидело тёмных дел; стыдно будет взглянуть на него.
— Как теперь, отец мой, хороши цветы в поле. Вчера вечером они, казалось, поблекли.
— Они дремали, — сказал Салос, — а теперь всякий цветок пробудился; все они стоят и смотрят на Божие солнышко; каждый из них бережёт мёд для пчелы и сладкий сок для мотылька. Сорви этот цветок.
— Нельзя приступиться к нему, у него иглы колючие, а вокруг крапива.
— Хорошо. Не прикасайся же ко всему, что может уколоть твою совесть; собирай для души цветы, не примешивая терновника, а если злые люди обидят, не плати злом людям злым, чтобы не быть похожим на них. Они жалки, сын мой, они люди слепые!
— Однако же видят, — сказал Юрий.
— Смотрят, а не видят, сын мой. Всё вокруг их говорит им, что лучше быть добрыми, но они слепы и глухи. Ты вчера возмутил воду ручья; в ней стало не видно солнца; теперь же смотри, как тихие воды реки светло сияют. Тихая душа радуется; в мирной душе свет Божий, а злой человек — возмущённая вода, в которой не видно ни солнца, ни неба. Помни и то, что бегущая вода светла, а стоячую закрывает тина. Берегись праздности!
— Какой вчера был тихий вечер, отец мой.
— Да, и человек должен быть подобен вечерней тишине или утреннему спокойствию в час рассвета. Шумен и зноен полдень. Жалки люди, бегущие под вихрь! Вихрь ослепляет пылью, лучше оставаться под мирным кровом. Теперь мы недалеко от селения.
— Вот бедные дома, — указал Юрий.
— Ты не знаешь, кто беден, кто богат, — сказал Салос. — Здесь трудятся в смирении. Хлеб в трудах сладок, а смиренный пред Богом высок! Смотри, дети играют на травке; нарви цветов и сплети два венка; я хочу подарить детям. Мне больше нечего дать им.
Юрий бросился срывать васильки, во множестве растущие по сторонам дороги, проложенной между двумя полями.
— Ты сорвал васильки; хорошо, Юрий! Какие цветы сбираешь, таков и венок твой будет; каковы дела, такова и награда.
Скоро Юрий сплёл два венка и подал их Салосу. Старец и Юрий приблизились к играющим детям. В это время один из них начал бранить другого, но скромный мальчик отошёл, промолчав. Салос подозвал его к себе и. наложил васильковый венок на его белокурые волосы.
— Прими венок кротости! — сказал он.
Мальчик улыбнулся и весело побежал к товарищам.
— Ах, какой красивый венок! — закричали дети.
— Кто тебе дал его? — спросил старший брат.
— Вот этот добрый старик, — отвечал мальчик, указывая на Салоса.
— Отдай мне венок.
— Ах нет, он так хорош, мне жалко расстаться с ним.
— Уступи мне, я твой старший брат!
Мальчик снял с себя венок и отдал брату.
— Вот венок послушания, — сказал Салос, подойдя к нему и подавая ему другой прекрасный венок. — Бог подаст тебе третий венок за добродушие и любовь братскую! И ты люби каждого из братий твоих, — добавил он, обратясь к Юрию.
— У меня братьев нет! — сказал Юрий, вздыхая.
— Каждый человек брат твой. Для доброго сердца никто не чужой. Слыхал ли ты о старце Феодорите?
— Слыхал и помню, что он навещал нас, когда мы жили в Москве.
— А видал ли ты лопарей?
— Нет, не видывал.
— Эти люди живут у Белого моря, в сторонах бесплодных, холодных, где солнышко — редкий гость; но Феодориту и они не чужие. Старец каждый год навещает их, как братьев, и любят они его, как дети отца.
Справедливо говорил Салос, и дивны были странствия Феодорита. В то время уже на берегу Белого моря, близ устья реки Колы, виднелось на холме несколько изб, огороженных частоколом. Над одною из них надстроена была деревянная башенка с остроконечной кровлей, над которою в железном яблоке утверждён был крест. Такова была обитель, устроенная благочестивым Феодоритом, куда стекались крещённые им бедные и добродушные лопари не столько для молитвы, сколько для получения подаяния. Видя служение и обряды церковные, они с младенческим смирением слушали наставления старцев и мало-помалу отвыкали от своих суеверий. Каждый год они с нетерпением ожидали приезда Феодорита, как появления летнего солнца, зная, что к празднику Благовещения Феодорит приезжал в любимую обитель к своим диким питомцам. Ни трудность пути от Вологды чрез дебри и тундры, ни зимний холод северных пустынь не удерживали его; старец приезжал к своим детям духовным в известное время.
В год бегства Курбского лопари по-прежнему ожидали прибытия Феодорита и, оставляя свои юрты, отовсюду собирались толпами в Кольскую обитель. Одни в дар усердия тащили инокам мешки с мёрзлой рыбой, другие, приютись в шалашах, сложенных из хвороста и занесённых снегом, поглядывали в ту сторону, откуда обыкновенно приезжал добрый наставник их.
