Станислав Федотов - Возвращение Амура
Мундирная публика косилась на них – кто с любопытством, кто с презрительной усмешкой, кто с явным пренебрежением – и возвращалась к своим насущным вопросам.
Из конца в конец залы переливались, закручивались мелкими водоворотами негромкие ручейки разговоров.
– Вчерашняя почта письмецо принесла из Красноярска. Наш новый генерал устроил там разнос за плохое содержание тюремного замка. А у нас в Иркутске он совсем разваливается…
– У нас много чего разваливается…
– Мангазеев-то держится гоголем, а внутри, поди-ка, дрожмя дрожит. Дознается генерал о его проделках с казенными остатками…
– Да-а, многие, уцелевшие от ревизии сенатора Толстого, ныне встревожены…
– А народишко – в радостях. Наконец-то, говорят, будет у нас хороший правитель…
– Кто его знает, какой он и для кого будет хорош…
На стороне военных, в отличие от чиновников, царило штилевое спокойствие. Разумеется, они тоже не молчали, но разговоры их проскальзывали, словно легкая рябь на благодушной гладкости настроения. Да и чего им было волноваться – военных действий не предвидится, а на состояние подведомственных батальонов новый командующий вряд ли скоро обратит внимание. И без того ему есть чем заняться в первую очередь.
Немного озабоченными выглядели два жандармских офицера в голубых мундирах с аксельбантами; между ними вился чуть слышный шепоток.
– …Мистер Хилл, как прослышал о Муравьеве, так и забегал, – с характерным польским акцентом говорил франтоватый ротмистр невысокому круглолицему полковнику. – То к одному чиновнику, то к другому… Кстати, из столицы сообщили, к нам из Европы еще один путешественник едет.
– Кто именно? И почему, Недзвецкий, я узнаю обо всем только сейчас? – недовольная мина исказила лицо полковника.
– Вы же изволили декабристов навещать… – небрежно ответствовал франт. – А едет к нам некто Остин, соотечественник мистера Хилла.
– Хорошо. Проследите, но не мешайте.
– Как положено, господин полковник… – Ротмистр понимающе улыбнулся и подкрутил ус.
В гостиной, среди купцов и промышленников, шло свое обсуждение, в первую голову – истории с братьями Машаровыми. Сколь быстро ни ехал генерал-губернатор в свой стольный град, а молва о случившемся успела опередить и разбежаться по торгово-промышленному люду. И, конечно, вызвала некоторый переполох.
– …Ка-ак таежный Наполеон-то, Гаврила Федорович, обмишулился – Бородино да и только…
Немного посмеялись, осторожно-озабоченно, отлично понимая, что на месте Машарова может оказаться кто угодно.
– Странный генерал, однако. С ходу по золоту копать зачинает: как найм в артели идет, да сколь платят, да чем кормят… Его ли это дело!
– Депутации не принимает, от обедов отказывается… Не по-людски…
– Ох, не по-людски!..
Часы начали гулко отбивать десятый час.
– Тс-с-с… – пронеслось по зале и гостиной, сглаживая где рябь, где водовороты разговоров. Мундирный народ зашевелился, выстраиваясь по чинам.
На девятом ударе из дверей выскользнул молодой адъютант, щелкнул каблуками и с десятым ударом объявил о выходе главного начальника края.
Генерал вышел быстро и решительно. Одет он был не в парадный, а общеармейский мундир с генеральскими погонами, как бы подчеркивая не праздничный, а сугубо деловой, может быть, даже обыденный характер приема. Правая рука – на перевязи.
Как и ожидалось, обход он начал с военных, со старшего по званию.
– Бригадный генерал Щетинин, командир Четвертой бригады Двадцать третьей пехотной дивизии.
Муравьев наклонил в приветствии голову и сделал рукой на перевязи легкий жест, как бы прося извинения за отсутствие рукопожатия. Генерал ответно кивнул – мол, понял, принял.
– Вы, Василий Николаевич, в отсутствие генерал-губернатора начальствовали над военным отделом. – Щетинин, подтверждая, щелкнул каблуками. – Подготовьтесь к обстоятельному разговору, я вас вызову. Позже, когда разберусь с остальным. А пока представьте прочих по вашему отделу.
И Николай Николаевич проследовал дальше, уже в сопровождении бригадного генерала.
И пошло-покатилось. Представление, кивок – шаг далее… представление, кивок – шаг далее… Руки, естественно, никому не подавал.
Дошла очередь до жандармов.
– Полковник Горашковский, – щелкнул каблуками и вытянулся старший офицер, но Муравьев только скользнул взглядом по круглому зарумянившемуся лицу и чуть заметно кивнул.
– Ротмистр Недзвецкий…
Муравьев неожиданно остановился, с непонятной задумчивостью оглядел ротмистра с ног до головы и негромко сказал:
– Знавал я в Польскую кампанию одного Недзвецкого. Збигнева. Он командовал полком в корпусе Ромарино.
– То был мой отец. – Ротмистр подчеркнул свой польский акцент. – Он погиб.
– Жаль. Хороший был офицер…
– Он был мятежник.
– Да, очень жаль. Он был человек чести, – четко проговорил Муравьев и, не дожидаясь ответа, перешел к гражданским чинам.
Первым стоял временно председательствовавший в Совете Главного управления иркутский гражданский губернатор Андрей Васильевич Пятницкий. Он представился, от волнения сорвавшись и «дав петуха» на слове «губернатор». Под испытующим взглядом Муравьева совсем смешался и нервно усмехнулся. И это взорвало генерал-губернатора. Две-три секунды он не давал гневу вырваться наружу, лицо покрылось красными пятнами, рыжеватые волосы встопорщились на висках, а когда он начал говорить, голос зазвенел от еле сдерживаемого крика:
– Вы еще смеете усмехаться?! Расплодили воров и негодяев и смеетесь! Наша совместная служба невозможна, сударь, извольте немедленно подать в отставку. Немедленно!
Пятницкий вздрогнул, хотел что-то сказать, но увидел побелевшие от ярости глаза генерал-губернатора и, рванувшись в сторону, выбежал из зала. Муравьев, даже не проводив его взглядом, пошел далее, заметно в расстроенных чувствах. Он почти не слушал представления чиновников, машинально кивая в ответ, и, лишь обойдя зал и остановившись возле «кружка Струве», вздохнул с явным облегчением и расцвел дружелюбной улыбкой.
– Рад видеть молодых людей, поспешивших служить на благо Отечества, – сказал он несколько напыщенно, но ответные откровенно радостные улыбки и приветственные слова скрасили невольную пафосность момента. ― Бернгард Васильевич, Андрей Осипович, – Струве и Стадлер дружно кивнули, – побеседуйте в своем кругу о будущем нашего края. В ближайшее время должны прибыть Мазарович, Заборинский, Молчанов. Хотелось бы знать мнение каждого.
– Будет исполнено, Николай Николаевич!
Генерал-губернатор прошел в гостиную, принял от городского общества хлеб-соль и тотчас вернулся в залу.
– Всем благодарствую! – Быстро обвел взглядом присутствующих, наклонил голову и стремительно вышел.
По толпе прокатился и стих растерянный говорок. Из приемной появился адъютант:
– Генерал-губернатор приглашает в кабинет управляющих отделениями и столоначальников…
3Николай Николаевич, совершенно обессиленный, сидел, отвалившись на спинку оттоманки. Он сразу распорядился поставить ее в кабинете на случай срочной ночной работы. Курчавые волосы слиплись от пота, глаза закрыты. В канделябре на низком столике горели всего три свечи – за окнами было уже совсем темно, – но даже их неяркий свет, казалось, давил на глазные яблоки. Ощущение было такое, словно он только что вышел из тяжелого боя. Подобного тому, в Ахульго. И рука болела, будто только что ранена.
Николай Николаевич попробовал пошевелить пальцами. Большой и мизинец слушались сносно, а вот три средних поддавались еле-еле. И это после стольких лет тренировки! Вздохнул: а что делать – терпение и труд, терпение и труд…
Уже полчаса он провел в одиночестве. Екатерина Николаевна с Васей, Флегонт и Лиза покрутились вокруг, достаточно бестолково, пока он не попросил дать ему отдохнуть и собраться с мыслями после заседания.
Заседания… Как он ненавидел эти, чаще всего бесполезные для конкретного дела, собрания чиновного люда, на которых порой приходилось напрягать всю свою волю, чтобы не дать вырваться истинным чувствам. То ли дело военные советы, где все четко, лаконично: отрапортовал, получил приказ – иди и действуй. А уж если с чиновниками общаться, то самое эффективное – один на один, когда можно и не сдерживаться. Кого-то и по головке погладить, а кого-то и высечь. Пусть фигурально, однако основательно.
Сегодня тоже надо было бы кое-кому всыпать «горячих», но… И так не совсем хорошо получилось с Пятницким, Катрин уже сделала за это выговор, надо признать, вполне справедливый: можно бы со стариком и помягче. Мнение Николая Николаевича об иркутском гражданском губернаторе, самое доброе поначалу – в министерстве отзывы о нем были весьма и весьма положительные, – стало круто меняться в другую сторону, когда узнал он, проезжая Казань, что приобрел в том краю Андрей Васильевич немалое именьице. Откуда деньги, спрашивается, ежели известно, что нет у человека доходов, кроме жалованья? Но права Катрин, права: не стоило рубить сплеча, надо все разузнать доподлинно. Как и про других рупертовых сподвижников…
