Сономын Удвал - Великая судьба
— Не мешай, старая! — огрызнулся Балчин.
Того ответил на вопрос старика уклончиво:
— Да, слышал я, происходит там что-то, люди всякое говорят...
— Говорят! — саркастически усмехнулся старик. — Слушай, что я говорю тебе: там бунт. Я, пожалуй, поумнее тебя буду, хоть и зовут меня люди полоумным. — И он перевел разговор на другое: — А Максаржав-то наш, смотри, батором и гуном стал, большой человек! Слыхал я, что наш хошун делят на два, так все аилы в округе хотят податься в хошун Максаржава.
— Откуда у тебя такие сведения? — спросил Того.
— Да уж сказывали добрые люди. У нас, в Халцгае, об этом все говорят, даже пичужки о том же чирикают. Ты вот скажи-ка своему нойону, что, если б к нам пришли хорошие врачи-целители, хоть русские, хоть китайцы, вот была бы польза для людей. А то наши ламы читают, читают свои мудреные книги, а толку от этого никакого. Дети у нас не выживают... Мало аилов, где вообще есть дети. Кто же после нас будет скот пасти?
— Ну, это вы напрасно! Монголам вымирание не грозит.
— Э нет, здесь ты неправ, — возразил старый Балчин. — Подумай-ка об этом лучше да с умным человеком посоветуйся.
Того видел, как тяжело живется бедным старикам, и от этого в душе его еще сильнее закипала ненависть к Га-гуну.
* * *
Га-нойон по сравнению с тем, как он выглядел два года назад, казался даже помолодевшим, он стал как будто бодрее, энергичнее. Он гордился тем, что Монголия наконец снова обрела государственность. Да и успехи и слава Максаржава, которого он считал своим учеником, искренне радовали старого нойона. Максаржав же охал к нойону со смешанным чувством: хотелось вновь увидеть места, где прошло детство, и вместе с тем он чувствовал, что во многом не сойдется во взглядах со своим наставником. И это не могло не тревожить его.
Чувства, которые связывают наставника и ученика, сходны о теми, что бывают между матерью и сыном. Не выполнить наказ учителя — это все равно что не оказать уважения родной матери. Почтение к учителю — то же самое, что и почитание матери.
Максаржав ехал к учителю, чтобы не только отдать ему долг уважения, но и поговорить о делах государства, посоветоваться по поводу управления хошуном.
Согласно обычаям, Га-нойон встретил и приветствовал Максаржава стоя — как равного по титулу да к тому же еще и ба-тора.
— Вы сядьте, учитель, — смущенно сказал Максаржав.
Га-нойон сел. Максаржава он ждал давно, и угощения было наготовлено вдоволь. В отличие от мужа жена Га-нойона сильно постарела за эти годы, совсем немощная стала, но она изо всех сил хлопотала, стараясь не отстать от нойона, хотя и давалось ей это с трудом. Теперь нойон еще меньше, чем прежде, считался со своей хатан. Он стал покрикивать на жену, то и дело попрекал ее. Теща Га-нойона была совсем древняя старушка, по своей юртой так и не обзавелась. Того, поздоровавшись с Га-гуном и его хатан, сразу же удалился.
Максаржав вошел в юрту нойона. Все здесь переменилось, от старой обстановки осталась только одна кровать, остальное — сундуки, шкафчики, столики — все было новое.
В изголовье кровати нойона лежали отделанные золотом кресало и нож в чехле, на его рукояти были выгравированы изображения животных двенадцатилетнего цикла '. Портрет богдо был вставлен в серебряную раму. Над кроватью хатан висели часы с кукушкой, которая каждый час выскакивала из окошечка и куковала. На половине хатан стоял еще музыкальный ящик и другие диковинные вещи.
Разговор с гостем первым начал Га-нойон:
— Очень уж бедны аилы в хошуне Очир-бээса. Зажиточный аил там просто редкость! Столько развелось лентяев и голодранцев! Ну, выделит тебе Очир несколько нищих хозяйств, возьмешь ты их, а что с ними делать станешь? Подумай об этом. Если уж разделяться, можно было бы самому набрать аилов побогаче, со всего хошупа. Кстати, а Того женился-таки на той девице?
— Нет, не женился. Он не нашел ее до сих пор.
Услышав это сообщение, нойон откровенно обрадовался.
— Ну и ладно. Пусть сам на себя пеняет! Нет, значит, ему милости от бога. Так и должно быть: лишенные милостей их недостойны.
— Учитель! — заговорил Максаржав. — Вы знаете, что я воин, как и предки мои. Скакать день и ночь на коне, сражаться с винтовкой или клинком в руке — вот мое призвание. И я дал в этом клятву предкам. А управлять хошуном не по мне!
— Ну, это ты напрасно! Да что там хошун, тебе впору министерством управлять! Кому, как не вам, молодому поколению, за это браться! Старые-то деятели становятся немощны. Бери пример с Очира — он ни от какого назначения не откажется! Подумай хорошенько, сын мой. От нужного дела убытку не будет. Самое главное сейчас — учиться, читать книги. А учиться надобно всю жизнь. Надо стать образованным! Бери-ка мясо, угощайся. Сейчас мы с тобой и выпьем за встречу. А то я разболтался по-стариковски, все говорю, а угостить гостя позабыл. Очень я рад, что ты посетил нас.
— Значит, вы считаете, учитель, не стоит мне отказываться от хошуна?
— Нет. Иначе все здесь придет в упадок. Бездельники и пьяницы все дело погубят. А ты человек серьезный. Начнешь потихоньку править хошуном, а там, глядишь, и опыта наберешься. Да и лишний доход тебе не помешает.
— Хотелось бы все-таки съездить в столицу, да не знаю, как обернется дело, загонят еще куда-нибудь, — задумчиво проговорил Максаржав.
— Казна государственная у нас почти пуста, все деньги уходят на дела религии. Говорят, тибетцев понаехало в столицу видимо-невидимо, и еще, слышал я, торговля и спекуляция там процветают. — Тут Га-нойон велел женщинам уйти в восточную юрту, а сам продолжал: — Ты же по рождепию своему государственный человек и должен служить государству.
— Тут болтают разное о смерти тушэ-хана Дашняма[Тушэ-хан Дашням — видный государственный деятель автономной Монголии — был отравлен при дворе богдо-гэгэна.]. Сказывают, не пришелся он в столице ко двору.
Га-нойон отпил из рюмки, поставил ее на столик и, утерев усы, сказал:
— Сейчас растет влияние сторонников церковной власти. Вот денежки из казны и идут на разные молебны. Говорят, что возникли какие-то новые группировки, которые желают сближения с иностранными государствами. Одни будто бы рассчитывают на Китай, другие — на Японию, а некоторые на Россию или даже на Америку и Германию надеются. Одним словом, многие считают, что Монголия без посторонней помощи долго не продержится. Мы со всеми странами стали понемногу торговать. Но, по-моему, лучше было бы ни на кого особенно не полагаться. Правда, русские, пожалуй, лучше других. Ох-хо-хо! Теперь, говорят, не осталось и стран-то таких, которые бы сами по себе жили.
— Был у нас случай — русские пограничники разоружили наш полк и лошадей отобрали. Но мы добились того, что нам все возвратили.
— Так-то оно так, но чужеземцы есть чужеземцы. Все они одинаковы. Хотя русские ведут торговлю честно... А ты слыхал, что премьер-министром назначен Сайн-нойон-хан? Это неспроста, скажу я тебе. Подумай сам, ты ведь человек рассудительный.
— Грехов на мне много, учитель.
— У человека, освободившего родину от врагов, не может быть грехов. Нет на тебе никакого греха! Высший грех лежит на людях, которые с оружием в руках пришли грабить чужую землю. — И Га-нойон продолжал: — Так вот, в Китае тоже начались волнения, и маньчжурский император лишился трона, там провозглашена республика. Это помогло и нам восстановить свою независимость. Но китайцы по-прежнему зарятся на Монголию. Поэтому так называемый «грех», о котором ты упомянул, — благое дело. И не думай, что это уже отошло в прошлое. Такие дела, возможно, ждут тебя и в будущем.
Га-нойон снова приложился к рюмке и приказал позвать женщин. Завязалась общая беседа.
— В этом году, — сказал Максаржав, — тетушке Цэцгэ, жене Балчина, исполнилось восемьдесят пять лет. В наших краях мало кому удалось прожить столько.
«Чего это он о такой чепухе заговорил?» — подумал Га-ной-оп и недовольно поморщился.
— Пела она когда-то замечательно, гобийцы ведь славятся своим пением, — заметил он.
— Говорят, они пасут ваших бычков. А сами бедняки из бедняков. Вы бы, учитель, помогли старикам чем-пибудь.
Тут вмешалась старуха хатан:
— Оказать милость старикам — дело богоугодное...
Нойон вконец рассердился:
— Толку-то что, если я помогу Балчину! Расход один, и больше ничего.
— Сколько лет оба они радовали людей своим пением и игрой на моринхуре, а теперь некому даже отблагодарить их, — гнул свое Максаржав.
— Ну ладно уж. Дам им что-нибудь. Да только ведь за ними потянутся и другие попрошайки, начнут мне докучать.
Расстроенный нойон потянулся к трубке, закурил.
Когда Максаржав уезжал, Га-нойон вручил ему несколько толстых фолиантов.
— Дарю их тебе, храни эти книги.
Максаржав взглянул, книги эти он видел впервые. Подарок пришелся ему по душе.
