Маргарет Барнс - Елизавета Йоркская: Роза Тюдоров
Маргарита некоторое время сидела молча, на ее прелестном лице играла улыбка, она вся была во власти воспоминаний. Потом она наклонилась вперед и взяла Елизавету за руку, когда та проходила мимо, — Елизавета по своей привычке расхаживала по комнате.
— И все же мне кажется, дитя мое, хотя Генрих ничего мне не рассказал, я уверена, что он сильно обижен.
— Мне действительно очень жаль, — сказала Елизавета, с любовью посмотрев на свою свекровь.
— Вы такие разные, что мне кажется, ему иногда трудно понять вас, — вздохнула Маргарита.
От удивления синие глаза Елизаветы широко раскрылись.
— Меня — трудно? Даже Сесиль говорит, что я всегда выпаливаю все, о чем думаю!
— Его, наверное, это иногда смущает, Елизавета. И еще, мне кажется, он не всегда понимает, что может обидеть людей.
— Я постараюсь учесть это, — пообещала Елизавета, но энтузиазм в ее голосе полностью отсутствовал.
Маргарита отпустила ее руку и пригласила сесть. Некоторое время они сидели молча, но каждая думала о Генрихе.
— Может, если бы вы больше времени оставались вдвоем… и он помогал бы вам принимать решения, — задумчиво продолжала свекровь. — Мне стоит уехать от вас на некоторое время и пожить в каком-то из моих поместий или же в поместьях Стенли, как я это делала раньше.
Но Елизавета совершенно не желала этого.
— Нет! Нет! — воскликнула она, умоляюще глядя на Маргариту. — Вы так хорошо относитесь ко мне. Я часто навещаю свою мать, но она не…
Не так-то легко объяснить, что причуды и капризы Елизаветы Вудвилль трудно выдержать даже любящей дочери, — и поэтому ее дочь не закончила фразу.
— О, нет, я ни за что на свете не желаю, чтобы вы уезжали!
— Но я собираюсь уехать не из-за вас! — спокойно заметила Маргарита.
Елизавета смотрела на нее, вспомнив, как Энн и Сесиль всегда говорили, что она была у матери на первом месте.
— Вы хотите сказать, что сами желаете уехать?
— Для меня весьма важно, что после долгих лет разлуки я могу видеть своего сына каждый день.
— И вашего мужа тоже, — подсказала Елизавета.
Теперь поднялась Маргарита, она подошла к окну.
— Стенли великолепно относится ко мне, но мы уже давно не живем с ним, как положено мужу и жене, — призналась она.
— Понимаете… Поскольку мы так откровенны друг с другом… Я дала обет целомудрия.
— Вы дали клятву?
Елизавета посмотрела на стройную фигуру, привлекавшую внимание своими чистыми линиями, и рано поседевшие волосы.
— Теперь я понимаю, почему вас не удивило мое поведение.
— Да, но мой муж дал на это свое согласие, — спокойно продолжала Маргарита. — Все произошло не из-за отсутствия чувств с нашей стороны. Это случилось во время восстания Букингема. Мне показалось, что с моей стороны будет нечестно подвергать его опасности из-за того, что он разрешал мне помогать моему сыну от прежнего брака. Если бы нельзя было доказать, что мы уже не делим ложе, король Ричард никогда не поверил бы сэру Стенли, что тот ничего не знал о заговоре.
— Мне кажется, что Ричард никогда полностью не доверял ему, — медленно произнесла Елизавета. — Но ваше решение помогло спасти ему жизнь.
Женщины посидели молча, потом Елизавета удивленно спросила:
— Мадам, вам действительно не нравится жизнь при дворе? Вы так украшаете наш двор!
— Если бы не Генрих…
— Но вы же так много сделали… Вы отходите в сторону ради него?
— Англия еще не голова для царствующей королевы, — задумчиво заметила Маргарита. — Я предпочла бы спокойно жить в монастыре.
— Из вас вышла бы прекрасная аббатиса! Вы похожи на святую в витраже, но вы могли бы понять любые странные поступки ваших послушниц!
— Вы сказали мне самое приятное, из всего, на что я могла надеяться! — засмеялась Маргарита Бофорт. Она повернулась и поцеловала свою невестку. — Но у меня нет к этому призвания. Или, если говорить точнее, я слишком люблю жизнь. И в то же время мне часто хочется мира и тишины, чтобы заниматься тем, что важно для меня. При дворе это делать невозможно. Мне хотелось познать мир глубже, сделать свою духовную жизнь интереснее.
— Но вы верующая! Вы так много сделали, строя колледжи в Оксфорде и Кембридже! Вы помогаете мистеру Секстону выпускать все новые книги!
— Мне хотелось бы, чтобы возможность учиться была не только у знати, чтобы учение было доступно всем.
— Вы считаете, что тогда этими людьми будет легче управлять? — улыбнулась практичная королева.
— Нет, но у них есть право учиться. Я горжусь тем, что Генрих помогает улучшить условия жизни простых людей.
— Мне кажется, он это делает, потому что таким образом подрывает власть баронов и чувствует себя в большей безопасности, — улыбнулась жена. — Как вы считаете, он добьется успеха как правитель?
— Я в этом совершенно уверена, — ответила графиня. — Понимаете, наша новая династия Тюдоров хочет сделать что-то новое. Генрих не может надеяться только на свою королевскую кровь, и ему приходится работать сверх меры, даже больше, чем любому его подданному. Англия и Уэльс только выиграют от этого. Я и многие другие, кто старался объединить две ветви — Ланкастеров и Йорков, считают, что у нашей страны будет время зализать раны и зажить нормальной жизнью. Ради этого умер бедный Букингем. Я вас умоляю, моя дорогая Бесс, если даже вы не будете счастливы в замужестве, вы должны видеть в нем нечто большее, чем союз, сожительство двух людей. Я молю вас использовать свой ум и терпение, чтобы весь мир видел в вашем браке образец идеальной королевской четы.
Когда Елизавета вернулась в свои апартаменты, она была полна благих намерений. Услышав смех, она, к своему удовольствию, увидела, что Генрих постарался сделать шаг к примирению. Хотя он и не понял, как сильно обидел ее, он прислал ей подарок в честь примирения. Ее смеющиеся сестры с удовольствием окружили этот живой подарок. «Я так старался заниматься важными делами, что забыл: королеве следует иметь шута, — писал он в письме, переданном ей. — Мой посланник хоть и мал ростом, но обладает умом и остроумием. Кроме того, в его сердце уэльсца много музыки, которую вы обожаете».
Елизавета приняла подарок. Она была довольна, что Генрих оказался незлопамятным, и оценила эту его черту. Посмотрев на маленького шута, она прочитала в его грустных глазах, как он мудр.
— Как же мы станем называть тебя? — спросила она после того, как он спел им о своих родных холмах. Он очень умело извлекал грустные звуки из своей лютни, украшенной лентами.
— Ваше Величество, наверное, меня стоит называть королевским дурачком! — заметил он, сидя перед ней на корточках, как преданный пес.
— Но у всех должно быть имя, — настаивала Кэтрин. — Ей больше нравились его шуточки, чем музыка. Маленький человечек наклонил свою огромную голову набок, смело посмотрел на королеву и храбро, как положено шутам, сказал:
— Часто возлюбленные посылают своим любимым подарки, чтобы залатать последствия ссоры. Я желаю вам всего наилучшего и стану этой заплаткой, лоскутком.
— Тогда мы и назовем тебя Заплаткой, — согласилась Елизавета. Она улыбнулась ему, и это стало началом их долгой и странной дружбы.
Заплатка стал преданно служить ей. Он беззлобно подшучивал над ее придворными дамами, днем иногда колко шутил, а по вечерам успокаивал ее своим пением, когда она сидела одна и дожидалась мужа. Елизавета в знак примирения обещала Генриху родить еще одного ребенка.
— Будем надеяться, что это будет еще один сын, — сказал он, нежно целуя ее.
— Да, было бы замечательно, если бы у нас родился еще один мальчик, — согласилась она. — Им было бы так хорошо вдвоем.
Генрих посмотрел на нее. Она была доброй и внимательной, но иногда вдруг начинала говорить что-то непонятное. Он не всегда понимал ее. Он знал многое, но не старался постичь особенности женского мышления. И Елизавета поняла, что может говорить, что вздумается, и стала пользоваться этим.
Ей снова пришлось пройти через достаточно сложные роды, но на этот раз Генрих настоял, чтобы она рожала в Вестминстере, чтобы угодить жителям Лондона. Им не понравилось, что наследник был рожден в Винчестере. На этот раз родилась девочка. Они назвали ее в честь матери короля Маргаритой.
Генрих очень старался показать свою любовь к дочери, ему не всегда это удавалось, но он очень старался. Для Елизаветы это были спокойные годы, и она много занималась семьей. Подрастали дети, много времени занимало выполнение королевских обязанностей.
В Винздоре проходила пышная церемония фестиваля Ордена Подвязки. Были волнения по поводу замужества ее сестер. Самым главным, видимо, все же был брак ее тетки Кэтрин, вдовы Букингема, с дядей короля Джаспером. Елизавета немного расстроилась, когда Генрих ради политических амбиций пытался склонить Томаса Стеффорда, так любившего ее, к женитьбе на наследнице Бретани. Казалось, весь сезон прошел под знаком браков.
