Нина Молева - А. Г. Орлов-Чесменский
Среди монастырских погребений яма. Монахи. Никаких воинских почестей. Проводить в последний путь? Не дозволено. Когда состоится погребение? Когда прикажут. Памятник… О памятнике ничего не известно. Траур при дворе запрещен. Ненужный император…
Часть третья
ЦЕНА ПРЕСТОЛА
Какое зрелище для народа, когда он спокойно обдумает, с одной стороны, как внук Петра I был свергнут с престола и потом убит, с другой — как правнук царя Иоанна увязает в оковах, в то время как Ангальтская принцесса овладевает наследственной их короной, начиная цареубийством свое собственное царствование.
Из донесения французского посла в Петербурге. 1762ПЕТЕРБУРГ
Дворец Р. И. Воронцова
Р. И. Воронцов, М. И. Воронцов, Е. Р. Дашкова
— Господи, да что уж это делается? Награды, награды, кругом одни награды. Чины, ордена, земли, крепостные души, деньги — будто всю Россию решили наспех раздарить. Что же это за свистопляска такая, может, ты, Катерина Романовна, отцу своему скажешь? Кому как не тебе все мысли новой монархини известны. Сколько лет не разлей вода были, нашептаться по углам не могли. Просвети родителя, чтоб ему не свихнуться на старости лет.
— Не то, братец, удивительно. С каждым восшествием без наград не обходилось, только этим разом в толк не возьму — кого и за что дарят. Со стороны поглядеть, весь двор только того и хотел, чтобы новая государыня на престол вступила. Все, как один, в заговорщиках состояли. А на деле — ведь раз, два и обчелся. Акромя нашей Катерины Романовны да братцев Орловых никого, почитай, и не бывало, да вот, поди ж ты, как дело обернулось.
— Кстати, и то, дочка, поясни, почему тебе-то ничего не досталося: ни орденов, ни богатств. Это как же выходит — по усам текло, а в рот не попало?
— Не захотела я, батюшка, ордена брать.
— Что такое?
— Когда я государыню в поход на Петергоф снаряжала, орден Екатерины с нее сняла, чтоб на Андреевскую звезду заменить. Сняла, в карман платья положила и забыла. Потом горничная нашла, я и поехала по дворец в ту ж минуту возвращать. Государыня меня еще раз поблагодарила и хотела ленту эту на меня возложить, а я отказалась.
— Никак с ума сошла, племянница?
— Да почему же, дядюшка! Объяснить я государыне потщилась, что не ради наград о восшествии ее на престол хлопотала. Что обидно мне чистые мои интенции на ценности менять. Что я ради нее самой, и ничего мне не надо.
— Вот распотешила, доченька!
— И впрямь от удивления ничего сказать не найдешься. А для чего же ты, филозофка наша, старалась? Думаешь, монархам чувства твои потребны? Да он за деньги что хочешь купит, кого хочешь перед троном своим на колени поставит.
— Видно, о семействе родном воронцовском позабыла, Катерина Романовна. Императрица покойная одними деньгами твоей матушки покойной, царствие ей небесное, только и жила. Пока денег матушкиных, сурминских, у Воронцовых не было, чтоб ссужать цесаревну, ей подчас на стол собрать было нечего. Так-то! А вот больно ли императрица Елизавета Петровна Воронцовых отблагодарила? Сама, что ли, не знаешь?
— Что говорить, монархи все на одно лицо. Речи человеческие говорить — это когда власти нет, а пришла власть — знай, свою волю твори, на живых людей не оглядывайся, мертвых и вовсе не поминай, себя ублажай во всю мочь.
— Батюшка, но ведь взяла же покойная государыня сестриц моих старших во дворец малолетками совсем, ни в чем они отказу не знали. Как о родных заботилась.
— Как о родных, говоришь? А кто Лизавету полюбовницей великого князя сделал? Кто, чтоб своего племянничка да наследничка ублажить, о девке не подумал? Не могла государыня своего слова сказать? Не послушался бы ее кто? Или Лизавету, коль на то дело пошло, родному отцу прислать. А теперь-то куда со стыдобой такой? Где жить, как замуж отдавать — ведь не возьмет никто. Не возьмет!
— Да полно, Романушка, мало ли таких случаев при дворе бывало — обходилось ведь, устраивалось.
— И устроилось бы, с грехом пополам, кабы император на троне был, кабы его власть была. А теперь?
— Батюшка, государыня слово мне дала, что ничем Лизу не обидит, время придет — и ко двору пустит.
— Милость какая! Еще и благодарить за нее надобно, в ножки новой самодержице кланяться на старости лет! А кстати, самодержица-то твоя, Катерина Романовна, куда какой расчетливой оказалася. Как нужных да ненужных разобрала. И кто ж бы это ей так ловко подсказывал?
— А то и удивительно, Романушка, что никто. Пока сидела в великих княгинях, все, видать, готовилась да рассчитывала.
— О каком расчете вы говорите, дядюшка? Не такой государыня человек. Вот увидите, не такой!
— Ишь ты, опять в защитницы записываешься! А ты лучше, дочка, сама рассуди. О полюбовнике главном толковать нечего — наградами усыпан, и Александровский кавалер, и действительный камергер, и хозяин несчитанных душ, немереных земель. Мало того — достались ему Гатчина и Ропша в полное владение. Как преемнику.
— Батюшка, не повторяйте — это отвратительно, что он согласился. Он! Ропшу! Ведь говорят же, Алексей Орлов там, подушкой… А вот теперь хозяйничать там будет.
— Будет, будет, доченька, не сомневайся. Это ему в самый смак подвиг-то свой приснопамятный перед глазами видеть. Да Бог с ним! Все четверо его братцев немногим меньше получили.
— Сказывали, Алексей Григорьевич сам поместья-то выбирал. С государыней не соглашался, резоны свои представлял.
— Точно не знаю, а не удивился бы. Вот ты лучше посмотри — кого дальше-то государыня уважила: князя Волконского Михаилу Никитича да Никиту Ивановича Панина. Ты их среди заговорщиков видела? Михайле Никитичу до великой княгини дела не было, а наш Никита Иванович всеми силами от переворота отговаривал, да и не хотел государыню на престоле видеть. Не так разве?
— Погоди, погоди, братец, все ты разобрал да не все понял. С князем дело особое — против пруссаков воевал, потому и покойному императору неугоден был. Его ли не уважить, чтоб армия знала — иные у новой монархини мысли.
— А Никита Иванович с кем воевал, где победы одерживал?
— Никита Иванович новых мыслей о делах государственных держится, чрезвычайно среди дворянства почитаем. Не хотел государыни на престоле видеть — верно. Тем паче ублажить его надо. Вот откуда и титул у него графский на следующий день после переворота, и пенсион в 5 тысяч рублей в год. Как ему теперь против государыни интриговать? Разве что на манер нашей Катерины Романовны от пенсиона отказаться.
— Хитро, ничего не скажешь. Только такой же пенсион еще двое получили, не забыл, Михайла Ларионович? Князь Волконский да граф Кирила Разумовский. А уж за что братцу стародавнего фаворита такая честь, даже ты, канцлер, не придумаешь.
— И придумывать не надо. Чтобы все видели: преемница наша государыня не супруга покойного — государыни-тетушки. Кого та жаловала, тот и Екатерине Алексеевне друг.
— Уж скорей — старая любовь долго помнится.
— Может, и не без того. Хоть видится мне, новая императрица не больно-то чувствительна. Все только руками развели, как узнали, что заговорщики у нее по разрядам разделены. По разрядам и пенсионы, и дача. Вот наша Катерина Романовна только второй категории удостоилась, значит, ей пенсион годовой две тысячи и шесть сотен душ. Крепостных не захочет — получай деньгами 24 тысячи. Хлеще купеческого торга.
— Не сказала ты отцу ничего, Катерина Романовна. Что же ты-то выбрала, ни с кем из родных не посоветовалась?
— Не взяла я денег. И крепостных не взяла.
— Да ты что, врага себе в государыне нажить захотела? Знаешь хоть, что творишь? Себя не жаль, семью бы пожалела.
— Никита Иванович мне те же слова говорил.
— И что же?
— Порешила я список долгов мужа в Кабинет представить, чтоб оплатили их по векселям.
— Вот это уж лучше будет. А велики ли у князя долги?
— Государыниной дачи в обрез хватило.
— И то слава Богу. Глядишь, еще и по случаю коронации награждения будут. Только ума у тебя на это не хватит, вот беда. Ты гляди, как народ-то устраивается. Камердинер-то императора 7 июля с Орловым и Барятинским снюхался, 7-го не стало Петра Федоровича, а уж 8-го указом государыни ему вотчины в Ярославской губернии определены были. Вот тебе и граф Карнович! За дело, за дело государыня наша раскошеливается, не за филозофствование да умные разговоры. Куда уж до нее покойнику!
ПЕТЕРБУРГ
Зимний дворец. Комнаты императрицы
Императрица Екатерина II, камердинер Василий Чулков, княгиня Екатерина Дашкова
— Княгиня Дашкова, ваше императорское величество.
— Василий! Сколько повторять тебе — княгиня может входить в любое время без доклада. Для нее мои двери всегда открыты.
