Эдуард Борнхёэ - Историчесие повести
Когда пьяные погрузились в глубокий сон, Гавриил встал и вышел из палатки. Небо заволокло тучами, над землей простерлась темная ночь. В лагере погасли последние огни, но в помещичьем доме окна еще были освещены. Изредка то тут, то там слышались голоса, невнятный говор, песни.
Гавриил прошел под окнами дома и очутился в саду, куда старый Мённикхузен, желая угодить дочери, велел не впускать воинов. Тут веяло ароматом свежей травы и цветов. Гавриил решил здесь переночевать. Он выбрал полянку под яблонями, покрытую мягкой травой, и растянулся на ней. Сырость, поднимавшаяся от земли, и ночная прохлада не могли повредить его железному здоровью.
«Завтра двинусь в путь, — думал он, засыпая. — Глупо я поступил, оставшись здесь. Не понимаю, что вообще привело меня сюда. Что мне здесь было нужно? Неужели я действительно еще так неразумен, что стремился еще раз увидеть эту заносчивую девицу, или была у меня другая причина? Нет, по правде говоря, никакой другой причины у меня не было. Ведь не хотел же я стать мызным воином! А значит, я, несмотря на свои почтенные двадцать семь лет, все еще настолько пустой, легкомысленный человек, что готов бежать за первым попавшимся смазливым личиком. Плохо это говорит о моем мужском достоинстве и разуме!.. Странно, что она выходит замуж; именно за этого глупца Рисбитера. Разве сейчас, в такое грозное время, этот шаткий тростник может служить ей опорой? Странно!.. Но какое мне до этого дело? По своему происхождению и высокомерию они вполне достойны друг друга. Пусть будут счастливы или несчастны — мне безразлично».
С этой суровой мыслью Гавриил спокойно уснул.
Он проспал, вероятно, около двух часов, как вдруг его разбудил сильный шум и ружейные выстрелы. Он сперва подумал, что это ссорятся между собой пирующие, как часто случалось на свадьбах того времени, но вскоре заметил, что шум доносится не со стороны мызы, а из лагеря. В окнах дома свет потух, там царила глубокая тишина. Лагерь был отделен от сада зданием мызы, поэтому Гавриил не мог видеть, что происходит в лагере. Он вскочил и прислушался. Шум все нарастал, и вперемешку с ружейными выстрелами ясно слышался лязг холодного оружия. Вдруг до слуха Гавриила донеслись испуганные крики: «Бегите, бегите! В лагере русские!»
Теперь Гавриилу все стало ясно. Русские, стоявшие в Пайде, каким-то образом проведали о свадебном пиршестве на мызе Куйметса и, воспользовавшись тем, что мызные воины пьяны, напали на лагерь.
Гавриил колебался — принять ли ему участие в схватке или спокойно ждать ее конца? В обоих случаях могла быть и оборотная сторона дела. К кому же ему примкнуть? Мызных воинов Гавриил презирал и ненавидел всей душой, но сейчас поднять на них руку не мог — он ведь был их гостем. А если он останется безучастным зрителем, можно опасаться, что его насильно вовлекут в борьбу. Разумнее всего было спокойно уйти своей дорогой, пока это еще казалось возможным. Но Гавриил все же не ушел. Непонятное чувство заставило его остаться на месте, настороженно выжидая.
В окнах мызы замелькали огни. Шум приближался — как видно, русские ворвались на мызу. Вдруг Гавриил вспомнил гордую дочь рыцаря, и со всеми колебаниями было покончено. Когда он поспешно шагал через сад к мызе, зазвенели разбитые оконные стекла, одна из дверей с треском распахнулась и мимо него промчалось несколько темных человеческих фигур. Гавриил хотел войти в дверь, но оттуда вырвалась новая толпа беглецов, и проникнуть в дом стало невозможно. Гавриилу пришлось посторониться. Кто-то из бегущих в давке толкнул его локтем в бок. Гавриилу показалось, что это был юнкер Рисбитер.
«Хорош жених — сам бежит, а невесту оставляет в беде!» — подумал Гавриил, скрипнув зубами, и погрозил кулаком вслед убегавшему Рисбитеру.
Вдруг со второго этажа донесся громкий крик. Подняв глаза, Гавриил увидел на балконе белую тень; в то же время он заметил узкую витую лесенку, которая вела из сада на балкон. Не теряя времени, он быстро взбежал по лестнице наверх.
Кто там? — послышался испуганный голос Агнес, и белая тень, как бы защищаясь, вытянула руки вперед.
Друг! — вполголоса ответил Гавриил. — Я хочу вам помочь бежать, фрейлейн Агнес, вы позволите?
Где мой отец? — спросила Агнес в отчаянии.
Этого я не знаю. Смотрите, как все бегут… Может быть, среди них и рыцарь Мённикхузен. Подумайте лучше о себе, фрейлейн Агнес!
Нет, нет! Я не тронусь с места, пока не узнаю, что с моим отцом…
Слова замерли у нее на устах — за своей спиной она услышала грубые голоса, что-то кричавшие на незнакомом ей языке.
Хотите попасть в руки русских? — сказал Гавриил почти угрожающим тоном.
Нет, нет! — вскрикнула Агнес, вся дрожа от страха, и обеими руками схватила сильную руку Гавриила, как бы ища защиты.
Он взял девушку на руки, как беспомощного ребенка, и, спустившись с лестницы, поспешил к железной калитке, с которой бежавшие раньше уже сорвали замок. С трудом выбрался Гавриил со своей драгоценной ношей из толпы беглецов и вышел на открытую равнину, по которой, как черные тени, в одиночку и группами неслись люди, спасавшиеся бегством.
— Теперь опустите меня на землю, — шепотом попросила Агнес.
Гавриил повиновался, хотя и с сожалением, и, взявшись за руки, они побежали по равнине в ту сторону, где неясно темнела опушка леса. Но не пробежав и нескольких десятков шагов, Агнес вскрикнула от боли и упала на колени.
Что с вами? — спросил Гавриил.
Я ушибла ногу о камень, — простонала Агнес.
Вы босиком, фрейлейн Агнес?
Не только босиком, но и…
Она не смогла договорить, у нее от стыда осекся голос. Ведь она, бедняжка, вынуждена была бежать прямо из постели!
Не тратя времени и слов, Гавриил сбросил свой длинный кафтан, закутал в него нежное тело девушки, снова бережно взял на руки свою дорогую ношу и только теперь попросил разрешения:
— Можно мне опять нести вас на руках?
Агнес молча кивнула головой. У нее больше не было сил да, пожалуй, и желания противоречить этому сильному и в то же время такому вежливому человеку. Ею овладело какое-то сладостное упоение, она на миг забыла все ужасы этой страшной ночи. Но недолго длилось это счастливое забытье: не успели еще беглецы достигнуть леса, как им стало освещать дорогу багровое зарево и, оглянувшись, они увидели, что вся мыза объята пламенем. Агнес вскрикнула и, вырвавшись из рук Гавриила, соскочила на землю.
Вперед, вперед! — звал ее Гавриил. — Русские с минуты на минуту могут нас настигнуть!
Разве вы не видите, что мыза горит! — пролепетала Агнес, глядя на огонь точно зачарованная.
Гавриил пожал плечами. Он считал, что девушка слишком уж горюет о потере своего имущества, и пробормотал ДОВОЛЬНО ХОЛОДНО:
Что поделаешь? Это право войны.
Но мой бедный отец, что с ним теперь будет? — вскричала Агнес в отчаянии.
Гавриил не произнес больше ни слова.
Вдруг Агнес, как безумная, бросилась обратно, к горящей мызе. Но далеко ей уйти не удалось — длинный кафтан Гавриила запутался у нее в ногах. Пробежав несколько шагов, она споткнулась и упала. Гавриил поспешил к ней.
— Не трогайте меня! — умоляюще воскликнула Агнес, задыхаясь. — Я хочу остаться здесь и умереть!
С этим Гавриил никак не хотел согласиться. Он сказал ей сурово:
— Вы не должны умирать, фрейлейн фон Мённикхузен. Ведь еще определенно неизвестно, что ваш отец умер или попал в плен. А если он жив и услышит о вашей смерти, это известие действительно может сократить его драгоценную жизнь.
Агнес быстро поднялась на ноги.
— Так вы думаете, мой отец жив? — спросила она, испытующе глядя в глаза Гавриилу.
Я не только думаю, я в этом твердо уверен, — ответил Гавриил.
Почему вы в этом уверены? — спросила Агнес.
В ней снова пробудилось сомнение.
Я видел, как многие бежали с мызы, среди них был и ваш любимый жених, — прибавил Гавриил с не которым злорадством.
Он бежал… раньше, чем я? — пролепетала Агнес, отвернувшись, — она не хотела, чтобы Гавриил заметил краску стыда на ее лице.
Бежал одним из первых и с удивительной поспешностью, — безжалостно подтвердил Гавриил. — Не бойтесь за его жизнь, фрейлейн Агнес: я не думаю, чтобы русские могли его настигнуть, если только у них нет крыльев за спиной. В этот раз русские опять показали, что в таких битвах, когда надо окружить противника, им не хватает ловкости и хитрости. Они же знали, что все воины в лагере пьяны и что можно без труда проникнуть в ворота, оставшиеся без охраны, но им и в голову не пришла мысль окружить высокую садовую стену за мызой. Ваш отец — мудрый военачальник: он, очевидно, сразу понял, что сопротивление тут
бесполезно, а дорога для отступления еще открыта, и сам отдал всем приказ бежать. В таких случаях отступление, по законам войны, не считается позорным делом, оно подсказано разумом. В руки русских попало, вероятно, лишь несколько пьяных воинов… а их не очень-то и жаль, — прибавил Гавриил про себя.
