Вадим Полуян - Кровь боярина Кучки (В 2-х книгах)
Творожно-рыхлые щеки его тряслись. Даже слеза непослушно выскользнула из узкого глаза и быстро скатилась с крутой скулы. Роду невольно пришли на память слова Нечая о том, что их Северский князь не только муж половчанки, но и сын половчанки. Род всматривался в его большое лицо, обрамлённое скупой пепелёсой растительностью, и не увидел в судьбе этого пожилого человека ничего доброго, кроме борьбы, борьбы и борьбы. И свела сердце юноши жалость к могучему одинокому кутырю.
- Сядет на великокняжеский стол одолетель… - выдавил из себя сердобольный ведалец.
Такой вожделенный венец борьбы он без провидения предрёк, не открыв при этом, кто и над кем будет одолетелем.
Северский князь принял сказанное на свой счёт и гордо распрямился.
- Не оценил в тебе Гюргий редкого, аки яхонт, подданца. Иначе бы вернул отнятую жизнь, приличную твоему боярству. А я тебя ценю. Получишь села по реке Рахне. Продолжишь род Жилотугов на нашей Северской земле.
Сын боярина Гюряты встал, согнувшись в поясном поклоне:
- Благодарствую, государь!
Ему явно привиделось, как вводит он Улиту в свою боярскую вотчину. Забыл юный лесовик вещие слова волхва Букала: «Все чужие судьбы можешь знать, только не свою». Спутал он мечту с пророчеством, журавля в небе с синицею в руках. Вознамерился без промешки отблагодарить благодетеля.
- Верю! - выдохнул Ольгович.
- Посылай в Чернигов, в эту преисподнюю. Вызнаю, чего ожидать от князей-клятвопреступников. Сыщу боярина Коснятку.
Вырвались слова - и не поймаешь. Ольгович, видимо, не ждал от юноши готовности к такому подвигу. Даже всполохнулся:
- Как? Пролагатаем?[260] Не стоит служба свеч. Опасно потерять тебя, едва обрёл…
- Не пролагатаем. Посольником. С твоею речью и хоругвью, - тряхнул кудрями Род. - Мне личит не крадвой, честь честью ведаться с врагом. А там уж что Сварог… то есть что Бог даст.
Ольгович пообещал:
- Вернёшься, получишь чего и в мыслях нет.
Он крепко обнял Рода. Удушливы были объятья кутыря.
4
Суздальцы! Владимирцы!
Когда ваши жены именинницы?
В середу Арины, в пятницу Салмониды..
Нечай дурным голосом без чуру растягивал слова. Конская хлынь и встречный ветер почти не заглушали песенного орева.
- Перестань козла драть! - не стерпел слушатель поневоле.
- Хоть козла деру, да сердце тешу, - удальски ответствовал Вашковец.
Оба придержали притомившихся коней, поравнялись стремя в стремя.
- Далече ли до Чернигова? - спросил Род.
- От Чернигова до Киева не более четырёх поприщ, - прикинул Нечай. - Стало быть, нам не более трёх. Из них два уже отмахали.
- А что ты, словно петух на спице, головой вертишь? - заметил Род.
- Остерегаюсь встречи в степи, - пояснил Нечай. - Чернигов уж не за дальним холмом. Не зря говорят: козла бойся спереди, коня сзади, а злого человека со всех сторон. Вспомни-ка Несмеяна Лученца.
- Несмеян один отправился в путь, а нас двое, - возразил Род.
- Истинно, - вздохнул Вашковец. - Двое одному - рать, а четверо - двоим.
- Мне сама степь страшна более, нежели её злодеи, - признался Род, - Пустота! Глазу остановиться не на чем.
- Карасю худо в небе, соколу в воде, - засмеялся Нечай. - Лишь единожды я бывал в лесу, потерял, где юг, где север.
- Пни обрастают мохом от севера, - мечтательно вспомнил Род.
Некоторое время молчали. Потом юный посол не сдержал признательности:
- Уж так я рад, что именно ты пустился со мною в путь. - При этом он лукаво взглянул на долгощельского кузнеца и добавил: - Едва тебя добудился.
- Тяжело было отрясти пладенный сон, - признался Нечай и разоткровенничался: - Ежели б не ты, не пустился бы в этот путь, отговорился бы чем-ничем. Не вижу понадобья наперёд судьбы сыскаться головой в преисподнюю.
- Твоему же государю в пособ, - оправдался Род.
- Моему?- хмыкнул Вашковец. - Государи что птицы. Наши земли для них что ветки. Поутру раскачивается на Северской, к пладню перелетит на Черниговскую, а повечер - гляди-ка! - вспорхнёт на Киевскую. Народ охудел от нужи, а Мономашичи, Давыдовичи да Ольговичи никак на одном дереве не рассядутся. Вдавне больно было славянам от варяжских князей. А нынешние - осколки рюриковщины. Осколки режут больнее!
Род задумался. Замолчал и Нечай, не возобновив своего козлодрания. Враз, словно по уговору, пустили коней в галоп и заполдень миновали первую переспу с лачужным подградием, обрекаемым при осаде на сожжение. Кони сбавили бег.
- А вон и черниговские ворота, - засмотрелся Род на деревянную крепость, более мощную, нежели новгород-северская, - Не наши Черниговские ворота, а настоящие черниговские.
Нечай поднял взгляд на высоту городниц и стен, перекрестился и произнёс:
- Охрабри меня, Бог!
Стража вызвала приставов, а те препроводили прибывших на посольный двор.
Опрянувшись[261], Род поторопился в детинец. Вернулся ни с чем.
- Князья, бояре и гриди выехали на Киевскую дорогу встречать… нам не надобно знать кого.
Вашковец потянулся на лавке, хрустнул суставами.
- Любят Давыдовичи охмурять тайнами! С кем говаривал в детинце?
- Назвался черниговским тысяцким. Забыл прозвище.
- Эх, посольник-рассольник! - укорил долгощельский кузнец своего совсельника[262]. - Поелику берёшься за такой скользкий гуж, все прозвища и порекла помни. Каков хоть с виду?
- Высок и страшон, аки хищный зверь.
- Стало быть, Азарий Чудин, - щёлкнул пальцами Вашковец. - Всамделишный черниговский тысяцкий. Видывал я его в Киеве у Святослава Всеволодича, великокняжьего сына, своего господина. Страшон не только обликом, а и нравом. Истый онагр![263]. Ну да Бог с ним. Пойдём в корчму повечеряем.
Однако повечерять им не пришлось. Гул голосов за дубовым тыном, отделявшим главную улицу от посольного двора, неожиданно так усилился, что слюда в оконницах задрожала. Грянули где-то неподалёку колокола. Эхом их поддержали все колокольни города. Накинув однорядку[264], Нечай схватил Рода за руку и потащил из избы. Подведя к тыну, велел:
- Подставь плечи. Потом я тебя подтяну.
Вместо этого Род взял его за ноги, как бревно под край, поднял столбиком по пояс над тыном, сам подскочил, ухватясь за верхушку пали, и через секунду оба восседали вверху.
Забыв о переполохе на улице, Нечай уставился на приятеля, округлив глаза.
- Откормила Агница битыша! Да в тебе силы на целый полк!
Род разглядывал конный поезд, прокладывающий бичами путь сквозь толпу зевак.
Воистину было на что смотреть. Ну и всадники! Ну и наряды! Сплошной аксамит[265], голубой скурлат![266]
- Кто это? Вон тот, на вороном жеребце? - указал пальцем Род. - Попона в три строчки золотом прострочена, во всех четырёх углах по самоцветному камню яхонту…
Нечай зло прищурился:
- Это здешний князь Владимир Давыдович, онуча ему в рыло! Ласкает речами - затыкай уши, обнимает - уноси ноги. Зато жена у него красавица!.. А вон и братец Владимира Изяслав Давыдович. Этому - где клятва, тут и преступление…
- Брат брату - сосед, - откликнулся Род, не вдумываясь в суровые слова Нечая о двух Давыдовичах.
Он уже перевёл взгляд с черниговских князей на самого почётного всадника, самого оберегаемого, самого разодетого, и сразу вспомнил слова вестоноши Олдана: «Ростом мал, а лицом хорош. Волосы кудрявые, борода круглая». Поравнявшись с посольным двором, всадник все ещё держал в руке свой блестящий шлем с гребнем и раскланивался на обе стороны, благодарно обозревая приветствующий его народ. До примостившихся на заборе новгород-северских послов - а таких зрителей скопилось на уличных тынах что воробьёв - долетели слова красивого всадника, сказанные звучным голосом одному из вельмож:
- Не место идёт к голове, а голова к месту!
Раболепно и одобрительно закивал вельможа.
- Неужто сам Изяслав Мстиславич? - вспомнил Род его имя.
- Новый великий князь, - подтвердил Вашковец. - Племянник Гюргия Суздальского и злейший его враг.
Холодно стало Роду от прибытия в Чернигов такой особы.
- А рядом-то, рядом, - продолжал киевский бывалец, - стремя в стремя с Изяславом Мономашичем - его сын, вон тот, косая сажень в плечах, - Мстислав Изяславич, в отца лицом красен и кудряв, да не в отца силен. Говорят, никто лука его натянуть не может. Спит мало, сластолюбствует в меру. Все читает да все воительствует. Господин мой княжич Святослав Всеволодич дорожил его обществом. Чему усмехаешься?
