Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874—1883
– Да вы, как я погляжу, Николай Петрович, философ.
– Простите, разговорился.
– Ничего, в само деле, вы во многом правы, – и, не дожидаясь ответа, повернулся к Мише, – чем порадуешь?
– Пока нечем, – Жуков сжал губы.
– Не темни.
– Посмотрел я замок на двери, царапины больно уж искусственные.
– Считаешь, что для виду?
– Именно, сделали вид, что взломали, а сами проникли без затруднений.
– Ты знаешь, что хозяин держит в подозрении служанок?
– Не думаю, чтобы они были способны, я с ними успел поговорить.
– Может быть, их знакомые, любовники или…
– Нет, – покачал головой Миша, – я так не думаю.
– И каковы твои соображения?
– Пока не знаю, слишком наглядны следы на входной двери, ничего не раскидано. Такое впечатление, что вор прямым ходом направился в хозяйский кабинет, шкатулка не вскрыта, а аккуратненько отперта ключом, иначе злоумышленник унёс ее с собою, не стал бы вскрывать здесь, не поднимая шума. А может быть, и ещё проще. Не сразу всё забрал, а частями.
– Ты предполагаешь, что…
Миша опередил Путилина:
– Я убеждён, что драгоценности выносили частями из—под носа хозяина.
– Следовательно, знали, пока не купит новую вещицу туда не заглянет, притом я заметил, что шкатулка вскрывалась ключом.
– Вывод один, виновен кто—то из домашних.
– Господа, семейство Котельникова не способно на такую дерзость, – возмутился помощник пристава, – Анна Вячеславовна, дама образованная, да и дети их слишком малы для таких… для такого… для… Нет, господа, в десять лет так не поступают, это старшему сыну Афанасия Петровича Петру только десять.
– Николай Петрович, я же не говорю о детях и жене, есть родственники, которые бывают в доме Котельникова, наверняка, есть братья, сёстры, дети родных. Вот их в первую очередь и проверим. Да, Миша, я заметил, что Афанасий Петрович, когда речь зашла о шкатулке, поглядывал на стол, видимо, держал предмет обожания в нижнем ящике. Проверь, как вскрыт ящик – сделан вид или на самом деле взломан.
– Иван Дмитриевич, вы полагаете, – начал помощник пристава.
– Николай Петрович, пока я не проверю и не найду свидетельств причастности к преступлению какого—то злоумышленника, я не перестану подозревать тех, кто мог, понимаете, мог или имел возможность совершить столь дерзкое деяние. Вы же недаром говорили о природе человеческой натуры? Всякое деяние имеет своё внутреннее побуждение.
Миша, хотя возрастом был молод, но следствия вёл грамотно, ибо с юного возраста в сыскном отделении. И не смотря на крики и возражения хозяина дома, осмотрел ящик стола, усмехнулся, когда увидел царапины на пластине замка, эдакую неумелую попытку показать, что взломан. На шкатулке отсутствовали какие —либо следы, открывали ключом.
Когда Котельников влил в себя очередную рюмку, Жуков поинтересовался:
– Афанасий Петрович, скажите, где вы храните ключи от ящиков стола и шкатулки?
– Зачем это? – Язык хозяина начинал заплетаться.
– Тогда спрошу иначе, кто знал, где они хранятся?
– Только я.
– Так где?
– Чтоб не потерять, – Котельников указал рукой на дверь, – кладу вон туда, слева от косяка. Нет, не там, – нетерпеливо произнёс хозяин, – да, в той нише.
Миша едва нащупал маленькое углубление, надо было поднять руку, чтоб его нащупать. С высоты даже самого длинного человека стена казалось сплошной.
– Кто знал о нём?
– Только я, – упрямо твердил Котельников.
– Мог кто—то подсмотреть, куда вы их кладёте?
– Нет, я всегда очень осторожен, ведь в этой, – он оттолкнул от себя шкатулку, словно неприятную взгляду жабу, – хранится, – поправился, – хранилось, почитай, более ста тыщ.
– Благодарю, – и уже взявшись за ручку двери, Миша обернулся с видом, словно забыл задать вопрос, сугубо для формальности.
– Извините, Афанасий Петрович, кто проживает в вашем доме, кроме прислуги?
– Мои сыновья, жена, – он пожал плечами, – пожалуй, и всё?
– У вас есть братья, сёстры?
– Нет, – покачал головой.
– У вашей жены?
– Два брата.
– Как часто они бывают в вашем доме?
– Гм, – задумался хозяин, – да я их и не замечаю, – потом отмахнулся, – спросите лучше у жены, тем более, что их постоянно путаю, то ли младший Сигизмунд, то ли он Казимир, не знаю, больно уж они прилипчивые, а я таких не жалую.
Из поведения Котельникова Миша вынес, что тот не только замкнутый в общении с родственниками или знакомыми, что даже пришедших в дом не замечает, но не имеет к ним никакого интереса, а вот перед прислугой любит прихвастнуть.
Жуков решил вновь поговорить с прислугой, которую хозяин держит в подозрении.
Пелагея Павлова, женщина лет пятидесяти, с белыми, как свежепомолотая мука, руками, которые ежесекундно протирала чистым полотенцем, смотрела на сыскного агента серыми глазами и, словно бы хотела сказать: «Я же всё поведала? Что надобно ещё?»
Марфа Таранина была молода, едва ли ей, прикинул Миша, исполнилось, ну, может быть, лет двадцать пять. Красивое лицо, на котором виднелась застенчивая улыбка, ямочки на едва зардевшихся щёках.
– Значит, братья Анны Вячеславовны Сигизмунд и Казимир часто здесь бывают?
– Хм, – хмыкнула Пелагея, сдерживая смешок, – а то! Если бы не обеды Афанасия Петровича, так ходили бы голодными и вообще без штанов.
– Поля, – с укоризной произнёсла Марфа, указывая глазами на сыскного агента, мол, не надо о семейном хозяев.
– Я понимаю, – Миша сжал губы, но потом вроде бы задумчиво произнёс, – не всем же достаётся капитал.
– Не всем, – передразнила Пелагея, – но наш—то. – имея в виду Афанасия Петровича, – сам трудами приобрёл, а не от дедов, капитал которых растранжирили на карты да… на особ женского пола. И потом из себя строить благородных, готовых купить всё и вся, но с заплатами, извините, на заду,
– Как фамилия братьев госпожи Котельниковой?
– Мне не выговорить, как бишь их, Тржи… Трци… – Пелагея толкнула рукой Марфу, – скажи, ты ведь можешь выговорить.
– Из Тржцинских они.
– Значит, бывают ежедневно?
– К обеду поспевают каждый день, а вот вечером не всегда.
– Чем они заняты?
– А Бог их знает. Младшему Казимиру недавно семнадцать стукнуло, так такой тихий обходительный, как придёт, так в уголочке тихонечко сидит, – Миша заметил, что при этих словах Пелагеи Марфа хмыкнула и отвела в сторону взгляд, – а вот старший Сигизмунд, прости Господи, так тот себя хозяином чувствует. Всюду нос суёт, советы даёт.
– Сколько ему лет?
– То ли двадцать пять, то ли двадцать восемь, толком не знаю.
– Двадцать семь, – тихо сказала Марфа.
Жуков украдкой посмотрел на молодую женщину и решил, что стоит с ней поговорит без лишних свидетелей, может быть, что—то поведает новое, известное только ей.
– В каких отношениях братья с господином Котельниковым?
– Да ни в каких, – усмехнулась Пелагея, тщательнее начав протирать руки, – не удивлюсь, если Афанасий Петрович по именам их не путает. Выгнал бы их из дому, да ведь женины родственники.
Выждав минуту, Миша всё—таки сумел поговорить с Марфой, несмотря на то, что Пелагея, словно привязанная ходила за ней следом.
– Что о них сказать? – Говорила молодая женщина. – Один, хотя гоголем ходит, но смирный, боится, как бы его за дверь не выставили, а вот второй. настоящий пакостник, ни одной юбки не пропустит, а как у нас бывает, так мимо него не пройти, никто не видит, так либо ущипнуть норовит. Либо, – она зарделась лицом, – либо за грудь схватит.
– Это ты про Сигизмунда?
– Да что вы, – отмахнулась Марфа, – я ж о младшем Казимире.
– Дак ему только семнадцать? – Удивился Жуков.
– Молодой, да ранний. Никто не знает, – она приблизила губы к Мишиному уху, – а у него полюбовница есть.
– Не может быть?
– Он сам хвастал.
– Ну, – протянул сыскной агент, – мальчишка много мог наговорить.
– Вот и нет, видела я его зазнобу и с прислугой говорила. Ей Богу, не вру, – перекрестилась, – истинную правду говорю.
– И знаешь, кто она и где проживает?
Марфа назвала и адрес, и имя.
– Ему ж семнадцать?
– Иной раз кажется, что он постарше всех в доме будет. Хитёр, как лис.
Жуков отозвал в сторону Путилина и рассказал, что удалось узнать нового в деле. Иван Дмитриевич вскинул брови к верху, но удивлению не дал появится на лице.
– Поезжай, братец, к Варваре, – начальник сыскного отделения напутствовать помощника не стал, тот и так знал дело без излишних напоминаний, – да, – протянул список, который ранее дал Котельников, – и по дороге просмотри, вдруг, что увидишь.
Миша кивнул головой и, надевая фуражку, прошёл быстрым шагом к выходу.
– Что—то стряслось? – Помощник пристава не стал мешать разговору, но после того, как Жуков скрылся за дверью, направился к Ивану Дмитриевичу.
