Владимир Андриенко - Кувыр-коллегия
— Господа, — начал Бирон. — Я вами не доволен. У наших врагов всюду есть глаза. И они нам наносят удары. А вы? Вы спите! И не только спите, но и наносите вред моему имени. Зачем я дал вам всем должности прибыльные? Для чего?
— Но ваша светлость, так и не сказала, нам что случилось? — спросил граф Дуглас.
— То, что жалобы на вас поступают постоянно. Русские и так меня ненавидят, а из-за вас эта ненависть становиться день ото дня больше. Вот вы, граф Фринц-Фердинанд фон Дуглас, что можете сказать?
Дуглас посмотрел на герцога.
— Но я не понимаю, кто может жаловаться на меня?
— Вы излишне жестоки, граф, по отношению к солдату русскому. И я не раз прикрывал вас от суда.
— Ваша светлость, я не первый год в России служу. Еще при Екатерине I когда я был назначен генерал-губернатором Эстляндии, я всегда быт требователен к солдатам. Русскому мужику нужно наказание. По иному он не имеет почтения к начальству.
— Глупость, граф, не лучший путь к успеху. Вы совершенно не знаете русских. И если вас солдаты на штыки поднимут — то это ваше дело. Но мое имя из-за вас порочат! Тоже самое, касается и вас Ливен, и вас Мегден.
— Но кому они жалуются, ваша светлость? — спросил фон Ливен.
— Жалобы поступают на имя государыни, но хода я им не даю. Но это пока. Так что советую вам умерить ваш пыл и вести себя достойно. Сами знаете, как крута бывает наша государыня. Она любит иностранцев, но не до такой степени.
— Но что нам теперь делать? — спросил Карл Бирен. — Я даже не имею право наказать палками своих солдат? Так?
— Да в любой армии Европы, солдат наказывают! — поддержал его Густав Бирон. — Как мне муштровать солдат полка, что мне доверен?
— Хватит! Вы я вижу совсем не поняли, про что я вам говорю. Вам скоро ехать на войну господа Карл и Густав Бироны! И там вы сможете проявить свою храбрость на поле боя. Мне сейчас не нужна ненависть русских. И особенно солдат!
— Вы думаете, ваша светлость, что завтра они станут вас любить? — усмехнулся барон Мегден.
— Я ничего не думаю, барон! — вскричал герцог. — Я вызвал вас, дабы отдать приказы вам! И я приказ отдал. Прекратить порочить имя герцога Бирона.
Все приглашенные склонили головы перед герцогом. Хотя каждый из них понимал, что немцев здесь все равно ненавидят, и будут ненавидеть, даже если они станут солдатам водку ведрами вместо палок раздавать.
"Эх, ваша светлость, — подумал про себя граф Дуглас. — Не пряником надобно действовать, но кнутом. И все твои сапоги будут лизать пока кнут в руках твоих. А ты его нам выбросить велел!"
Бирон поймал взгляд графа и спросил:
— Вы что-то хотите еще сказать, граф?
— Нет, ваша светлость, — ответил Дуглас. — Ваш приказ мне ясен.
— Но вы с ним не согласны? Так, граф?
— Коли вашей светлости угодно знать правду, то не согласен. Должен вам заявить, что Петр Великий сам палку из рук никогда не выпускал. А иноземцев русские ненавидели, и будут ненавидеть.
— Я говорил вам, господа, не обо всех иноземцах. Я говорил вам о себе. Мое имя порочат на всех углах. Мое! А все сильно зависите от меня. Не стоит пока сильно раздражать русских.
Год 1739, январь 17 дня. Санкт-Петербург. В доме Артемия Волынского. Заговорщики.
Жан де ла Суда пришел к Волынскому на тайное заседание совета друзей кабинет-министра. Здесь они обсуждали многие дела государственные, и планы строили, как положение в империи изменить…
В доме Волынского уже собрались лица известные. И были это:
Артемий Петрович Волынский, хозяин дома, бывший Казанский губернатор, обер-егерместейр, кабинет-министр и лицо доверенное и приближенное к самой царице. Лет тогда Волынскому было уже больше сорока, но как мужчина он был еще хоть куда и мог пальцами своими подковы гнуть и завидным женихом в столице почитался.
Президент коммерц-коллегии граф Платон Мусин-Пушкин, аристократ и придворный. Лет ему было за 50, и граф был тучен, хотя одежда несколько скрывала это. Граф был ярым патриотом России и ненавидел засилье немцев при дворе Анны Ивановны.
Молодой секретарь кабинета министров Иоганн Эйхлер. Выдвинутый в чины Остерманом и всем ему обязанный. Но он почему-то стал сторонником Волынского и мечтал самого своего благодетеля Остермана, и иных немцев Бирона, Либмана, Штемберга, Миниха, Манштейна, Бисмарска из России спровадить.
Архитектор известный и полковник войск инженерных Петр Еропкин. Ему было немного за 30, и был он высок, строен, и лицо имел чистое приятное. Сей человек был другом Волынского. Новый кабинет-министр ему во всем доверял.
Адмирал флоту российского Федор Соймонов, прокурор Адмиралтейства. Был адмирал уже стар. Службу свою России он еще при Петре Великом начинал и был человеком честным и неподкупным. Поначалу на этой почве и ссорились они с Волынским, который казнокрадом был известным, но общая ненависть к немцам при дворе сблизила их.
Все они жаждали изменений и были готовы за них бороться. Назначение Артемия Петровича на высокую должность при государыне было воспринято как начало великих свершений…
— А вот и господин де ла Суда с новостями! — проговорил Волынский. — Тот, кого мы ждали, господа.
Все посмотрели на вновь прибывшего. Тот подошел к столу и сел на свободное место.
— Говори! Не томи, Жан! — приказал Волынский.
— Я коротко сошелся с певицей Дорио, господа. И она в своих разговорах со мной многое стала выбалтывать. Так что время на Дорио было потрачено не зря.
— И что вы узнали, де ла Суда? — спросил старый адмирал Соймонов.
— То узнал, про что токмо любовница от любовника узнать может.
— И что там такого важного? — торопил де ла Суду адмирал.
— Бирену предложили его сына Петра женить на Анне Леопольдовне, господа. Ни больше и не меньше.
— Что? — не поверил Мусин-Пушкин. — Но как быть такое может? Сын Бирена станет мужем наследницы трона российского? И кто предложил такую глупость?
— Банкир Либман. И он задумал сие уже давно и на Бирена наседает, дабы тот согласие на сие дал. Но Бирен отказывается, сославшись на несогласие императрицы и молодость своего сына Петра Бирена.
— Он по пути Меньшикова идет, господа! — проговорил Волынский. — Тот хотел свою дочь женой императора сделать, а сей сын конюха курляндского желает сына на принцессе женить и своего внука иметь в императорах российских.
— А себя в регентах! — продолжил Соймонов. — Вот куда Либман замахнулся. Но Бирен на то пока не дал согласия?
— Нет, — ответил де ла Суда. — Но сие токмо пока, господа. Сегодня не дал, а завтра даст. И что же тогда нам под Биреном 20 лет ходить?
— Да нет, господа, — спокойно возразил Эйхлер. — Не пойдет Бирен на такое. Да и не поддержит его никто в сем начинании кроме Либмана. Остерман первым на пути того союза станет. Да и императрица наша не станет ссориться с императором Австрии, из-за Биренова сопляка. Здесь принц Антон Брауншвейгский. И Вена в нем видит мужа принцессы. Но в том иной резон есть, господа. Пусть не его сын станет мужем принцессы, но Бирен наш думает о регентстве при Анна Леопольдовне и при принце Браншвейгском.
— Откуда такие сведения, господин секретарь? — спросил Эйхлера Волынский.
— Этого вице-канцлер Остерман опасается. Ведь Бирен единственный при дворе кто дает принцу Брауншвейгскому деньги в долг. И Анне Леопольдовне он презенты дарит. А кабинет в суммах, принцессой просимых, отказал недавно. А вот Бирен те суммы выдал из своих денег.
— В этом он умнее тебя оказался, Артемий, — прямолинейно заявил адмирал Соймонов.
— Но я не один в кабинете, адмирал! Там еще и Черкасский и Остерман. Но дело сие мы с вами поправим. Я постараюсь поближе сойтись с молодой принцессой.
— Да и среди людей принца Брауншвейгкого стоит завести себе глаза и уши. У Либмана, а значит и у Бирена они есть, — предложил архитектор Еропкин.
Волынский продолжил мысль Еропкина:
— И среди шутов неплохо обзавестись сторонниками. Пьетро Мира работает на Бирена. Его любовница Мария Дорио на нас, сама того не зная. Но стоит к нам Авдотью Буженинову накрепко привязать. Она на царицу такое влияние имеет, что иным до неё далеко.
— Буженинова крепкий орешек, — сказал Эйхлер. — Она на посулы не сильно податлива.
— Ничего. Пусть денег не возьмет, так на ином её поймаем.
— Но с Биреном стоит быть осторожным, — предостерег всех де ла Суда. — Пока он Артемия Петровича за своего друга почитает. Но Либман хитер, и глаза ему открыть сможет.
— Я не стану лбом ворот прошибать, Жан. Я буду осторожен!
Год 1739, январь 18 дня. Санкт-Петербург. При дворе. Волынский и Анна Леопольдовна.
На следующий день Артемий Петрович Волынский был принят принцессой Анной Леопольдовной. Он подарил принцессе 10 тысяч рублей в шкатулке и выразил желание помогать ей и впредь.
