Страна Печалия - Софронов Вячеслав

—

Вышел, значит, я к ним, остановился, не подхожу ближе, жду, когда они сами ко мне направятся под благословение. Те поняли, подошли, благословил их всех до единого. Тут лавки принесли, стол накрыли служители мои, но все скромно, без особого возвеличивания. Чай, не праздник какой, не торжество великое.

Изобразив прием высоких гостей, владыка прошел обратно к своему креслу и сел, отставив посох на расстоянии вытянутой руки, и опять доверительно улыбнулся Аввакуму.

Вот князь для начала поинтересовавшись моим здоровьем, пустяками разными и говорит мне: «Знаю, владыка, задумали вы под Ивановской горой храм заложить, а денег у вас на то нет…»

Я же молчу, а что скажешь, когда так оно и есть? Но признаваться в том кому хочется? Неловко говорить как-то про деньги с высоким гостем, жду, что он дальше сказать изволит. Он опять же: «У меня, — говорит, — на епархиальные нужды тоже денег нет, но зато могу пожертвовать лес и железо, что после разбора сгоревших домов городских осталось. Отправьте людей своих, чтоб дома разбирали и брали все, что для дела сгодится». — И замолчал после слов этих, Ждет, что отвечу ему.

Выслушал я это его великодушное предложение и говорю в ответ: «Спасибо, князь, что о нуждах наших радение проявляете, Бог вас за то не забудет, и мы в молитвах своих помянем. Строиться действительно хотел близ Ивановской горы и отписал о том и царю и патриарху, и даже разрешение от них получил. Должно быть, и вам прислали из Москвы грамоту на этот счет. Но только время не пришло строительством заниматься после пожара большого, что случился недавно. Нам бы с прежними строениями разделаться и храмы старые заново отстроить, а потом непременно и новым строительством займемся. Так тому и быть».

Он слова мои выслушал, но все ли понял, не знаю. Переспросил: «И как с домами быть, что мы разбирать собрались? Будете их брать? Если будете, то направляйте людей, им покажут на месте, пусть выбирают, какие сгодятся для нужд ваших».

Что ему скажешь на это, а отвечать надобно, поскольку столько людей рядом, и все они каждое мое слово ловят, а потом молва о том по всему городу, да что там городу — по всей епархии и дальше разнесется. Откажешь князю, будут говорить, что владыка Симеон не хочет принимать от власти то, что даром дают. Примешь, опять же вывернут все наизнанку, будто бы дошли мы до жизни такой, что и горелый лес на церковь готовы взять от нищеты нашей.

—

Да, непростой вопрос, — подал голос Аввакум, которому стало и в самом деле интересно, какой выход нашел архиепископ в столь каверзном предложении. — И как же вы, владыка, князю ответили? Приняли дар? Или отказали?

—

А ни того, ни другого не сделал, — рассмеялся тот неожиданно звонким серебряным смехом, говорившим, что и он человек живой души и ничто мирское ему не чуждо. — Сам понял, что хотел князь меня прищучить и ославить потом, да не вышло у него. Он мне не начальник, хоть и роду княжеского. Да не более того.

Отвечаю я ему так, чтоб и он все понял и до людей его дошло: «За кем нет погони, тот не бежит. И нам спешить некуда. Только известно мне воевода-князь, что после последнего пожара много людей без крова осталось и живут они где ни попадя. Не по-божески это. Нужно на город хоть одну богадельню построить, чтоб приют несчастным тем дать. Как было бы хорошо, если бы вы все, что от разобранных строений останется, на богадельню ту и пустили. Недаром говорят, что сила Господня в немощи свершается. Кто добро творит, тому Бог втрое добром отплатит».

—

И что же князь? — тоже от души рассмеялся протопоп, у которого симпатия к владыке заметно возросла за время их короткого разговора. — Интересно, что он ответил, но хорошо представляю, какая гримаса у него на лице изобразилась.

—

А что он мог на это ответить? — со смешком проговорил архиепископ Симеон. — То он меня хотел в неловкость поставить, а вышло наоборот. Заерзал он поначалу, а потом, как мы с тобой сейчас, хохотать принялся. Посмеялся и толкует мне: «Добрые люди говорили мне, что владыка наш умен, а теперь и сам в том убедился. Твоя правда, негоже с пепелища тащить старье разное на храм Божий. Из щеп похлебки не сваришь. А вот для богадельни в самый раз пойдет все, что от разборки останется. Слышите, — людей своих спрашивает, — что владыка сказал? Так и поступайте».

Собрался он было уходить, а потом замялся чуть, чую, хочет еще что-то там сказать, но при людях своих не решается. Я это дело приметил, пригласил князя как будто бы сад свой показать, хотя, по чести говоря, глядеть там особо и нечего. Пошли мы с ним вдвоем, словно друзья закадычные, хотя у каждого на уме своя думка, но если со стороны глянуть, то, как есть, два дружка прогуливаются. Чуть отошли, князь мне и говорит: «А, знаешь ли, владыка, что в городе о тебе слухи недобрые ходят?»

Я ему: «Слух, то не человечий дух, его кулаком зараз не вышибешь. А бороться с ним одним способом можно — внимания не обращать».

Князь в ответ: «Правильно, владыка, говоришь. Но все одно скажу, о чем народ шушукается. Обвиняют твое высокопреосвященство в корысти. Будто бы хотел ты деньгами и имуществом завладеть известного тебе торгового человека, который не так давно в иной мир отошел. Родственники его на всех углах только о том и толкуют. И мне не верится в то, но на каждый роток не накинешь платок».

—

Неужели есть такие люди, что могут, словно аспиды поганые, человека жалить ни за что? — живо воскликнул Аввакум, которого задела рассказанная владыкой история. — И что же вы сделали с теми людьми?

—

А ты бы как поступил на моем месте?

—

От церкви бы отлучил! — не задумываясь, отвечал протопоп. — Пусть потом перед людьми оправдываются, что да как.

—

Горяч ты больно, батюшка. Молод еще, хоть и повидал, может быть, немало. Если бы так, то половину сибиряков от церкви пора уже было отлучить. А кто в храмы ходить станет? И так полупустые стоят. Да что тебе рассказывать, сам скоро узнаешь, как на приход поставлен будешь. Ладно, закончу свой рассказ. Поблагодарил я тогда князя за слова его, что от души шли, попрощались мы. У каждого свои заботы, и в нашем с ним положении лучше, когда один другого не касается. Так зачем, думаешь, все это тебе рассказываю? Надеюсь, и сам догадался уже?

Владыка пристально глянул на Аввакума, и совсем еще недавно лучившиеся светом и теплом его карие глубоко посаженные глаза блеснули холодком, и в них явно читались душевная сила и власть, которой он обладал, находясь на столь высоком посту.

—

Как не понять, — живо откликнулся Аввакум, вновь вставая, надеясь, что на этот раз их беседа закончилась, — в назидание это все вы мне рассказали. Правильно говорю?

—

Правильно, правильно, сын мой, — согласился архиепископ. — Знай, здесь не Москва. Сибирь! — Он вложил в это слово несколько угрожающий смысл. — С жителями местными держи ухо востро, но и худого о них не думай. Народ разный, есть такие, что последней рубахи для ближнего не пожалеют, а иные только и думают, как бы соседа или родственника своего со свету сжить. Порядки эти не мной заведены и не мне с ними бороться. Да что говорить, сам со временем все поймешь. Особенно с моими приказными будь настороже, у них в самой Москве покровители имеются, с которыми и мне иной раз трудно тягаться.

Аввакум никак не ожидал подобной откровенности и даже крякнул в изумлении, начиная понимать, что и сам владыка находится здесь в довольно затруднительном положении.

—

Отчего же не убрать их с глаз долой? — наивно поинтересовался он. На то вполне хватит вашей власти.

—

Думал о том, и не один раз. — Владыка из человека жизнерадостного и остроумного превратился вдруг в усталого старика, которому в тягость каждое движение, а врученная ему власть лишь утомляла и тяготила. — А где иных взять? Главная наша сибирская беда — нехватка людская. Эти хоть через пень-колоду, но какое-никакое дело делают. На мне ведь более двух сотен приходов лежит, за всем пригляд нужен: отчеты с них получить, все подсчитать, переписать, занести куда положено. Приказные мои хоть и пройды великие, но грамоту разумеют, а коль их лишусь, то все дело мигом встанет. К тому же, говорю тебе, только тронь их, такой вой подымут, мало не покажется.