Сергей Катканов - Рыцари былого и грядущего. Том II
Как это похоже на тамплиеров! То есть и похоже, и непохоже одновременно. Тамплиерский героизм никогда не имел источником личную преданность конкретному человеку, только верность Христу. Для низаритов Хасан ас-Саббах был живым воплощением их веры. Тамплиеры, потеряв хоть семь магистров к ряду, не потеряли бы ничего. Ассассины, потеряв одного только ас-Саббаха, потеряли бы всё — и самих себя, и своё государство. Между тамплиерами и ассассинами была ещё куча различий, проистекавших из различий между верой истинной и верой ложной. Но Сиверцев лишний раз убедился — верность высоким идеалам, даже если они ложные, может творить чудеса, если эта верность очень сильная и искренняя. Вот этих-то чудес верности и не могли понять эмиры и улемы, которые обслуживали своих султанов либо за деньги, либо из страха.
Весь Восток наполнился шипением бессильной злобы: ассассины — убийцы, убийцы, убийцы. Шипение это перекинулось на Европу, где со времён Людовика Святого слово «ассассин» распространилось в значении «наёмный убийца». В наше время, когда растёт и ширится борьба с так называемым «международным терроризмом», легенда о безжалостных кровавых террористах-ассассинах получила новую жизнь. Миф XX века питает себя энергией средневекового мифа. Так, может быть, пришло время разобраться, что за «убийцами» были те самые ассассины?
Чем больше Сиверцев читал, тем больше убеждался: Хассан ас-Саббах разработал и успешно внедрил самый гуманный способ ведения войны, какой только может быть. Если маленькое государство с разрозненной территорией почти непрерывно воюет с огромной империей, требуется особая стратегия. Нет ничего удивительного в том, что, сражаясь один против тысячи, они не выводят всю свою армию в «чистое поле», чтобы встретить противника в открытом бою. Хасан ас-Саббах сделал своей военной доктриной индивидуальный террор, умело использовав политическую психологию Востока. Дело в том, что в случае смерти султана или иного правителя вплоть до самого маленького эмира, его войско автоматически распускалось. На Востоке присягают не государству, а правителю, и пока не появятся следующий правитель, можно считать, что армии нет. Если же султан отправляется в мир иной неожиданно, и придворная камарилья не успела хорошо подготовиться к смене власти, страна может надолго погрузится в хаос. Начинается междоусобная грызня, нередко перерастающая в гражданскую войну, наследники ожесточённо делят престол, надолго забывая про войну с внешним противником, например, низаритами.
Для сравнения можно вспомнить индивидуальный террор, развязанный революционерами в России второй половины XIX века. Это было дикое, тупое кровавое безумие, абсолютная бессмыслица с точки зрения цели, которую ставили перед собой революционеры. Что они поимели, убив, к примеру, императора Александра II? Наследник в тот же день принял дела управления. Государственный аппарат ни на минуту не прекратил своей работы. Российская империя, крушения которой добивались террористы, таким образом не могла быть ослаблена даже на самую малость.
А вот империя сельджуков в случае смерти султана надолго выпадала из фазы активных действий, пока новый правитель не утвердится на троне, и не будут заново сформированы армия и правительство. К тому же действовал фактор устрашения. Новый правитель (султан, визирь, эмир) понимал, что если он продолжит активную борьбу с низаритами, вскоре, может статься, будут делить власть уже после его смерти.
В Российской империи этот фактор совершенно не действовал. Скажем, новый министр внутренних дел, заступивший на место убитого, даже будучи насмерть перепуганным и при всём своём желании не мог проводить угодную революционерам политику, потому что им никакая царская политика не была угодна, они добивались полного исчезновения царизма. Хасан ас-Саббах ставил перед собой куда более скромную и реальную задачу. Он добивался, как минимум, перемирия, а в лучшем случае того, чтобы сельджуки прекратили войну против низаритского государства и признали за ним право на существование. И он-таки этого добился.
Это сравнение убеждает в том, что террор, развязанный Хасаном, вовсе не был кровавым безумием, а, напротив, являлся весьма прагматичной и эффективной стратегией, к тому же в высшей степени гуманной. Иное политическое убийство, совершённое по приказу Хасана, позволяло избежать полномасштабного сражения или изнурительной осады, то есть спасало тысячи жизней простых и ни в чём не повинных людей. И вот теперь Хасана ас-Саббаха изображают кровавым маньяком. А кто-нибудь помнит, что неприступную крепость Аламут он взял без единой капли крови? За всё средневековье вряд ли велась хоть одна война, настолько же бескровная, как та, которую вёл Хасан.
Историк ислама Бернард Льюис приводит список — 50 убийств за 35 лет правления Хасана ас-Саббаха. Рашид ад-Дин Табиб, персидский биограф ас-Саббаха, писал о том, что при Хасане и двух его преемниках было убито 75 человек. Куда ещё меньше? Едва ли не в любом государстве того времени за аналогичный период в войнах погибали десятки и сотни тысяч людей.
Кого убивали? Самое большое значение придавалось устранению суннитских вождей. Убили двух багдадских халифов, нескольких визирей и наместников областей. Иногда прерывали жизнь исламких правоведов и кади — религиозных судей. Устранение последних, хоть они и не принадлежали к правителям, так же было отнюдь не следствием бессмысленной ассассинской злобы, а действием вполне прагматичным. Улемы и кади вели информационную войну против низаритов и погибали, как солдаты. Для почти партизанского государства низаритов, существовавшего во вражеском окружении, не было врага страшнее, чем отрицательное общественное мнение.
Так почему же современники и потомки ославили ас-Саббаха, как предводителя секты убийц? На руках любого из ликвидированных Хасаном правителей крови было куда больше, чем на руках Хасана. Любой правитель Востока постоянно отправлял кого-нибудь на смерть. Даже поговорка есть: «Иль шах убивает, иль сам он убит». Вообще, мусульмане в массе своей обычно не гнушались убийством, как средством достижения цели. А низаритские убийства выглядели даже благороднее, по сравнению с обычно имевшими место в исламком мире. Они не носили личного характера, не были средством разрешения личных споров или соперничества между отдельными людьми.
Так что же привело мир в ужас? Ну, во-первых, исламские правители до Хасана, постоянно балуясь физическим устранением противников, никогда не возводили эту практику на уровень официальной доктрины государства. Это всё же казалось циничным. Во-вторых, фидаи Хасана не просто устраняли противников, а сознательно придавали своим акциям зловещий, леденящий душу колорит. Убийства совершались чаще всего средь бела дня, прилюдно — в мечети, во дворце. Фидаи никогда не использовали яд, действуя только кинжалами. Убивая, фидаи никогда не пытались избежать смерти, для них не существовало ни страха, ни препятствий. В-третьих, Хасан, наверное впервые в истории человечества, создал специальную элитную группу ликвидаторов-профессионалов, которые к тому же действовали не за деньги, а из идейных соображений. Убийство по приказу повелителя было для фидаев актом религиозного самопожертвования. И до Хасана с радостью использовали наёмных убийц, но Хасан, можно сказать, ввёл «принцип неотвратимости наказания». От обычных наёмных убийц можно было уберечься, приняв достаточные меры безопасности. От фидаев не спасало ничто. Приговорённый Хасаном, мог считать себя трупом.
Что, собственно, нового сделал Хасан? Из практики, существовавшей и до него, и при нём, он создал прекрасно отлаженную систему и возвёл заурядную мокруху на уровень искусства. О, это был не маньяк. Это был математик.
А теперь представьте себе всех этих халифов, султанов, визирей, эмиров трясущихся от страха перед фидаями Хасана и чуть ли не рыдающих от ощущения собственного бессилия. Они, привыкшие чувствовать себя всемогущими, окружённые бесчисленной охраной, имеющие огромные армии могут быть легко прирезаны в собственных покоях, словно какой-нибудь нищий на базаре. Каждый из них пролил реки крови, по трупам шагая к трону, к власти, к могуществу, и вот теперь оказывается, всё это могущество защищает их от ассассинского кинжала не лучше тонкой рубашки. Трудно ли представить себе царственные сопли: «Это нечестно, несправедливо, не по правилам, так не должно быть, Хасан — гнусный подлый убийца».
Да, Хасан играл не по правилам. Все знают, что в шахматах «короля есть нельзя». Загнать в угол — это по правилам, а есть — нельзя. После победы под Хаттином Саладин успокоил пленного иерусалимского короля Лузиньяна, трепещущего от страха: «Малик не убьёт малика» (царь не убьёт царя). Таковы принципы корпоративной этики земных владык: «Царь — даже враг — всё же царь. Сегодня я прикажу убить его, а завтра его наследник прикажет убить меня. Лучше я сохраню ему жизнь, а завтра, если фортуна переменится, он пощадит меня».
