Гарольд Лэмб - Феодора. Циркачка на троне
— Как будет угодно цезарю.
В тот вечер Феодора прогуливалась с супругом по верховой тропе мимо больницы для умалишённых.
— Этот голод закончится, — упорствовал он, — но, если мы удешевим монеты, голод будет продолжаться вечно.
Над ними пролетел ночной бриз с Босфора прямо к золотому закату. Подставив ветру разгорячённый лоб, Феодора внезапно услышала песню у сумеречной воды.
— Над чем смеются моряки? — требовательно спросил Юстиниан.
— Они не видят нас, цезарь. Нет, они поют, а не смеются, наверное, они с Ионических островов. — По привычке Феодора поняла мысли Юстиниана. Последнее время он плохо понимал речь и стал очень подозрительным. Феодора рассмеялась и объяснила: — Они поют: почему ты разбил статую у фонтана, старик? Ты разбил её вдребезги, и что-то живое покинуло её. Старик, что-то улетело по ветру к звёздам, и всё из-за того, что ты разбил статую.
— Языческая песня!
Да, языческая. Что-то молодое и живое исходило от мёртвой разбитой статуи. Затаив дыхание, Феодора внезапно обратилась к Юстиниану:
— Как много статуй древних Цезарей, Юлианов и Константинов! Почему ты так привязан к ним? Мы никогда не видели Рима. Пётр родом из моих мест, а Нарсес с армянских гор. Что, если нам разбить старые статуи и уйти самим?
Вспомнив, что его супруга никогда не любила статуй, даже изображающих её из пурпурного камня, Юстиниан сказал:
— Я приказал сделать твой мозаичный портрет на золотом фоне в церкви Святого Виталия в Равенне, чтобы увековечить нашу славу.
— Юстиниан, мы могли бы поехать туда! — нетерпеливо воскликнула Феодора. — Мы могли бы выезжать к рекам, чтобы жители деревень видели наши лица.
Юстиниан пробормотал, что это невозможно.
— Я боюсь этих стен. Здесь смерть коснулась тебя, любимый.
Она почувствовала на себе его пристальный взгляд в сумерках. Ей не следовало говорить о смерти.
— Феодора, куда мы пойдём?
— К тебе. Ты никогда не возвращался в Скопле и на реку. — Он молчал, и Феодора размышляла, как убедить его. — Люди будут радоваться и устроят праздник по поводу приезда их цезаря.
— Я позаботился о них. Город теперь носит имя Юстиниана Прима, первый город с моим именем, потому что там я родился. Я приказал соорудить стену с четырьмя башнями из карийского известняка.
Сколько там уже было Юстинианов? Восемь, десять? Феодора молча подумала, что их имена не останутся навечно. Нет, город снова станет Скопле. Но теперь император не согласится оставить дворец.
Он подозрительно глядел на неё, осознавая, что столкнулся с её волей.
— Люди будут чтить имя цезаря, — умиротворяюще пробормотала она.
На фоне пылающего заката стала видна знакомая пирамидальная крыша пурпурного дворца. Феодору никогда не приносили сюда, чтобы она дала жизнь ребёнку, сын её дочери женится на дочери Белизария, и у этих двоих будет надежда, богатство и титулы, после того как закончатся голод и войны. Тут к Феодоре пришло негодование против человека рядом с ней, который не хотел взглянуть в лицо фактам. Неужели он жил, только чтобы строить памятники в свою честь?
— Юстиниан, вчера я говорила с Яковом, епископом Эдессы...
— Яковом Барадеусом, оборванцем?
— Оборванцем, — Феодора намеренно бросала вызов супругу, потому что этот странствующий епископ был её веры и охранялся ею, — он проскользнул мимо твоих стражников, Юстиниан, они не нашли его и не арестовали. Теперь он отправился к иудейскому царю Абу Нуве, живущему в шатрах на арабском берегу, называемом ими священным. Христианские священники Эдессы идут к язычникам, — Феодора взглянула на усталую, сутулую фигуру Юстиниана, — я ненавижу стены этого дворца и хочу покинуть их. Позволь мне отправиться в путь со священниками. Юстиниан, я правда хочу уйти.
Правитель отвернулся и тяжело оперся на её плечо, она даже ощутила, как он шумно втянул воздух. Он запинался и указал пальцем на два огонька ламп у дворцовой двери, сказав что-то о безопасности в окружающей темноте. Юстиниан не хотел, чтобы Феодора уезжала.
— Как угодно цезарю. — Повернувшись на тропе, она повела его к дворцу.
Затем произошло нечто странное. Юстиниан заторопился, он задыхался, его ноги в жёстких полусапогах скользили по гальке, рука, опирающаяся на плечо Феодоры, подталкивала её вперёд, когда они проходили мимо тёмного фасада пурпурного дворца. Она поняла, что он страшился пустой темноты, где не были слышны песни рыбаков. Он обливался потом, пытаясь убежать от кого-то невидимого, и почти повис на жене.
— Юстиниан, — тихо произнесла она. Феодора чувствовала всю безнадёжность того, что собиралась сделать. Она хотела, чтобы Гирон стал настоящим министерством иностранных дел и высшей судебной инстанцией, в то время как её супруг служил бы воплощением верховной власти в Священном дворце, который она ненавидела. Если же Юстиниан её боялся, она бы навлекла на себя беду, попытавшись осуществить свою цель. Гирон не мог одолеть Священного дворца. И она должна отказаться от своего плана, чтобы поддерживать Юстиниана в его слепых устремлениях.
— Юстиниан, — Феодора пыталась отвлечь его от тяжких мыслей, — ты не сказал мне, что ты строишь в Юстиниане Секунде.
Ему было приятно поговорить на эту тему:
— У реки будет большая церковь, посвящённая Божьей Матери.
Когда он заговорил, страх оставил его; голова поднялась при мысли о белых известняковых стенах церкви, которые украсит зелёный каристийский мрамор; рука Юстиниана легко обхватила руку Феодоры, когда они подошли к освещённым воротам, где два стражника опустили, как по команде, свои посеребрённые пики. В свете пылающих факелов императорская чета прошла внутрь.
Силентиарии и стражи в коридорах заметили перемену в Юстиниане, говорившем как бы с самим собой. На улицах звездочёты и прорицатели давали объяснение такого поведения императора. Его сопровождает невидимый ими злобный демон. Очевидно, с ним и беседует Юстиниан.
Когда эти слухи дошли до Феодоры, она стала гулять с супругом по вечерам в окружении множества людей. Таким образом, она покинула Гирон ради дворца.
Германий был первым, кто донёс с границ первое предупреждение.
Новости произвели большое впечатление на Юстиниана, потому что он верил всему, что говорил его красивый кузен. Не являясь по натуре солдатом, Германий, племянник Юстина, владел богатством своей матери, одной из рода патрициев Анциниев из Западного Рима, и достойно принимал все тяготы службы на границе. В Африке он поддерживал порядок, в Антиохе ему не удалось противостоять Хосрову, но его уважали германцы и гунны-федераты с севера, не скрывавшие от него своих мыслей, потому что он щедро платил золотом.
— Над степями собирается ураган, кузен, — заявил Германий, — ты знаешь, как птицы взлетают на высокие деревья, когда начинает дуть ветер. Германские племена продвигаются к полуострову Эвксина. До самой горы Олимпа в Греции славяне срубают деревья и строят свои хижины. Но все они чувствуют приближение ветра. И это правда.
Светловолосый командующий, подобно своему дяде, имел привычку говорить правду в лицо. Он питал отвращение к скачкам и дворцовым интригам и любил нелёгкое ремесло сталкивания варварских вождей друг с другом, платил им, чтобы они не совершали набегов, или оттеснял их прочь, если из союзников они превращались в грабителей. Поскольку у Германия было много сыновей, Феодора не доверяла ему, видя в нём претендента на трон. Поэтому она старалась держать римского патриция подальше от столицы.
Но он заметил в своих соседях-варварах что-то новое. По его выражению, они окапывались. После эпидемии чумы Германий притащился в новоотстроенный город булгар недалеко от старого дома Юстиниана в Скопле. Их население отказалось повиноваться приказам местного префекта. «Они говорят, ты нанял их возить известняк для строительства». Юстиниан кивнул и заметил, что законы запрещают варварам объединяться под властью своего лидера.
— Законы — это хорошо, цезарь, но, чтобы поймать вора-карманника в лесу, потребуется взвод. Нужен полк, чтобы призвать к порядку этих булгар.
— Как им удалось миновать сторожевые посты?
— На некоторых постах нет даже собаки.
— А крепости?
Кастеллы, или крепости, — выдумка Юстиниана. Разбросанные по всей границе, они стояли на вершинах холмов и были достаточно большими, чтобы вместить жителей деревни с их скотом. Задумка состояла в том, что деревенские жители могли сами скрываться от захватчиков и ждать освобождения.
Глядя на своего кузена, Германий улыбнулся:
— Варвары идут прямо туда. Вместе со стадами. Очень удобно.
Германий имел один недостаток, свойственный и его дяде. Для него и его сыновей удержание линии фронта со всеми армиями превратилось в игру. Они довольно преданно играли в неё, сами ничем не рискуя. Почётный титул консула передавался от отца к сыну. Лучше бы Юстиниан дал им какую-нибудь провинцию. Но Феодора, которой удалось уничтожить префекта преторианцев Иоанна и преуменьшить значение Белизария, никогда бы не позволила Германию стать главой провинции.
