Валентин Гнатюк - Святослав. Болгария
– Он вышел из себя, но упоминание о моём участии в переговорах с его отцом Ингаром несколько смягчило грозного варвара, иначе некому было бы сейчас прочесть тебе эти строки, Богоравный, – с поклоном отвечал апокрисиарий. И осторожно добавил: – Сффентослаф считает, что земля, которую он отторг у мисян, есть вотчина его предков, а по закону скифов за землю предков надлежит сражаться до конца…
Волевые скулы красивого лика императора напряглись. Он некоторое время молчал, углубившись в свои думы, а потом спросил, окинув взглядом стоящее пред ним посольство:
– Где патрикий Калокир, пусть он подробней расскажет мне о катархонте россов…
Посол переглянулся со спутниками и, помявшись, осторожно молвил:
– Патрикий Калокир из Херсонеса отказался следовать с нами в Константинополь…
– Что?! – уже совершенно открыто взъярился василевс. – Как это отказался? Он отказался выполнить волю своего императора?!
– Да, Богоравный, – ещё ниже склоняясь и стараясь не встречаться с разозлённым взглядом Иоанна, молвил старый апокрисиарий. – Патрикий Калокир, посланный покойным императором Никифором Фокой к Сффентославу, отказался вернуться и присягнуть тебе на верность. Он говорил со мной надменно и, похоже, променял покровительство Империи на дружбу с варварами…
– Проклятый изменник! – взорвался Цимисхес. Он вскочил со своего места и быстро заходил перед притихшими и втянувшими головы в плечи посланниками. – Значит, он заодно с моим врагом, который столь обнаглел, что смеет требовать от непобедимой Ромейской империи дань?! Жалкий грязный самонадеянный скиф! Да я лучше сниму войска с Антиохии, чем заплачу эту дань северному дикарю! – Кесарь обернулся к советникам, в немом оцепенении стоявшим слева от него: – Отозвать Варду Склира и патрикия Петра вместе с их войсками!
– Но, Богоравный, арабы тут же оттеснят наши оставшиеся силы… – робко стал возражать один из военных советников императора.
– Это не самое страшное, войска вернутся и снова выгонят арабов! Страшнее терпеть дерзкие требования грязного скифа у себя под боком! Немедля вызвать сюда патрикия Петра с его храбрыми гоплитами и стрелками! Барде Склиру – собирать войска! – И разъярённый Иоанн топнул своей маленькой божественной туфлей по мраморному дворцовому полу.
Глава 4
Война с Византией
Подсвечник с тремя толстыми восковыми свечами мягко освещал стол и небольшую горницу, оставляя в полутьме углы жилища. Киевский князь и патрикий сидели за столом друг против друга.
– Я уважал твоего покойного императора Никифора Фоку, как воина и как правителя, который держит слово, – молвил князь, задумчиво глядя на чашу с греческим вином перед собой. – Но кто же тогда послал печенегов к стенам Киева, кому было нужно выманить меня из Болгарии?
– При дворе византийском всегда идёт война, тайная и незримая, так мне говорил мой отец, – ответил бывший посланник, отхлебнув немного разбавленного вина из своей чаши. – Если есть император, то и есть те, кто его желает низвергнуть. Или просто убить, подло и жестоко… – вновь помрачнел Калокир.
– Выходит, печенегов послал Цимисхес? – наморщил чело Святослав.
– Не обязательно, обычно те, кто приводит к власти нового императора, остаются в тени. Ещё есть церковь во главе с патриархом, она тоже очень многое решает. К сожалению, мир в Империи бывает только в войнах с внешним врагом, а внутри – лишь временное перемирие…
– Грязно это и подло, – сердито ответил ему Святослав. – Нельзя жить без Прави истинной, это верная гибель.
– Согласен, – пожал плечами Калокир, – наверное, потому ни один наш император не умер своей смертью. – Оба замолчали, думая каждый о своём.
– А что, брат Калокир, – князь русов устремил на патриция прямой немигающий взор, – коли б ты стал императором Византии, держал бы слово?
– Я?! – Очи Хорсунянина расширились от предложения князя.
– А что такого? Коли и далее не по Прави будет вести себя сей Цимисхес, так, может, турнём его с византийского трона, а тебя поставим, чем ты, настоящий воин и благородный Хорсунянин, хуже этого самозванца и убийцы?
– Так я… так разве это… – смутился патрикий, стараясь скрыть хлынувшую тёплой волной изнутри радость. Тайные мысли, исподволь зреющие после смерти императора Фоки, давно тревожили Калокира, но он не признался бы в них никогда и никому. «И вдруг Святослав прямо и открыто говорит об этом. Или мысли мои прочёл? Он ведь, рекут, тоже, как и все славянские волхвы, чародейством владеет…» – Патрикий с опаской глянул по сторонам.
– Не бойся, у этих стен нет ушей, тут Русь, хоть и болгарская, а не Византия, – ободряюще молвил князь. – Честью тебе реку, понравился ты мне, не только как воин, но и тем, что душа твоя, в отличие от большинства твоих соплеменников, не двойная, потому и предлагаю сие тебе. Патриций Калокир будет смотреться на императорском троне лепше коротышки Цимисхеса! А коли станешь царём своей державы, так и тебе, и мне лад да мир дороже всего, решай!
– Если мне удастся стать императором Византии… – медленно заговорил Калокир, – и если… ты поможешь мне в этом, то я… обещаю никогда ничего против Руси не предпринимать, и не мыслить даже. – Голос патрикия окреп, налился силой. – А сверх того за помощь твою Болгария останется в вечном владении Руси, а Империя Ромейская будет присылать щедрые дары в благодарность за защиту её восточных границ от угров, печенегов и прочих врагов! – блестя чёрными очами, взволнованно изрёк Хорсунянин. – Потом запнулся, опять огляделся по сторонам и молвил: – За одно вылетевшее отсюда слово меня ждёт смерть. Я отдаю тебе в руки свою жизнь, как брату…
– Не переживай, – успокоил его Святослав, – в подобном деле я действительно готов помочь тебе, как брату, а слово моё крепче камня. У нас на Руси есть древний обычай, – молвил князь. – Те, кто даёт друг другу зарок верности в общем деле, пьют из чаши вино, смешанное с их кровью, и становятся братьями-кровниками навечно, до самой смерти.
Святослав извлёк засапожный нож, протянул левую руку и, держа её над чашей, чиркнул острым как бритва лезвием по запястью. Тёмные капли крови тотчас закапали в вино.
Калокир смотрел на князя с опаской, но старался не показать виду и не уронить достоинства. Сглотнув ком в горле, он протянул свою руку, извлёк красивый нож с серебряной рукоятью, примерился и чиркнул по руке. Порез вышел слабым, и кровь не пошла. Калокир, досадуя на себя, резанул сильнее, и кровь побежала струйкой. Патриций вскочил, не зная, что делать.
Святослав тоже поднялся, соединил руки порезами над чашей, подержал немного, потом разнял. У Калокира кровь продолжала капать. Князь взял его руку, надавил на жилу, что-то пошептал и отпустил. Кровь затворилась.
– Пей, – придвинул он чашу.
Хорсунянин взял чашу и, желая скорее покончить с этим варварским ритуалом, затаил дух и сделал глоток, поспешив вытереть губы.
– Теперь я. – Святослав неспешно допил вино, вытер усы и, привлекши Калокира ближе к себе, крепко поцеловал его в обе щеки и лоб. – Отныне мы братья, – сказал он, садясь на место, – всегда помни об этом. А кто забудет – того ждёт кара богов, ибо все боги наказывают клятвопреступников!
* * *Князь озабоченно наблюдал, как перестраиваются, двигаются рядами и охватывают в Коло «супротивника» воины на большом поле за градом.
– Много ныне воинов из болгар, потому надобно их добре учить, чтоб в строю не отставали и споро все повеления начальников исполняли, – строго рёк Святослав, оборачиваясь к темникам. И сразу заметил, как от града спешил посыльный. – Опять вести, добрые ль, худые? – вполголоса молвил спутникам и тронул коня навстречу.
Всадник, подскакав, молвил:
– Княже, послы визанские пожаловали, рекут, что привезли ответное письмо от ихнего царя.
– Те самые, что в последний раз были? – помрачнел Святослав.
– Нет, иные, – ответствовал молодой воин.
Кликнув верных темников и бояр, Святослав принял послов в своей гриднице и, всё более мрачнея, слушал слова ромейского правителя.
«Пусть наш ответ не покажется вам дерзким; мы уповаем на бессмертного Бога Христа: если вы сами не уйдёте из страны, то мы изгоним вас из неё против вашей воли, – писал Цимисхес. – Полагаю, что ты не забыл о поражении отца твоего Ингара, который, презрев клятвенный договор, приплыл к столице нашей с огромным войском на 10 тысячах судов, а к Киммерийскому Боспору прибыл едва лишь с десятком лодок, сам став вестником своей беды. Не упоминаю я уж о его дальнейшей жалкой судьбе, когда, отправившись в поход на германцев, он был взят ими в плен, привязан к стволам деревьев и разорван надвое. Я думаю, что и ты не вернёшься в своё отечество, если вынудишь ромейскую силу выступить против тебя, – ты найдёшь погибель здесь со всем своим войском, и ни один факелоносец не прибудет в Скифию, чтобы возвестить о постигшей вас страшной участи».
