Андрей Колганов - Йот Эр. Том 1
Но вот, наконец, все хлопоты остались позади, и 24 июня 1945 года колонна Войска Польского в составе сводного полка 1-го Белорусского фронта вышла на парад. Генерал бригады Якуб Речницкий во второй шеренге, вслед за Главнокомандующим Михалом Жимерским, начальником Главного штаба Владиславом Корчицем и его заместителем Яном Роткевичем, прошел церемониальным маршем по брусчатке Красной площади, лихо печатая шаг. А потом была вошедшая в историю дробь барабанов, под которую к подножию Мавзолея швыряли сотни штандартов разгромленных частей и соединений гитлеровцев. С хмурого неба моросил дождичек, но никого это не смущало – ни участников парада, ни москвичей, высыпавших на улицы.
Визит Якуба к своему второму начальству обернулся неожиданной стороной. После того как было покончено с утомительной процедурой составления письменных отчетов, Речницкий снова поднял вопрос о разрешении связи с семьей. Генерал, имени которого Якуб так и не узнал (тот не счел нужным вообще хоть как-либо представляться), услышав этот вопрос, искренне удивился:
– Как, разве вам не передали? Давно уже можно! – и, видя неподдельное огорчение, если не сказать резче, на лице своего сотрудника, торопливо добавил: – Вот что, оформляйте отпуск в Наркомате обороны и поезжайте сами к семье!
И вот шестого июля 1945 года генерал-майор Речницкий прибыл в Ташкент. Первым делом он бросился к своему дому на улице Кафанова.
– Ну, здравствуйте! – крикнул он с порога. – Заждались?
Ответом ему было молчание. Лишь когда его глаза, после яркого июльского солнца, привыкли к полумраку комнаты, он разглядел лежащее на одной из кроватей неподвижное тело. Не помня себя, он бросился к постели, сразу узнав в изможденной девочке, лежавшей перед ним, свою повзрослевшую дочь.
– Нина… – прошептал он пересохшим от волнения голосом.
Девочка шевельнулась, веки ее дрогнули, глаза приоткрылись. «Слава богу, жива!»
Генералу не один раз приходилось за время своей фронтовой жизни сталкиваться с последствиями недоедания, и он сразу сообразил, в чем дело. Торопливо обняв и поцеловав дочку, он исчез, и Нина некоторое время недоумевала, не привиделось ли ей появление отца в мундире с генеральскими погонами в голодном бреду? Но меньше чем через час отец вернулся в сопровождении пожилой медсестры из окружного военного госпиталя, которая сразу стала делать девочке какие-то уколы.
Последние несколько дней Нина почти не вставала с постели и ничего не ела. Совсем. Организм отказывался принимать пищу, и когда девочка, вопреки полному отсутствию аппетита, все же пыталась заставить себя съесть что-нибудь, ее начинало неудержимо рвать. Соседи ничем не могли помочь – ну что тут сделаешь, если даже от жиденького супчика сразу выворачивает?
Сегодня же, после уколов, девочка чуть порозовела и вскоре задремала. Хлопотавшая вокруг нее медсестра, сухонькая седовласая женщина, убедившись, что девочка заснула, тут же переменилась в лице и фурией зашипела на генерала:
– Ты куда смотрел, поганец? Девчонку чуть до смерти не довел! Сам генеральский паек жрешь, кол тебе в глотку, а на семью почему не оформил?!
Яков посерел лицом, стиснул зубы и молчал.
– Молчишь? Сказать нечего? – медсестра разъярялась все сильнее. – Мы ей тут помогали, чем могли…
– Стой, стой! – воскликнул Речницкий. – Так она что, у вас в госпитале работала?
– А ты и не знал? – едко глянула на него медсестра.
Не отвечая на саркастический вопрос, Яков продолжал:
– Так у вас же там и паек госпитальный, и лекарств до хрена! Как же вы ее до такого довели?
Женщина немного стушевалась и начала оправдываться:
– Еды-то ей хватало, пусть и не от пуза, но совсем голодной не была. Так ведь девчонке в ее возрасте расти надо, мясо, печенку, молоко, творог, яйца лопать. А где их возьмешь-то? Витамины у нас на строгом учете. Спасибо скажи, что для матери ей морфин ухитрялись списывать! Лев Арнольдович, пока жив был, царствие ему небесное, – и медсестра перекрестилась, – даже витамины ей колол. Его тронуть никто не посмел бы, хирург от бога…
– Не кричите на папу… – вдруг ворвался в перепалку тихий голосок.
Яков и медсестра дружно обернулись. Держась за стенку, недалеко от них стояла Нина.
– Папа не виноват… Вы же знаете… Он без вести пропал…
Медсестра прикусила язык, припомнив, что девочка рассказывала о своем отце. Она знала, что такое – «пропал без вести». В лучшем случае – мотается в беспамятстве по госпиталям, а документы где-то потерялись, а в худшем – либо погиб, либо к фашистам в плен попал. И не всегда можно понять, что страшнее. Пожилая женщина немного остыла и ласково проговорила:
– Ниночка, иди приляг. Тебе вставать еще рано, – и продолжила, перейдя на деловой тон и обращаясь уже к Речницкому: – Есть она пока не может. Так что надо ей будет глюкозу вводить. Но сразу много – опасно. В таких случаях положено капельницу ставить. В госпитале все койки заняты, так я уж лучше сюда капельницу притащу, ладно?
Видимо, Нина унаследовала от своих предков очень крепкий организм, и буквально через три дня уколы витаминов и капельница с глюкозой подняли ее на ноги. Ходить она могла еще не очень уверенно, но все же сумела сопроводить отца на кладбище. Увидав могильный холмик, под которым покоилась Анна, он упал на него, обхватил руками и долго и безутешно рыдал.
В конце концов, генерал поднялся, вытер носовым платком покрасневшие глаза и, уже на выходе с кладбища, вдруг решительным голосом заявил:
– Нина, мы едем с тобой в Москву. И первым делом тебе надо купить приличное платье. В этом там появляться не годится.
Купить платье? В Ташкенте это было не такое простое дело, но, видимо, генеральские погоны кое-что значили, и вскоре Нина, впервые за столько лет надевшая обновку, показавшуюся ей необычайно красивой, устраивалась в купе поезда, следующего из Ташкента в столицу СССР.
В пути их сопровождала все та же медсестра, поскольку девочка все еще держалась только на уколах, будучи не в состоянии принимать пищу. Большую часть времени Нина лежала, лишь изредка вставая по настоянию отца и поддерживающей его в этом медсестры. Дни пробегали, как телеграфные столбы за окном вагона, и долго ли коротко ли, но поезд прибыл в Москву.
Такси доставило их с отцом в гостиницу Центрального дома Красной Армии (ЦДКА). Нина впервые останавливалась в таких роскошных апартаментах. Пожалуй, все, с чем она могла их сравнить, – это интерьер дворца великого князя Николая Константиновича Романова, где размещался Ташкентский Дом пионеров. Нина начала потихоньку гулять в парке ЦДКА, пока отец отправлялся куда-то по своим служебным делам. Иногда они прохаживались в парке или сидели на лавочке вдвоем, и Яков расспрашивал дочку о ее ташкентской жизни, проведенной вдали от него.
Но вот в один прекрасный день Яков появился в гостинице чем-то необычайно взволнованный. Пристально посмотрев на Нину, он молчал несколько мгновений, как будто собираясь с духом, а потом выпалил:
– Собирайся! Мы едем в Кремль!
Глава 5
За кордоном
1. Москва. Кремль
У подъезда ЦДКА генерала Речницкого и его дочь ожидала большая черная машина. Не более чем получасовая поездка по Москве, и Нине через окно машины открылся вид на Кремль и Красную площадь – десятки раз виденные на фотографиях и в кинохронике, теперь они произвели гораздо более внушительное впечатление. Они были настоящими. Синее небо с белыми облачками, ряды зеленых елей у кремлевской стены, ступенчатая конструкция Мавзолея с буквами «ЛЕНИН» на фасаде, соразмерность архитектурных форм и гармония цвета – все это крепко врезалось в память, несмотря на болезненное состояние Нины.
В машине девочку стало мутить, она все еще плохо держалась на ногах и перед глазами у нее все покачивалось. Поэтому путь по Кремлю – то по широким, то по более узким мраморным лестницам, а затем по коридору с серыми стенами – показался ей очень долгим и утомительным. Ступая по пушистой малиновой ковровой дорожке, они прошли в двери, за которыми оказалось помещение без окон. Сидевший там за письменным столом коренастый человек с лысым черепом, не вставая из-за стола, уточнил:
– Генерал-майор Речницкий, Яков Францевич?
– Так точно, – Нине стало заметно, что ее всегда выдержанный, хладнокровный отец волнуется.
– Вы пришли на пять минут раньше. Подождите, товарищ Сталин вас сейчас примет, – и он кивнул на черный кожаный диван у стены.
Сталин? Она увидит самого Сталина? Он здесь, прямо за этой массивной дверью? Других мыслей у девочки не было – ей вообще было тяжело размышлять. Она совершенно не представляла, ни зачем они идут сюда, ни что их тут ожидает, да и не задумывалась над этим. Отец ее тоже ни о чем не предупреждал и лишь негромко бросил, когда они уже выходили из машины:
– Сейчас решится наша судьба.
Когда отец распахнул дверь и они вошли внутрь, девочку, прежде всего, поразило то, что Сталин не похож на те свои портреты, которые ей доводилось видеть и в газетах, и на стенах учреждений, да и в ее собственной родной школе. Странно, и усы, и зачесанные назад волосы, и серый военный китель – все было на месте. Но впечатления величественности, приподнимающей его над всеми прочими людьми, живой Сталин не производил. Девочке представлялось, что он должен быть большим, статным и вообще… А тут оказался совсем обычный человек небольшого роста, со следами оспин на лице. Но почти сразу она ощутила наличие силы, исходящей от этого совсем обычного человека.
