Владислав Бахревский - Тишайший (сборник)
Тимошка тотчас сел:
– Мне, московскому царю, негоже стоять перед слугой падишаха.
– Я мог бы приказать, чтоб тебя выкинули из моего дома, – усмехнулся визирь, – но, видит Аллах, мне нужно поберечь силы… О чем ты просишь?
– Моего человека, Андрейку Лазорева, тайно бросили в тюрьму и держат безо всякой вины.
– Давно ли лазутчик московского царя стал твоим человеком?
– Он не лазутчик. Я пытал его огнем и, испытав, принял к себе на службу.
– Русский посол не хочет отправить гонца к донским казакам, потому я держу посла в строгости, не выпуская русских со двора, но они знают все, что делается в Истамбуле. Вот и обрубил я веревочку.
– Та ли веревочка?
– Говори, что тебе известно. Может быть, я и передумаю.
– Уши русских – архимандрит Амфилохий. Один монах, которого я ублажаю вином и деньгами, передал мне, что вчера во время службы, улучив минуту, посол Кузовлев спрашивал у Амфилохия: не дать ли ему взятку тебе, чтобы ты выдал меня головой. Амфилохий же не посоветовал давать тебе. «Люди в Истамбуле не однословны, – сказал он, – возьмут много, но ничего не сделают».
Визирь прикрыл глаза веками.
– Я отпущу твоего москаля. А тебе мой совет: принимай ислам, если хочешь остаться на свободе. Ты давно бы уже сидел в замке, если бы не мое заступничество. У царя Василия Шуйского не было детей.
– Были! Вот он я! – крикнул Тимошка.
Визирь засмеялся:
– Поглядись в зеркало. Тебе нет и тридцати, а самому младшему Шуйскому было бы теперь пятьдесят.
– Я внук! Я не говорил, что я сын. Я внук! – Тимошка схватился за голову, сжал ее, словно хотел раздавить.
– Ступай, мошенник, думай, о чем я тебе сказал.
От стен отделились люди, и Тимошка не стал дожидаться, когда его выкинут из дверей дворца.
В ту же ночь вместе с Конюховым он бежал, помышляя добраться до Молдавии.
4Капитан-паша Жузеф получил от падишаха Ибрагима грамоту, на которой были слова: «Послушайся или умри». Грамоту привез визирь Азем Салих-паша.
– Твоя драгоценная жизнь нужна империи, – начал уговоры Азем Салих-паша. – Я был твой сторонник, но нынче правят евнухи. Нужно перетерпеть. Как только у писаря не отсохла рука, когда он выводил эти ужасные слова: «Послушайся или умри»…
– Предпочитаю последнее. Так и передай падишаху Ибрагиму, драгоценнейший мой Азем Салих-паша. Капитан-паша Жузеф не желает понапрасну погубить в бурном море силу империи – лучшие корабли и отборные тысячи верных подданных падишаха.
– Неужели это твое последнее слово, отважный Жузеф?
– Так и передай. Предпочитаю последнее.
Дворцы великих стоят неподалеку от дворца падишаха.
В тот же час великий визирь Мехмет дрожащей рукой подписал приказ удавить капитан-пашу.
Великий визирь настаивал на посылке войск на Крит, но он не желал смерти лучшему полководцу империи. Он сам поехал уговаривать Жузефа покориться воле падишаха.
Капитан-паша выслушал речи великого визиря и ответил твердо и торжественно:
– Я рожден мусульманином, есмь подданный падишаха Ибрагима и потому умру с радостью, оплакивая несчастный жребий осужденных состариваться под таким государем, ибо неизбежно принуждены будут самовидствовать неистовства его и потрясения империи.
Попросил разрешения попрощаться с близкими, пошел к своей Туадже, у которой должен был родиться ребенок. Подарил ей семьдесят пять тысяч французских ливров – все, что у него было в наличности, легко и весело беседовал с ней, выпил кофе, поцеловал ее, прощаясь, в глаза.
Потом он вернулся в большую залу, снял с чалмы алмаз и вручил его великому визирю в знак непримиримости и неподчинения верховной власти:
– Мегмет-паша, передай этот алмаз Ибрагиму. – Громко ударил в ладоши: – Палачи, займитесь вашим делом.
5Солнце светило, словно бы прищурившись. Тепло было легкое, зеленела трава. С холмов, долин посверкивало – дожди угомонились всего за день до отъезда.
«Вот ведь какая благополучная земля!» – думал Андрей Лазорев, покачиваясь в удобном турецком седле.
Ученый монах с пятью мешками ученых книг маялся в арбе.
«У нас-то теперь уж, чай, завернуло, – улыбался Лазорев, думая о Московской земле. – Бело теперь, вечерами сине».
И тут встало перед ним лицо Любаши, жены его. Чудное дело! Землю увидел белую, елки белые, а Любаша будто в сарафане.
«Господи! Да ведь я Любашу в шубке-то и не видел!» И решил: «Прежде чем в Москву показаться, домой заеду. По дороге, чай».
Щемило-таки сердце – не выполнил тайного наказа Бориса Ивановича. Отговориться можно: в тюрьме сидел, а потом злыдень убежал, но будет ли слушать отговорки боярин всемогущий…
– Авось! – сказал вслух Лазорев и стал глядеть на дорогу.
По дороге навстречу двигался конный отряд.
Оно хоть грамоты все в порядке, а тревожно. Чтоб турки не придрались, Лазорев велел арбе встать на обочине и сам спешился – гяур в Турции не должен быть выше правоверного мусульманина.
Отряд охранял такую же, как у Лазорева, арбу.
Андрей сам не знал, отчего сжало сердце; навострил глаза и разглядел в арбе двух людей. Предчувствие превратилось в уверенность. Нет, не ошибся Андрей – везли Тимошку и Костьку.
Тимошка увидал Лазорева и несколько раз прикрыл глаза веками: мол, вижу, но не хочу впутывать тебя в свою историю. Костька сидел спиной, не увидал Лазорева.
Отряд медленно поднимался на холм.
– Поехали! – распорядился Андрей. – Поехали-поехали! Дорога кружная, через Молдавию. Когда дома будем, одному Господу известно.
6Визирь Азем Салих-паша разглядывал алмаз на своем перстне. Сколько света вмещается в этой прозрачной капле! Азем Салих-паша открыл ларец с драгоценностями; все это сверкающее чудо можно выменять на жизнь, на свою собственную жизнь. Отнести Кёзем-султан и упросить ее заступиться перед падишахом – донские казаки гуляли под Трапезундом. Но в голове стояла сверкающая надпись, каждая буква будто бы алмазами выложена: «Несчастный жребий состариваться под таким государем».
«Неужто он осмелится исполнить свою угрозу?»
Усмехнулся: «он» осмелился уничтожить единственного толкового полководца.
Бесшумно вошел, стал на колени и поклонился слуга:
– Привели беглецов урусов.
Азем Салих-паша засмеялся вдруг, захлопнул ларец с драгоценностями:
– Пусть введут.
Их ввели обоих, Тимошку и Костьку.
– Салам алейкум, мошенник! Что же это ты оговорил доброго человека Лазорева? Будто бы он поступил на твою службу. Я, отпуская его в Московию, сам с ним разговаривал. Это верный своему царю слуга.
– Я не говорил, что Лазорев у меня служит, – я говорил, что взял его себе на службу.
– Как же это взял, когда он служит царю Алексею?
– Тот царь Алексей, а я царь Тимофей. Я волен брать на свою службу, кого только пожелаю. Когда приду в Москву, Лазорев будет у меня боярином.
– Хорошо тебе живется, мошенник. А ты знаешь, я очень рад, что тебя поймали, не сегодня завтра меня позовут к падишаху Ибрагиму – казаки гуляют по Черному морю. Выйду ли я из сераля сам или вынесут, Аллаху известно. Ты мне нравишься, мошенник, но твоя беда в том, что мне пора позаботиться о своем спасении. Скажу тебе правду: я позвал Кузовлева, он с часу на час будет здесь, но знаю – не много от него добьюсь, а если не добьюсь, предложу тебя в обмен на гонца, которого русский посол отправит на Дон.
Тимошка улыбался, слушая визиря, но лицо у него стало белым как стена.
Появился слуга, приблизился к визирю, прошептал что-то на ухо. Азем Салих-паша весело рассмеялся:
– Посол пожаловал!
– О господин мой! – воскликнул Тимошка, падая на колени. – Я готов принять ислам. Позови муллу, я готов тотчас принять ислам.
– И я! – крикнул из-за Тимошкиной спины Костька.
Визирь печальными глазами разглядывал что-то на потолке.
– За кем правда в этой жизни? Один ради пользы государственной принимает смерть, другой ради своей жизни готов принести неисчислимые беды всему своему народу… Что ты мне на это скажешь, урус?
– Я не урус. Я швед. Я – Синенсис. Позови муллу. Я тотчас приму ислам.
– Все русские, каких я встречал, кроме тебя и твоего слуги, служат своим царям жизнью и готовы самой смертью послужить. Ты и впрямь не русский.
Визирь ударил в ладоши. Приказал слуге:
– Позовите муллу!
Нужные молитвы были прочитаны, чалма водружена. Обряд обрезания, по занятости визиря, отложили на следующий день.
– Ступай в дом, в котором ты жил до побега, – приказал визирь. – Жди решения своей судьбы, готовься к завтрашнему празднику обрезания.
7Назавтра праздника не было. Азем Салих-пашу позвали утром в сераль и удавили. Тимошка и Костька разжились греческим платьем и в тот же день бежали на Афон.
Их поймали, обрезали, заковали в цепи и посадили в замок.
