М. Роуз - Феникс в огне
Это полностью соответствовало его образу. Любой человек на его месте задал бы такой вопрос. В конце концов, он не сделал ничего противоправного. Мейеровиц был уверен в том, что он не преступил закон.
— Подождите минуточку.
Таможенник продолжал изучать товарные чеки.
Старик прочитал нашивку с фамилией у него на груди.
— Мистер Черч, я не понимаю, в чем дело.
— Вы больше ничего не хотите задекларировать? — спросил таможенник.
— Нет. Только то, что уже указано в декларации.
— У вас нет…
Вдруг позади них послышался громкий шум. Все обернулись. Какой-то мужчина споткнулся о чемодан и упал на стальную тележку. Судя по всему, он здорово поранился. Из его разбитого носа хлынула кровь. Мужчина закричал от боли. На него смотрели все — Рейли, Черч и люди, стоявшие в очереди.
На Мейеровица никто больше не обращал внимания. Ему захотелось схватить камни и броситься бегом из здания аэропорта, но это было бы непростительной глупостью.
Черч направился к пострадавшему пассажиру, на ходу бросив Рейли:
— Пропусти его.
Когда Мейеровиц оказался на улице, он постарался идти медленно, не торопиться, не привлекать к себе внимание. Старик подошел к стоянке такси и встал в очередь, мысленно ругаясь по поводу того, сколько же времени ему придется потерять. Ему надо было бы заказать машину, но в этом случае остался бы слишком заметный след. Водитель лимузина — это не таксист. Он запомнил бы такого колоритного старика и то место, где его высадил. Такси Мейеровицу было нужно только для того, чтобы доехать куда-нибудь, где можно будет переодеться, к примеру в туалете, убедиться в том, что все в порядке, и взять другое такси до дома.
Старик сел в такси и здесь, в относительной безопасности, стал ломать голову над тем, что же так насторожило Рейли. Он слово за словом припомнил весь разговор с таможенником. Нет, ничего необычного. Значит, дело было не в том, что он сказал, а в каком-то его действии.
Старик поерзал на сиденье, разгладил длинные полы черного пальто, ощутил грубую шерсть, подумал о том, с какой же радостью он снимет эту грязную одежду, и только тут осознал свою ошибку.
Сегодня был вечер пятницы, для ортодокса — уже суббота.
«Помни священную субботу.
Ни один ортодоксальный иудей не отправится в путь в субботу!
Как я мог совершить такую непростительную глупость?!»
ГЛАВА 39
Нью-Хейвен, штат Коннектикут. Суббота, 11.19
Габриэлла Чейз сидела на полу в своем кабинете. Ее окружала беспорядочная куча книг, рассыпавшихся страниц и мокрых листьев, влетавших вместе с дождем и ветром в поднятое окно.
Она рассчитывала, что дома будет в безопасности, поднимется на борт самолета, который вернет ее назад, и оставит все свои страхи на земле, в Риме. Вчера вечером, ложась спать под одной крышей со своими отцом и дочерью, Габриэлла думала, что худшее осталось позади. Теперь, оглядывая кабинет и видя безошибочные признаки вторжения, она сознавала, что ошибалась. Спрятаться ей не удастся, о безопасности можно будет забыть. Тот человек, который это сделал, не успокоится, пока не найдет то, что ищет, если только он уже это не нашел.
Ветер завывал, набирал силу.
«Окно!.. Надо закрыть окно».
Но Габриэлла не была уверена в том, что сможет подняться с пола.
— Профессор Чейз?
Она порывисто обернулась. В дверях стояли двое мужчин в форме службы охраны студенческого городка. Габриэлла узнала старшего из них, но не смогла вспомнить его имя.
«Как такое возможно? Он ведь работает здесь столько же времени, сколько и я сама.
Думай.
Думай!»
Ее глаза, постоянно горящие любопытством, потухли, а волосы, обычно красивые, хотя и взлохмаченные, спутались и поблекли.
Охранник, которого она узнала, шагнул к ней.
— С вами все в порядке?
Габриэлла сделала над собой усилие, чтобы сосредоточить на нем взгляд и осмыслить вопрос.
— Да, Алан, со мной все хорошо.
«Да, именно так, его зовут Алан. А второго охранника зовут Лу».
Окно вдруг резко опустилось и с грохотом ударилось о подоконник.
Алан испуганно вздрогнул, но Габриэлла даже не обратила внимания на этот резкий звук.
— Такое часто происходит в сильный ветер, — рассеянно пробормотала она. — Я уже давно хотела попросить столяра посмотреть, в чем дело.
Она по-прежнему сидела на полу.
Алан обхватив Габриэллу за плечи и помог ей встать. Сделать это оказалось очень легко. Она нисколько не сопротивлялась. Алан усадил ее в кресло, стоявшее у письменного стола, и Габриэллу охватила дрожь. Он огляделся, увидел свитер на спинке стула, слишком далеко от окна и поэтому сухой, и накинул его Габриэлле на плечи.
— Профессор Чейз, что здесь произошло? — спросил Лу. — Вы можете нам рассказать?
— Я была в библиотеке и вернулась всего пять минут назад. — Габриэлла посмотрела на часы и покачала головой. — Нет, почти пятнадцать минут назад. Здесь все было вот в таком виде. Книги раскиданы по полу. Бумага летает. Я пыталась ее ловить. Это вся моя работа. Годы работ. Судя по всему, окно было открытым довольно долго. Пол заливала вода. Я ее не увидела, поскользнулась и ударилась коленом о стол. — Она смахнула с лица мокрые волосы.
— Полагаю, вы пока что еще не можете сказать, было ли что-нибудь похищено, — сказал Лу.
Габриэлла покачала головой.
— Не могу. Я не знаю. Я… — Она обвела рукой кабинет. — Здесь такой разгром. Я даже не знаю, с чего начать. Но со мной все в порядке. Честное слово.
— Наверное, нам следует немедленно вызвать полицию Нью-Хейвена и сообщить о случившемся. — Лу раскрыл свой сотовый телефон.
Через десять минут в кабинете появились следователь Моссьер, очень серьезный полицейский с детским лицом, и его напарник, следователь Уорнер, пожилой, видавший виды ветеран.
Моссьер достал блокнот и начал расспрашивать Габриэллу о том, что произошло после того, как она вернулась в свой кабинет.
— Когда вы возвратились, дверь была заперта на замок?
— Да.
— Вы заперли ее, когда уходили?
— Да.
— Когда вы уходили, окно было закрыто на запор?
— Не помню.
— Как правило, вы запираете окна?
— Нет… не всегда.
— А сегодня?
— Не могу сказать точно.
— У вас есть какие-нибудь мысли насчет того, что было похищено из кабинета?
— Здесь хранились материалы, собранные за многие годы. — Габриэлла махнула на слой мокрой бумаги, устилающий пол. — Но я ума не могу приложить, кому это могло понадобиться.
— Может быть, это какой-нибудь студент, обиженный на вас с прошлого семестра, с летней сессии?
— Нет. Всегда находятся студенты, недовольные своими оценками, но я не могу себе представить, чтобы один из них был недоволен настолько.
Габриэлла покачала головой. Ей на лицо упала прядь волос, и женщина раздраженно смахнула ее.
— Нет, студенты тут ни при чем.
— Что вы преподаете?
— Археологию.
— Вам приходится вести раскопки? — спросил Моссьер.
Габриэлла кивнула.
— Вот чем мне всегда хотелось заняться. Отправиться на раскопки. Я немного занимался спелеологией, и мне всегда казалось, что…
Уорнер прервал своего коллегу:
— У вас в кабинете не было каких-нибудь древностей, чего-нибудь такого, ради чего имело смысл сюда лезть? — Он обвел взглядом полки, заставленные в основном книгами и фотографиями в рамках.
— Нет, ничего ценного. Куски керамики, осколки стекла, но по большому счету все это мусор, сувениры. Ничего действительно ценного…
Моссьер не обратил внимания на то, что она не договорила последнюю фразу, однако от пожилого полицейского это не укрылось.
— Мы все это запишем, поспрашиваем людей, выясним, не видел ли кто-нибудь что-то подозрительное. Мне хотелось бы, чтобы вы тем временем разобрались в своих бумагах. Надеюсь, вы дадите нам знать, если заметите какую-нибудь пропажу?
— Да.
— Как вы себя чувствуете? Может быть, отвезти вас домой или в больницу?
— Спасибо за предложение, но со мной все в порядке.
— Может, стоит кого-нибудь пригласить сюда? — продолжал Моссьер. — Не думаю, что вам сейчас надо оставаться одной.
Габриэлла кивнула.
— Позвоните моему отцу.
Профессору Питеру Чейзу потребовалось меньше десяти минут, чтобы приехать к дочери на работу. Это был пожилой мужчина с волевым подбородком, густой копной седых волос и проницательным, встревоженным взглядом черных глаз.
Он ворвался в кабинет и сразу же бросился к Габриэлле, не обращая внимания на полицейских.
— Что здесь произошло?
Габриэлла увидела отца и залилась слезами. Она не рыдала, нет, скорее это был сдержанный, тихий плач, и все же в считаные мгновения ее щеки стали мокрыми.
Питер достал носовой платок, протянул его дочери и обнял ее за плечи.
