Шарль-Альбер Коста-Де-Борегар - Роман роялиста времен революции :
Во все время этой битвы, трофеемъ которой сдѣлался Шалье, Вирье дрался въ рядахъ Мадинье.
III."Я очень хорошо помню, — пишетъ m-lle Вирье, — съ какою радостью отецъ разсказывалъ намъ про это сраженіе; но онъ далеко не былъ опьяненъ побѣдою.
"Несмотря на веселые трубные звуки, которыми праздновалось освобожденіе Ліона, онъ ожидалъ страшнаго возмездія.
"Сколько бы ни объясняли все случившееся, — говорилъ онъ, — сопротивленіемъ, разрѣшеннымъ Конвентомъ, конечно, Конвентъ усмотритъ въ этомъ мятежъ. Быть можетъ, тиранія, которая насъ подавляла, могла внушить на минуту состраданіе центральному правительству. Но реакція должна неминуемо вызвать безпощадную месть…"
Ожиданіямъ Анри суждено было осуществиться.
Одно неожиданное обстоятельство ускорило кризисъ. Жиронда, на которую ліонцы возложили свою послѣднюю надежду, погибали 31 мая подъ ударами Монтани.
Маратъ, котораго народъ возвращалъ Конвенту побѣдителемъ, требовалъ для Шаліе такого же тріумфа. Съ согласія комитета общественнаго спасенія, другъ народа обзывалъ ліонское возстаніе "контръ-революціею". И онъ не только отказывалъ побѣдителямъ въ правѣ судить Шаліе и его солдатъ, но онъ требовалъ, чтобы имъ была немедленно возвращена свобода.
Но что значили эти грозы для Ліонцевъ? Они думали, что они обезпечены подъ защитою своихъ правъ и побѣды.
Еще сильнѣе собирались они подтвердить свои права и побѣду, избравъ себѣ правительство, которому каждый клялся повиноваться.
Великая то была смѣлость и она невольно вселяла безпокойство благоразумнымъ людямъ. Несмотря, однако, на ихъ совѣты, на доводы Анри, который не ошибался въ крайней опасности отъ созданія въ Ліонѣ власти, которая могла бы соперничать съ Конвентомъ, ни на что это не было обращено вниманія. Учредили нѣчто въ родѣ исполнительнаго комитета подъ названіемъ "Народная коммисія департамента Роны и Лоары". Президентомъ былъ избранъ жирондистъ Жилиберъ.
Для большинства Ліонцевъ, понятно, не могло существовать другой политики, кромѣ жирондистской. Прочность власти была необходима для ихъ дѣлъ.
Разъ свобода существовала, они желали ее сохранить въ той формѣ, какъ ее идеализировали имъ Роландъ и его жена.
Имъ было безразлично, что Жиронда была уничтожена, изуродована, они готовы были присоединиться къ ея попыткамъ, которыя она пробовала въ провинціи противъ торжествующей Монтани.
Дисконтируя это положеніе, Шассе и Бирото отправились тайкомъ въ Ліонъ, въ то время, какъ Бюзо долженъ былъ прибыть въ Эвре, а Барбару въ Канъ. Нужно было съ одной стороны присоединить Ліонское возстаніе къ безпорядкамъ юга, а съ другой стороны — протянуть руку помощи возставшимъ департаментамъ Нормандіи и Вандеи. Попавши такимъ образомъ въ тиски, Конвентъ, по мнѣнію бриссотинцевъ, долженъ былъ неминуемо погибнуть…
Планъ былъ смѣлый, но его шансы успѣха обратили на себя вниманіе Анри.
Не въ состояніи-ли будетъ монархія воспользоваться таеими необычайными обстоятельствами? Не произошло-ли соглашенія между жирондистами и роялистами, 29-го мая, подъ огнемъ якобинцевъ? Не свидѣтельствуютъ-ли объ этомъ эти трупы лежащихъ рядомъ носильщиковъ и дворянъ, роландистовъ и офицеровъ арміи Кондэ… Анри казалось, что оставшіеся въ живыхъ рѣшили непремѣнно докончить вмѣстѣ дѣло ихъ общаго освобожденія.
Въ одномъ только пунктѣ Вирье расходился во взглядахъ съ представителями жирондистовъ. Онъ находилъ слишкомъ суровыми мѣры, въ которымъ обращались мюскадинцы. Дѣйствительно, чуть не на его глазахъ, его хозяина, Сотмуша, бросили въ Сону съ прострѣленною голового,
"…Такой короткій судъ въ глазахъ отца позорилъ честь сопротивленія… И потому онъ не переставалъ въ возможныхъ, конечно, границахъ проповѣдывать умѣренность. Онъ желалъ даже, по словамъ m-lle Вирье, чтобы Шалье былъ пощаженъ… Шалье, по его мнѣнію, могъ быть драгоцѣннымъ залогомъ. Тѣмъ не менѣе онъ стоялъ за то, чтобы его судили, ибо даровать ему свободу значило отдавать его на вѣрную смерть"…
Но что могъ выиграть Шалье посредствомъ суда? Развѣ могли судьи оставаться равнодушными къ тѣмъ крикамъ, требующимъ смерти, которые день и ночь раздавались повсюду.
"Давайте намъ руки и ноги Шалье, мы будемъ играть ими въ кегли! Вотъ припѣвъ, который чередовался по улицамъ Ліона съ другимъ на мотивъ пѣсни: "Rendez-moi mon écuelle de bois", — на гильотину Шалье, на гильотину!"
Когда эхо доносило ревъ этихъ требованій до Шалье, онъ, какъ Іеремія передъ Ниневіей, восклицалъ: "Ліонцы дѣлаютъ большую ошибку, требуя моей смерти… Кровь моя падетъ на ихъ головы и на головы ихъ правнуковъ… Я буду въ Ліонѣ Христомъ революціи…
"…Эшафотъ будетъ моею Голгоѳою, ножъ гильотины будетъ крестомъ, на которомъ я умру за благополучіе республики"…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
16-го іюля 1793 года, въ 5 часовъ вечера, Шалье поднимался по ступенямъ той самой гильотины, которую онъ за дорогую цѣну выписалъ изъ Парижа.
Все, до неопытности палача, было ужасно въ этомъ окончаніи жизни. Три раза падалъ ножъ, всякій разъ унося съ собою окровавленные обрывки человѣческаго мяса, и все не отрубая головы, а онъ не человѣческимъ голосомъ кричалъ еще палачу:
"Прикрѣпи кокарду въ груди моей. Я умираю за свободу"…
Одинъ изъ помощниковъ палача ножемъ долженъ былъ отрубить ему голову.
Къ убійству человѣкъ, который умиралъ такимъ образомъ, присоединилъ мученичество.
Всегда, когда шевельнутъ народъ до самой его глубины, "изъ него полѣзутъ чудовища и герои, чудеса преступленія и чудеса добродѣтели".
IV.Голова Шалье, которую Ліонъ бросилъ Конвенту какъ вызовъ, дѣлало немыслимымъ какое-либо примиреніе.
Непримиримая борьба должна была возгорѣться между Монтанью и Жирондою. Но Жиронда хотѣла, чтобы вся отвѣтственность почина пала на Монтанью.
"Заслышавъ наши республиканскіе звуки, неужели вы рѣшитесь палить въ насъ пулями смерти?.. Мы несемъ оливковую вѣтку мира и оружіе… Оливковая вѣтка будетъ дана каждому настоящему республиканцу. Наши оружія намъ послужатъ защитою противъ тѣхъ, это бы вздумалъ насъ поработить"… Въ такихъ выраженіяхъ былъ составленъ адресъ, который Коммиссія департамента Роны и Лоары отправляла въ Парижъ, какъ послѣднее заклинаніе.
По модѣ того времени, эти люди украшали свою отвагу напыщенными фразами. Выраженіе чувствъ мѣняется съ вѣкомъ. Но есть красота вѣчная. Эта смѣшная форма выражала одинъ изъ самыхъ благородныхъ порывовъ, внесенныхъ въ скрижали исторіею.
Съ той минуты, какъ борьба стала неизбѣжною, жертвы и кровь были ни почемъ этому удивительному народу Ліона. Въ то время, какъ со всѣхъ сторонъ прибывали солдаты-добровольцы, деньги, оружіе, одежда, провіантъ, все это неслось отовсюду…
На глазахъ у Вирье воздвигались стѣны, строились редуты, рылись рвы, городъ окружался удивительными работами. Онъ тѣмъ временемъ организировалъ, приводилъ въ порядовъ, обучалъ добровольцевъ. Священники, старики, служители, каждый день увеличивали собой ряды. Вскорѣ восемь тысячъ человѣкъ стояло подъ знаменемъ. Или правильнѣе, восемь тысячъ героевъ, имена которыхъ, увы! исторія не сохранила. Подобно тому, какъ благовонныя вещества сохраняютъ покойниковъ, также, говорятъ, и великія событія хранятъ имена тѣхъ, которые за нихъ погибли. Это ошибочно. Какое дѣло по важности своего значенія можетъ сравниться съ тѣмъ, которое соединяло съ Ліономъ монархію и свободу? А между тѣмъ, всѣ эти роялисты и жирондисты, погибшіе рука объ руку, развѣ не забытыя жертвы?
Увы! есть союзы, которые обречены судьбою на фатальную развязку. Союзъ Монархіи и Жиронды былъ однимъ изъ такихъ. Заключенный въ ту мучительную ночь, когда королева показала Гаде спавшаго въ люлькѣ Дофина, союзъ этотъ укрѣпился сегодня только для того, чтобы породить одну изъ тѣхъ обманчивыхъ надеждъ, которыя доводятъ до могилы тѣхъ, кому суждено умереть. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Съ битвы 29-го мая популярность Анри только возросла въ глазахъ тѣхъ, кто видѣлъ его за дѣломъ, то солдатомъ, то организаторомъ, и потому всѣ желали, чтобы онъ былъ во главѣ подготовлявшагося сопротивленія.
"Какъ бывшій полковникъ, отецъ мой, — пишетъ m-lle Вирье, — былъ самымъ старшимъ офицеромъ по чину въ Ліонѣ и самымъ образованнымъ… Но онъ отказался отъ сдѣланнаго ему предложенія взять на себя командованіе… Онъ былъ однимъ изъ слишкомъ замѣтныхъ поборниковъ монархіи, чтобы не придать возстанію политическаго характера, котораго слѣдовало избѣгать…
"Все еще надѣялись приручить чудовище. Во избѣжаніе его гнѣва превращали въ республиканцевъ тѣхъ, кто менѣе всего на это разсчитывалъ".
Послѣ отказа Вирье, обратились къ графу де-Преси [79].
Любопытная была личностъ этотъ главнокомандующій, котораго себѣ выбрали Ліонцы. М-lle Вирье говоритъ, что онъ былъ маленькаго роста, съ высокими плечами, сѣдой, съ цвѣтомъ лица негра, но храбрый до безумія и вѣчно веселый, даже въ самыя отчаянныя минуты.
