Ясуси Иноуэ - Хозяйка замка Ёдо
Перед официальным оглашением помолвки Тяте предстояло сообщить обо всём сестре. Поскольку приказ исходил от самого тайко Хидэёси, не было и речи о том, чтобы испрашивать у Когоо согласия, просто Тятя хотела дать ей время привыкнуть к мысли о новом замужестве и подготовиться к свадьбе.
Дождавшись окончания празднеств первой недели нового года и отъезда гонцов, передававших поздравления от своих высокопоставленных хозяев, она нанесла визит сестре. Когоо вежливо пригласила её войти и спокойно осведомилась:
— Чему обязана столь внезапным посещением?
За последнее время она изменилась до неузнаваемости — приобрела царственные замашки и к Тяте стала относиться как к чужому человеку.
— Я пришла сообщить о предстоящей свадьбе с десятником Тамбой.
— О свадьбе? О моей свадьбе, вы хотите сказать? — Когоо подняла на Тятю глаза, в которых не было и намёка на волнение.
— Совершенно верно. Такова воля его светлости тайко. — Тятя тоже держалась с бесстрастной почтительностью, словно обращалась ни к сестре, а к незнакомой особе.
Когоо и глазом не моргнула.
— Слушаю и повинуюсь, — тихо проговорила она, слегка склонив голову с таким видом, будто давно отринула собственные устремления и теперь готова покориться любому приказу, от кого бы он ни исходил.
«И у неё нет выбора, — сказала себе Тятя, — ради того чтобы выжить, ей ничего другого не остаётся теперь, когда её насильно оторвали от мужа, за которого просватали, не спросив её воли, теперь, когда она носит траур по нему и двум дочерям».
В начале второго месяца Когоо покинула замок Ёдо в свадебном паланкине и отправилась в Гифу. За несколько дней до этого из Гифу в её распоряжение прислали десяток свитских дам, которые сделали необходимые приготовления к брачной церемонии. Когоо было двадцать два года.
Тятя проводила сестру до ворот замка, как и шесть лет назад в Адзути по случаю её свадьбы с Ёкуро Садзи. В памяти с удивительной ясностью встал тот промозглый осенний день, серое небо снова нависало над озером, и жалкий тоненький силуэт шестнадцатилетней сестрёнки в белом шёлковом кимоно исчезал под пологом паланкина. Тятя вспомнила и тот безудержный порыв любви, который бросил её тогда к Когоо…
В этот день тоже было холодно, и пепельно-серое небо застыло над равниной Ямадзаки. Когоо, которая обычно очень редко первая заговаривала со старшей сестрой, по-, дошла к ней, прежде чем сесть в паланкин, и поблагодарила за долготерпение и гостеприимство.
— Гифу совсем рядом с Киёсу, где мы жили детьми, — попыталась утешить её Тятя. — Тебе там будет лучше, чем где-то ещё.
— Я никогда не питала особой привязанности ни к Мино, ни к Овари. Жизнь в Овари принесла мне одни беды, и я не знаю, что ждёт меня в Мино.
Ответ сестры лишил Тятю дара речи, заставил устыдиться своих необдуманных слов. В Гифу Когоо каждый день будет видеть то же небо, на которое она смотрела из замка Ооно, и те же пейзажи будут пробуждать в ней горестные воспоминания…
Третий замысел, которым Хидэёси поделился с Тятей, — военный поход на Чосон — через какое-то время после отъезда Когоо в Гифу также начал воплощаться в жизнь.
На пятый день первой луны Хидэёси разослал к своим вассалам гонцов с приказом о всеобщей мобилизации для броска за море, но вслед за тем в течение двух месяцев он не предпринимал каких-либо действий. Разговоры о скором завоевании государства Чосон были у всех на устах, но многие в это не верили — заканчивался второй месяц, а новых распоряжений от главнокомандующего не поступало. Даже полководцы, получившие приказ о мобилизации, стали испытывать сомнения.
Лишь в тринадцатый день третьей луны Хидэёси повелел всем воинам выступить к бухтам для отплытия на Корейский полуостров. Затем он объявил о том, что сам возглавит армию в провинции Хидзэн и поведёт её к северо-восточной оконечности Кюсю, где будет размещена его главная ставка.
Как и во время осады Одавары, Тяте и даме Кёгоку предстояло сопровождать Хидэёси. Дата отбытия была уже назначена, но лёгкое недомогание заставило его отложить выступление до двадцать шестого дня третьей луны. На сей раз проводы войска были обставлены с не меньшей пышностью, чем в одаварскую кампанию. Хидэёси должен был выступить из Осакского замка, но желание устроить ещё одно грандиозное зрелище для искушённых столичных жителей побудило его выбрать местом действия Киото. На рассвете двадцать шестого дня он в церемониальных одеждах посетил императорский храм, а в час Змеи[89] прогарцевал на боевом коне мимо императорского дворца во главе тридцатитысячного войска. Сполохи солнца на оружии и доспехах слепили глаза. В тот день сам государь Гоёдзэй и его августейшая супруга Огимати из покоев императорского чертога наблюдали за отбытием тайко на войну.
Хидэёси в подобающем случаю роскошном облачении, в парчовой парадной накидке-дзимбаори, с длинным мечом, ехал верхом на коне в золотой упряжи, впереди него выступали ямабуси[90], за ним — десяток полководцев, тоже в золоте и парче, далее — конные самураи высокого ранга с мечами и щитами, инкрустированными золотом. Его высокопревосходительство кампаку Хидэцугу сопровождал его светлость тайко до синтоистского святилища Коме. На обочинах дороги шумела безбрежная разношёрстная толпа, знатные господа и простолюдины из всех провинций собрались поглазеть на торжественное шествие.
Армия преодолевала по шесть ри в день. После кратковременного отдыха в Хиросиме провинции Аки она продвигалась вперёд почти без передышек и к концу четвёртого месяца уже была в Хидзэн.
Тятя и дама Кёгоку в сопровождении нескольких десятков самураев покинули Осакский замок через два дня после Хидэёси. В дороге им постоянно встречались воинские отряды и гонцы.
Жизнь в провинции Хидзэн Тятю полностью устраивала, поскольку дни свои она теперь могла проводить подле Хидэёси. Корейская кампания позволила ей единолично владеть тайко. Конечно, дама Кёгоку тоже скрашивала их господину и повелителю существование, но она по-прежнему старалась держаться скромно и незаметно и, чтобы избавить Тятю от мук ревности, изо всех сил делала вид, что вовсе и не принимает Хидэёси у себя в опочивальне.
Время от времени Хидэёси начинал избегать разговоров о том, где он собирается провести ночь, и тогда Тятя понимала, что он намерен нанести визит даме Кёгоку, но это не слишком её расстраивало.
С Корейского полуострова одно за другим прилетали донесения о победах, одержанных сынами Ямато, и в ставке главнокомандующего один за другим устраивались пиры в честь этих отрадных событий. На второй день пятой луны войска Юкинаги Кониси вошли в Хансон[91], а вскоре заняли Кэгён[92].
Сразу после этого свежие силы высадились на Корейском полуострове. В шестую луну настал черёд Мицунари Исиды, Нагамори Масуды и Ёсицугу Отани со своими войсками пересечь море для участия в крупной военной операции.
В начале седьмого месяца Хидэёси получил доставленное эстафетой сообщение о том, что его мать при смерти, и двадцать первого числа покинул ставку в Хидзэн, чтобы отдать последний сыновний долг. Тяте не хотелось расставаться со своим господином, но при таких обстоятельствах воспротивиться его отъезду она не могла.
В тот самый день, когда Хидэёси отправился в Осаку, его мать покинула этот мир в возрасте восьмидесяти лет.
В Осакский замок тайко прибыл двадцать девятого числа и спешно выехал оттуда в Киото, в храм Дайтокудзи, где должен был состояться погребальный обряд. В Хидзэн он вернулся в конце десятого месяца. Всё это время Тятя, ни на мгновение не забывавшая о том, что в Осаке и Киото её господин окружён многочисленными наложницами, умирала от ревности. Пока Хидэёси был с ней, она почти не виделась с кузиной, но, как только он отбыл в Осакский замок, тотчас отправила к даме Кёгоку посланника с приглашением в гости. В присутствии Хидэёси Тятя мгновенно теряла всякую симпатию к Тасуко. Той же ненависти, что к другим наложницам, она к двоюродной сестре, конечно, не питала, но и сохранить душевный покой, зная, что Хидэёси проводит ночи в спальне соперницы, ей не удавалось. Зато — странное дело! — как только тайко уезжал, Тятя начинала скучать по Тасуко и опять видела в ней союзницу, плечом к плечу с которой можно выстоять против целой армии прочих наложниц.
Вскоре после возвращения Хидэёси в Хидзэн Тятя стала замечать изменения в собственном теле. Получив подтверждение тому, что она снова беременна, молодая женщина преисполнилась светлой радости. Она была уверена, что стареющий тайко уже не способен зачать ребёнка, но он во второй раз подарил ей счастье материнства!
Радость же Хидэёси не знала границ — даже реляции о победах в Чосоне не повергали его в такое ликование. Со дня смерти маленького Цурумацу ничто, кроме ратных свершений, не заставляло биться сердце старого воина, теперь же он, казалось, обрёл новый смысл жизни.
