Сергей Катканов - Рыцари былого и грядущего. Том II
Войны развязывают цари, посылая на смерть тысячи своих подданных. Ни в чём не повинные и совершенно не заинтересованные в войне солдаты режут друг друга, озлобляясь до крайности, ради славы, ради власти, ради богатства своих владык. А владыки тем временем, пребывая в приятной прохладе и кушая щербет, составляют друг другу послания в самых изысканных выражениях, соревнуясь с противником в благородстве и великодушии. А после битвы владыки встречаются, заключают друг друга в объятия и обмениваются дарами, клянутся в вечной дружбе, даже не думая о том, сколько воинов с обеих сторон погибло, чтобы они могли сейчас вот так приятно беседовать.
Хасан изменил правила. «Султан начал против меня войну? Султан умрёт». Султану это не нравилось. Он готов был погубить десять тысяч своих воинов, но «не подписывался» рисковать собственной жизнью. Вот откуда через века несётся вопль: «Хасан ас-Саббах — убийца». Это вопль земных владык, которые не любят, когда их убивают. Правители редко бывают готовы нести личную ответственность за свои решения. Если бы Клинтон, организовавший «Бурю в пустыне», знал, что теперь он должен ждать в гости фидая, он бы обязательно задал вопрос: «Зачем Америке пустыня?». Если бы Мадлен Олбрайт, истерично призывавшая к бомбардировкам сербов, на минуту представила себе, как некрасиво торчит из её горла позолоченная рукоятка кинжала, она, возможно, решила бы, что сербы — не такие уж плохие парни. И если бы Ельцин, развязавший чеченскую войну, представил себе, как его любимую дочку режут на куски. А на куски-то резали чужих дочек — русских и чеченских бедняков. Так настолько ли кровав Хасан ас-Саббах, который ввёл личную ответственность правителей?
Современных исламских террористов иногда сравнивают с ассассинами. Полная чушь. Сейчас террористы в Америке, в России и Израиле убивают простых людей. Почему-то Усама бен Ладен ни разу не организовал покушение ни на президента США, ни на директора ЦРУ. Почему-то израильский премьер Ицхак Рабин (как выяснилось — вполне уязвимый) пал от руки своих, а не палестинских террористов, которые тем временем убивали израильских детей. Почему-то Шамиль Басаев не стал организовывать покушение на российского премьера Черномырдина, а решил захватить несчастных в больнице, после чего Черномырдин весьма дружелюбно разговаривал с Басаевым по телефону. И почему-то ни ЦРУ, ни «Моссад», ни ФСБ многие годы не могли изловить одного-единственного Усаму бен Ладена. А зачем? Ведь Усама ведёт себя корректно и не трогает вождей этих стран. Кажется, действует старый принцип Саладина: «Малик не убьёт малика».
Ассассинский террор никогда не был обращён против ни в чём не повинных бедняков, о чём современники хорошо знали. Автор трактата «О земле Иерусалимской и её обитателях» писал: «Ассассины устраивают заговоры только против знатных людей, да и то не без вины или причины. Убивать простой народ у них считается высшим бесчестием». Таких свидетельств множество.
Хасана называли убийцей, но никто и никогда не обвинял его в резне мирных жителей или казни пленных. Этого «деспота и тирана» не обвиняли в репрессиях по отношению к своим в связи с недостаточной лояльностью. Да, он не казнил своих за измену, потому что ему никто не изменял. Почему же ассассины, вчерашние крестьяне, были так преданы Хасану? А вряд ли к ним кто-то до Хасана относился по-человечески. По всему видно, что «предводитель убийц» исповедовал принцип: «Мир хижинам, война дворцам». Почему ни один султан или халиф не подослал наёмных убийц к самому Хасану? Да потому что это было бесполезно — Хасана окружали люди, которые любили его.
Сильные мира сего никак не могли (и до сих пор не могут) разгадать секрет влияния Хасана ас-Саббаха на людей, объясняя его, то наркотиками, то магией. А секрет-то, кажется, простой. Хасан вернул беднякам их человеческое достоинство. Эмиры, визири, улемы презирали и топтали конями собственных подданных, а Хасан относился к ним, как к людям. Потому за Хасана готовы были умирать, не задумываясь.
Можно, конечно, сказать, что Хасан сам развязал эту войну. Если бы он не захватил Аламут и не создал своего государства, убивать не пришлось бы вообще — ни много, ни мало. Он всё же поднялся на крови, а кровь малой не бывает. Но почему-то забывают о том, что Хасан ас-Саббах поднял персов против оккупантов-сельджуков. Он вёл не только религиозную, но и национально-освободительную войну. История обычно оправдывает любую кровь, если она пролита в борьбе за свободу и независимость. Но Хасана история осудила.
* * *Сиверцев поделился с Шахом своими соображениями по поводу Хасана ас-Саббаха. Шах слушал очень внимательно и молча кивал, время от времени сокрушённо вздыхая. Когда Андрей закончил, Шах прошептал:
— Многое из того, что ты говоришь — бесспорно, многое — во всяком случае — небезосновательно. Но мне страшно, когда я тебя слушаю. Я не знаю, где ты остановишься в своём оправдании Хасана ас-Саббаха.
— А надо остановится?
— Обязательно. Иначе ассассином станешь, — грустно улыбнулся Шах.
Сиверцев растерялся и потерял нить разговора. Шах, убедившись в том, что русский не планирует горячих полемических выпадов, так же тихо продолжил:
— Хассан ас-Саббах был и продолжает оставаться загадкой за семью печатями. Мы не знаем и никогда не узнаем о том, что это был за человек. Все правители очень одиноки, но одиночество Хасана было безмерным, нечеловеческим. Не чувствовал ли ты на себе дыхание космического холода, когда думал о нём?
— Да. что-то такое. в этом роде.
— Тебе не кажется, что личность этого правителя, внимательного к людям и относительно человечного, совершенно лишена человеческого тепла?
— Но, может быть, потому и холодит, что он для всех — загадка?
— Может быть. может быть. Иногда мне кажется, что Хассан замкнулся в абсолютном отрицании всего, и самого себя в том числе.
— Вы правы, господин. В Хасане есть нечто весьма зловещее. Я весьма далёк от «обращения в ассассинскую веру». Я лишь хочу понять. Мне кажется, это очень важно.
— Может быть, для тебя и важно, а кому-то я не посоветовал бы ни на минуту мысленно прикасаться к этой персоне. Вы смелый человек, господин Сиверцев. Холод испепеляет.
— Вы хотите сказать, что я не отдаю себе отчёт в характере своих изысканий?
— Да откуда я знаю, Андрюшенька, какие отчёты ты отдаёшь сам себе? Ты, конечно, не Хасан ас-Саббах, но тоже загадка. Каждый человек загадка. Камень — и тот загадка. Не хочешь ли побывать в Аламуте?
— А это возможно?
— Старый дервиш у себя на родине имеет некоторые возможности.
* * *Сиверцев и Шах отправились в путь в сопровождении трёх молодых тигров, тех самых, которые участвовали в индийской операции. В деревне Сиверцев очень дружелюбно раскланивался со своими боевыми товарищами, при встрече они ещё издали улыбались друг другу. Тигры, правда, не говорили по-английски и общаться они почти не могли, но Андрей понемногу учил фарси, и теперь они уже обменивались несколькими фразами.
Здесь Андрей одевался, как местные. Ему очень понравилась восточная одежда, а кроме того, доставляло удовольствие чувствовать себя среди персов своим. Во время перехода они почти не разговаривали, горные тропы не любят болтунов. Уже затемно вошли в какую-то деревню и там переночевали. Снова пустились в путь на рассвете, когда деревня ещё спала — Андрей так никого здесь и не видел. Часа через два пути Шах дал знак остановиться и кивнул на высокую гору:
— Вот Аламут.
В ответ ни Сиверцев, ни тигры не проронили ни слова. Они как заворожённые смотрели на вершину, казавшуюся совершенно недоступной. Потом Андрей спросил:
— И никто после низаритов не попытался здесь водвориться?
— Да что ты. Аламут археологи обнаружили только в 20-е годы ХХ века, а до этого вообще никто не знал, где он находится.
Они начали немыслимое восхождение. Горцы не делали никакой скидки на то, что Андрей — равнинный житель. Продвигались с ровной скоростью, сноровисто и деловито. Андрей имел некоторый горный опыт, а иначе просто помер бы на этой тропе, и всё-таки вскоре сердце начало выскакивать у него из груди. Он старался дышать правильно, как по учебнику, но всё-таки он задыхался. В какой-то момент Сиверцев испугался, что сейчас в его глазах вспыхнет яркий свет, а потом всё потухнет. А вершина казалась по-прежнему недоступной. Он непрерывно молился, постаравшись уйти в молитву весь целиком. Это его спасло. Когда поднялись, он сразу же лёг на камни в тени обломка стены. Дыхание постепенно восстанавливалось. «Если бы я сам определял скорость подъёма, то взобрался бы сюда относительно легко, — подумал Андрей. — Ну да. А если бы скорость нашего подъёма определяли враги, засевшие наверху и сыпавшие на нас стрелы?». Теперь он знал, что означала неприступность Аламута.
