Арчибальд Кронин - Звезды смотрят вниз
Салли вздохнула. Она всё время молчала. Наконец сказала:
— Да, чудесно бывает добиться того, чего хочешь.
Он посмотрел на неё.
— Что это с тобой?
— Ничего.
— Но у тебя такой вид, словно что-то случилось. Ты расстроена?
— Ну, если хочешь знать, — сказала она медленно, — я вела себя довольно глупо. Перед самым твоим приходом я поссорилась с Дженни.
Он торопливо отвёл глаза:
— Мне очень жаль…
— Не жалей. Это не первая ссора, и боюсь, что она давным-давно назревала. Не следовало мне говорить этого тебе. Надо было быть великодушнее и с улыбкой проститься завтра, проявить вежливость и самоотверженность.
— Ты уедешь завтра?
— Да, уеду. Пора мне вернуться к Альфреду. Он не сумел заставить себя уважать в семье, и от него пахнет голубями, но, несмотря на всё это, я питаю слабость к старику.
Дэвид сказал:
— Мне хотелось бы понять, из-за чего вы ссоритесь.
— А я рада, что ты этого не понимаешь.
Он с беспокойством посмотрел на неё.
— Мне неприятно, что ты так уезжаешь. Пожалуйста, не уезжай.
— Мне нужно ехать, — возразила она. — Ничего не изменилось от того, что я все оттягивала… — Она отрывисто засмеялась и тут же разразилась рыданиями.
Дэвид растерялся, не зная, что ему делать с ней.
Но Салли сразу перестала плакать и сказала:
— Не обращай на меня внимания, я немного расклеилась с тех самых пор, как из моей попытки стать примадонной ничего не вышло. Но сочувствия я не ищу. Лучше быть «бывшей», чем быть ничем всю жизнь. Я уже опять весела и, пожалуй, лучше пойду спать.
— Мне так жаль, Салли…
— Молчи, — сказала она. — Давно пора тебе перестать жалеть других и начать жалеть себя.
— Господи, да о чём же мне жалеть?
— Ни о чём. — Она встала. — Слишком поздний час для чувствительных излияний. Я скажу тебе завтра утром. — Она отрывисто пожелала ему доброй ночи и пошла спать.
На следующее утро он её не видел. Она встала рано и уехала с семичасовым поездом.
Весь день Дэвиду не давала покоя мысль о Салли. Вечером, возвратившись из школы, он заговорил о ней с Дженни.
Дженни сказала с своим обычным самодовольным смешком:
— Она ревнует, мой милый, отчаянно ревнует, вот и все.
Дэвид отшатнулся, неприятно поражённый.
— Не может быть! Я уверен, что это не так.
Дженни снисходительно покачала головой.
— Она всегда на тебя заглядывалась, уже в те времена, когда ты бывал у нас на Скоттсвуд-род. Её злило, что ты влюблён в меня. А теперь она ещё больше злится! — Дженни замолчала, улыбаясь ему. — Ты ведь все ещё в меня влюблён, — не правда ли, Дэвид?
Он посмотрел на неё как-то странно, со странной жестокостью во взгляде. И сказал:
— Да, я люблю тебя, Дженни. Я знаю, что ты битком набита недостатками, — так же, как и я. Иногда ты говоришь и делаешь вещи, которые мне глубоко противны. Иногда я просто не выношу тебя. Но, несмотря ни на что, я всё же тебя люблю.
Дженни не пыталась вникнуть в его слова, усмотрев в общем их смысле нечто для себя лестное.
— Ну и чудачок ты у меня! — сказала она игриво. И снова углубилась в роман.
Дэвид не привык анализировать свои чувства к Дженни. Он принимал их как факт. Но через два дня после этого разговора, в пятницу, произошёл случай, который привёл его в странное смятение.
Обычно он никогда не уходил из школы раньше четырёх часов. Но в этот день Стротер пришёл в три часа «проверять» его класс. Стротер имел обыкновение экзаменовать каждую неделю какой-нибудь класс, всегда в один определённый день и час; он проверял успехи учеников и в присутствии учителя делал колкие и выразительные замечания. Впрочем, с недавнего времени, с тех пор как Дэвид усиленно готовился к экзамену на степень бакалавра, Стротер стал к нему относиться лучше. И сегодня лаконично, но довольно благосклонно сказал ему, что он может идти домой.
И Дэвид ушёл. Прежде всего он отправился к Гансу Мессюэру стричься. Пока Ганс, добродушно улыбающийся толстяк с усами, закрученными вверх, как у кайзера, подстригал ему волосы, Дэвид болтал со Сви, который только что вернулся из шахты и брился в соседней комнате. Разговор был весёлый и носил далеко не назидательный характер. Сви был весёлый малый и любил весьма легкомысленные шутки. Он умудрялся бриться, и болтать, и смеяться, и сквернословить — все вместе, ни разу не порезавшись. Разговор со Сви развлёк Дэвида. Продолжался он только полчаса. Таким образом, Дэвид пришёл домой не в четверть пятого, как всегда, а в половине четвёртого. Поднимаясь по дорожке между дюнами, он увидел Джо Гоулена, выходившего из его дома.
Дэвид остановился, словно прирос к месту. Он не видел Джо с тех пор, как тот занял у него деньги. Какое-то очень странное ощущение проснулось в нём, когда он увидел, что Джо выходит из его дома словно из своего собственного. Это ощущение походило на острое замешательство, тем более, что Джо казался тоже очень смущённым.
— Я думал, что забыл у вас свою палку в тот вечер, — пояснил он, избегая смотреть на Дэвида.
— У тебя никогда не было палки, Джо.
Джо засмеялся, внимательно оглядывая переулок. Уж не думает ли он, что найдёт здесь свою палку?
— Нет была… тросточка… Я всегда ношу её, но теперь потерял где-то.
И больше ничего. Джо кивнул, улыбнулся, заторопился уйти.
Дэвид, задумавшись, прошёл по дорожке к дому и вошёл внутрь.
— Дженни, — спросил он. — Что здесь нужно было Джо?
— Джо? — Она метнула взгляд на мужа. Сильно покраснела.
— Я только что встретил его… он выходил от нас.
Дженни стояла посреди комнаты, растерянная, захваченная врасплох. Потом вдруг разозлилась:
— А мне какое дело, что ты встретил его? Я ему не сторож! Он забежал на одну минутку. Чего ты уставился на меня?
— Так, — сказал Дэвид и отвернулся. Почему Дженни ни слова не сказала о палке?
— Что значит «так»? — настаивала она сердито.
Он смотрел в окно. Почему Джо пришёл в такое время, когда он, Дэвид, обычно бывал в школе? Почему? Вдруг его осенило: всё стало понятно — необычайный час визита Джо, его нервность, его поспешный уход. Джо ведь занял у него три фунта. И, видно, все ещё не может вернуть их!
Лицо его просветлело, он круто обернулся к Дженни.
— Джо приходил за тростью… да?
— Да, — крикнула Дженни истерическим голосом и упала в его объятия. — Ну, конечно, за тростью. А ты думал, за чем, скажи ради бога?
Он успокаивал её, гладя красивые мягкие волосы.
— Извини, Дженни, дорогая. Мне было так неприятно, когда я увидал, что он выходит из нашего дома точно из своего собственного.
— О Дэвид, как ты можешь говорить такие вещи?! — заплакала Дженни.
— А что же такое я сказал? — Дэвид улыбнулся, губы его коснулись белой гибкой шейки.
Дженни умоляла:
— Ведь ты не сердишься на меня, Дэвид?
Небо праведное, за что ему на неё сердиться?
— Да нет же, конечно нет, дорогая.
Успокоенная, она подняла на него глаза, налитые прозрачными слезами, и поцеловала его. Весь вечер она была нежна с ним, удивительно нежна. На следующий день, в субботу, она даже встала рано утром, чтобы напоить его чаем. А днём, когда увидела, что Дэвид садится на велосипед, чтобы ехать к Кэрмайклю заниматься до понедельника, она прильнула к нему и едва согласилась его отпустить.
Впрочем, в конце концов, после последнего крепкого объятия она его отпустила. Потом вошла в дом, беззаботно напевая, довольная, что Дэвид её любит, довольная собой, довольная тем, что её ждут два длинных свободных дня, приятных, свободных дня. Ну, разумеется, она не позволит Джо прийти сегодня ужинать, и не подумает! Какое нахальство с его стороны даже и предположить это! Уверяет, будто он хочет прийти, «чтобы поболтать о былых временах», — так она ему и поверила! Она даже не сочла нужным рассказать Дэвиду о наглости Джо, никакая леди не унизится до того, чтобы говорить о таких вещах.
Проводив Дэвида, она отправилась на приятную прогулку по городу. Перед магазином Мэрчисона постояла, раздумывая, и, наконец, решила: да, надо взять, это полезная вещь в доме. Войдя в магазин, она с изящной непринуждённостью заказала бутылку портвейна, лечебного портвейна, попросив мистера Мэрчисона прислать его обязательно сегодня. Она знала, что Дэвиду это бы не понравилось, но Дэвид в последнее время ужасно придирчив, да и кроме того, он уехал и ничего не узнает. Как это говорит старая пословица — «чего глаза не видели, то сердца не тревожит»? Хорошо сказано! Посмеиваясь, Дженни пошла домой, переоделась, надушила волосы за ушами, как рекомендовалось в журнале «Домашняя болтовня», и старательно принарядилась, — да, Дженни хотела сегодня быть красивой, хотя бы даже для себя самой.
В семь часов Джо позвонил у дверей. Дженни выглянула на звонок.
— Как, это вы? — воскликнула она, шокированная. — После всего, что я вам говорила?!
— Ну, полно, Дженни, — сказал Джо вкрадчиво. — Не надо быть жестокой к человеку.
