Артур Конан Дойл - Изгнанники (без указания переводчика)
— Mon dieu! — вскрикнул де Катина. — И акула не сожрала вас.
Глазки Эфраима Сэведжа заблестели при этом воспоминании.
— Я сам ее съел! — воскликнул он.
— Что? — изумился Амос Грин.
— Истинный факт. У меня в кармане оказался складень, вот такой, как этот, и я все время брыкался ногой, силясь отогнать чудище, пока не отпилил о реи здоровый кусок. Потом я преспокойно его выстругал и заострил с обеих сторон, как учил меня когда-то один негр в Делавэре. Потом я стал поджидать проклятую акулу, прекратив брыкаться, а она налетела на меня, как коршун на цыпленка. Только рыба повернулась брюхом вверх, чтобы схватить жертву, я, всунув левую руку с деревом прямо в ее широко раскрытую пасть, ножом принялся угощать ее под жабры. Акула пробовала было вырваться, но я держался крепко, хотя она и нырнула со мной так глубоко, что я мысленно прочел уже свою отходную. Я почти задохся, когда наконец мы выплыли на поверхность, но рыба плыла уже брюхом кверху. А на теле у нее красовалось этак дыр двадцать. Тут я добрался кое-как до своей реи, а так как проплыл под водой сажен пятьдесят, то потерял сознание.
— Потом?
— Когда я очнулся, кругом все было тихо, а около меня колыхалась на легкой зыби мертвая акула. Я подплыл к ней на моей рее, отмотал несколько ярдов оснастки, сделал из нее мертвую петлю и набросил ее на хвост акулы, другим концом веревки привязав к рее так, чтобы ее не могло унести. Потом я принялся за дело и в продолжение недели сглодал ее вплоть до спинного хребта. Пил я дождевую воду, собираемую в куртку, и, когда меня подобрала "Грэйси" из Глочестера, я был, слава создателю, так толст, что с трудом мог взобраться на борт. Вот, мой милый, что хотел сказать Эфраим Сэведж, упомянув, что его не так-то легко напугать.
Пока моряк-пуританин делился своими воспоминаниями, глаза его настойчиво перебегали с неба на хлопавшие паруса. Ветер налетал перемежающимися короткими порывами, и паруса то надувались, то болталась, как тряпки. Однако по небу все же быстро проносились барашки. В них-то и вперил взор капитан с видом человека, занятого разрешением серьезной задачи. Корабль проходил теперь мимо Гонфлера на расстоянии полумили от города. Там у берега толпилась масса барок и бригов, а целая флотилия рыбачьих лодок с темными парусами входила в гавань. Но все было тихо на извилистой набережной и в расположенном в виде полумесяца укреплении, над которым развевался белый флаг с золотыми лилиями. По мере того как ветер свежел, корабль удалялся все быстрее и быстрее, и де Катина склонен был считать свои подозрения неосновательными, когда вдруг в одно мгновение они снова назойливо обступили его с еще большей силой.
Из-за мола вылетела большая темная лодка с десятью парами весел, поднимавшихся с бортов. Корма пенила воду, а нос рассекал воду. Изящный белый флаг спускался с кормы, и солнце играло на тяжелой медной каронаде [5]. Лодка была набита людьми, вооруженными с ног до головы, судя по металлическому блеску в одеждах. Капитан взглянул в подзорную трубу и свистнул. Потом он снова посмотрел на облака.
— Тридцать человек, — проговорил он, — и делают по три узла на наших два. Отправляйтесь-ка вниз, сударь, а не то ваш голубой мундир навлечет на нас беду. Господь воззрит на сынов своих, если только они воздержатся от безумия. Откройте-ка люк, Том-линсон. Так. Где Джим Стерт и Гирам Джефферсон? Пусть они станут у люка и по моему свистку захлопнут его, Бакборд! Бакборд! Держи сильнее. А вы, Амос и Томлинсон, идите-ка сюда, я сообщу вам пару словечек.
Все трое стали совещаться, стоя на юте и наблюдая за погоней. Без сомнения, ветер крепчал, он с силой дул им в спину, но все же не столь достаточный, чтобы корабль мог уйти от преследовавшей лодки, уже быстро его настигавшей. Они различали теперь уже лица сидевших на корме солдат и огонь зажженного фитиля каронады в руке пушкаря.
— Эй! — властно крикнул офицер на превосходном английском языке. — Поверните или мы откроем огонь.
— Кто вы и чего вам нужно? — спросил Эфраим Сэведж зычным голосом, докатившимся, вероятно, до самого берега.
— Мы посланы от имени короля за некими гугенотами из Парижа, севшими на ваш корабль в Руане.
— Бросай рею назад и стоп, — скомандовал капитан. — Опусти фалрен и гляди в оба. Так. Вот мы и готовы для встречи.
Рея описала полукруг, и корабль остановился, покачиваясь на волнах. Лодка пролетела вдоль него с медной каронадой, наведенной на бригантину. Отряд солдат держал ружья наготове, собираясь открыть огонь по первой команде. Они усмехнулись и пожали в недоумении плечами, увидев на корме своих неприятелей — трех безоружных людей. Офицер, молодой энергичный человек с усами, торчавшими по-кошачьи, в одно мгновение очутился на палубе корабля со шпагой наголо.
— Идите сюда, вы двое, — скомандовал он. — Сержант, стойте здесь, у фалрепа. Бросьте веревку вверх, ее можно привязать к этой стойке. Не дремать там внизу и быть готовыми открыть огонь. Вы пойдете со мной, капрал Лемуан. Кто капитан этого корабля?
— Я, сударь, — смиренно ответил Эфраим Сэведж.
— У вас с собой трое гугенотов?
— Эге. Да разве они заражены ересью? Я видел, что голубчикам очень-таки хотелось уехать, но раз они заплатили за проезд, какое мне дело до их веры.
Старик, его дочь и молодой человек ваших лет, в какой-то ливрее.
— В мундире, сударь. В мундире королевской гвардии. Это те самые, которых я разыскиваю.
— Вы хотите забрать их?
— Непременно.
— Бедные люди. Жалковато.
— Мне самому жаль, но раз отдан приказ, нечего разговаривать.
— Совершенно верно. Ну, старик спит на своей койке. Девушка внизу в каюте; а тот дрыхнет в трюме, куда нам пришлось поместить его за неимением свободного места.
— Спит, говорите вы? Нам лучше всего накрыть их врасплох.
— А вы не побоитесь сделать это один? Правда, он безоружен, но малый рослый. Не крикнуть ли вам с лодки человек двадцать?
Офицер и сам подумывал об этом, но замечание капитана ударило по самолюбию.
— Пойдемте со мной, капрал, — проговорил он. — По вашим словам, надо спуститься по этой лестнице?
— Да, здесь, а потом прямо. Он лежит между двух тюков сукна.
Эфраим Сэведж взглянул вверх, и улыбка подернула уголки его строгого рта. Теперь ветер свистел в снастях и мачтовые штанги гудели, как струны арфы. Амос Грин стоял в небрежной дозе рядом с французским сержантом у конца веревочной лестницы, а шкипер Томлинсон — у борта, держа в руках шайку воды и обмениваясь замечаниями на плохом французском языке с командой лодки, находившейся
Офицер медленно спустился по лестнице в трюм; капрал последовал за ним, и грудь его была наравне с палубой, когда офицер находился уже внизу. Может быть, что-нибудь в выражении лица Эфраима Сэведжа надоумило молодого офицера или на него повлиял окружавший мрак, но как бы то ни было, внезапное подозрение промелькнуло в его голове.
— Назад, капрал! — крикнул он. — Я думаю, вам лучше находиться на палубе!
— А по-моему, в трюме, друг мой! — воскликнул пуританин, по жесту офицера понявший смысл его слов. Примерившись, он ударил капрала ногой в грудь так, что тот полетел вместе с лестницей вниз на офицера. Капитан свистнул, и в то же мгновение люк захлопнулся и его поспешно закрепили по обе стороны железными болтами.
На шум этот обернулся сержант, но Амос Грин, карауливший это движение, обхватил солдата руками и выбросил за борт в море. В одно мгновение перерубили соединительную веревку, передняя рея со скрипом заняла свое прежнее положение, а вылитая из шайки соленая вода окатила пушкаря с каронадой, затушив фитиль и подмочив порох. Град пуль засвистел в воздухе, забарабанил по обшивке, но корабль уже качался на коротких волнах, представляя неустойчивую мишень, а растерявшийся пушкарь, словно безумный, возился с подмоченными фитилем и зарядом. Лодка замешкалась, бригантина же летела на всех парусах. Паф! — раздался наконец выстрел каронады, и пять маленьких дырочек в гроте показали, что заряд попал слишком высоко. Второй выстрел не оставил никаких следов, а при третьем корабль был уже вне досягаемости пушки. Через полчаса от гонфлерской сторожевой лодки осталось только темное пятно на горизонте с золотой искоркой с краю. Низкие берега все более расступались, синяя полоса воды впереди расширялась, дым, подымавшийся над Гавром, казался небольшим облаком на северном горизонте, а капитан Эфраим Сэведж расхаживал по палубе корабля со своим обычным суровым выражением лица, но в его серых глазах сверкали насмешливые огоньки.
XXV
ЛОДКА МЕРТВЕЦОВ
Два дня "Золотой Жезл" простоял вблизи мыса Ла-Хаг, в виду бретонского берега, тянувшегося вдоль всего южного горизонта. На море стоял штиль. Но вот на третье утро поднялся сильный ветер, и корабль начал быстро удаляться от земли, пока она не превратилась наконец в неясную полосу, слившуюся с облаками. В просторе океана, чувствуя на щеках дыхание ветра, а на губах вкус соленых брызг, беглецы могли бы забыть все свои невзгоды и поверить в возможность избавиться от усердия людей, строгое благочестие которых причинило стране больше вреда, чем любое легкомыслие и злоба. Но тревога ползла следом.
