Андрей Геласимов - Степные боги
Митька привстал со своего места, покачнулся и властно махнул Петьке рукой, подзывая его к себе. Тетка Наталья тут же освободила табурет рядом с ним и пересела подальше, а Петька взгромоздился на ее место. Одноногий обхватил его за плечи рукой и жарко дыхнул ему в ухо:
– Ну так чо, обижают тебя здесь?
– Да нет, все нормально.
Петька для верности помотал головой, но одноногий ему все равно не поверил.
– Врешь. Знаю, что обижают. Но ты молодец, что не стучишь. Я стукачей, знаешь, вот так…
Одноногий взял пустой стакан и что было сил треснул им по столу. Стакан разлетелся на мелкие сверкнувшие осколки, и на секунду во дворе воцарилась мертвая тишина.
– Гуляй дальше! – крикнул одноногий, отнимая порезанную руку у тетки Натальи, которая мгновенно подскочила с полотенцем, чтобы ее перевязать.
– Понял? – спросил он у Петьки.
– Ага, – ответил тот, хотя не знал, что он должен понять.
– Вот так! И заруби себе на носу, – продолжал одноногий. – Потому что ты моя порода и, следовательно, знать должен, что русского человека так просто голыми руками не возьмешь. Это немца можно, румынца там какого-нибудь, а русский человек – его много. Он ведь почему буйный? Да потому, что он в себя целиком не помещается. Немец – тот не только в себя уместится, там еще человек пять войдет. А русскому в себе тесно, вот и рвется наружу. Сильно много русского человека. Оттого и бушует.
Одноногий слизнул кровь с порезанной ладони и подмигнул Петьке.
– А будут еще к тебе лезть, вот сюда зубами вцепись, – он ткнул пальцем в Петькину шею, на которой все еще синела полоса от веревки. – И рвани. Да покрепче рвани, чтобы кровью, блядь, своей захлебнулись. Теперь понял?
Не дожидаясь Петькиного ответа, он встал, поднял чужой стакан и крикнул на весь двор:
– За Победу!
Гости стали дружно вставать, тянуться к нему своими стаканами, но в этот момент за воротами вдруг раздался истошный вопль:
– Помогите! О-о-о-ой, господи, убивают!
Те, кто сидел ближе к воротам, кинулись на улицу. Остальные тоже побросали свои вилки и ринулись в узкую калитку. Ужом протиснувшись между ними, Петька увидел окровавленную тетку Алену, которая металась в темноте по улице, стараясь увернуться от мужа. Тот, огромный и страшный, как рассвирепевшая вдруг гора, размахивал над головой поленом и время от времени попадал им по тетке Алене, сколько бы та ни старалась отскочить от него подальше. Всякий раз, когда сучковатое полено с глухим стуком опускалось ей на плечи или на голову, она тяжело вскрикивала, но все же продолжала свой бег, понимая, что стоит остановиться – и все, уже ничего не поправишь.
– Убью, – негромко вздыхал ее муж, пытаясь оттолкнуть от себя Леньку Козыря, который висел на нем бесцветной болтающейся тряпицей.
После очередного такого толчка Ленька отлетел далеко в сторону, стукнулся головой об забор и, вытирая с лица кровь и злые беспомощные слезы, закричал из последних сил:
– Беги, мамка! Беги!
Он, очевидно, тоже успел понять, что добром для нее все это уже не кончится.
Митькины гости, на секунду замершие у ворот, наконец пришли в себя и бросились на Ленькиного батю. Тот с легкостью расшвырял их по сторонам, но этих мгновений хватило тетке Алене, чтобы шмыгнуть в проулок и скрыться за высоким черемуховым кустом.
– Все равно убью, – упрямо повторил ее муж и побежал следом за нею.
Остальные тоже кинулись в проулок.
Постояв немного у ворот и послушав, как удаляются рев, матерщина и крики, Петька повернулся к Леньке. Тот по-прежнему сидел у забора и плакал.
Чтобы удостовериться в том, что Козырь действительно плачет, Петька подошел к нему и присел перед ним на корточки. Ленька был одет в синюю нарядную рубаху, которую отец, видимо, привез ему с фронта и которая теперь была изорвана в клочья на плечах и на груди.
– Трофейная? – спросил Петька.
– Да пошел ты, – всхлипывая, ответил ему Козырь.
В этот момент из калитки, слегка покачиваясь, вышел одноногий.
– Что за шум, а драки нет? – сказал он, оглядываясь по сторонам.
– Все убежали, – ответил Петька.
– Понятно, – протянул одноногий, подходя к пацанам. – Весело, гляжу, тут живете. А это еще кто?
– Ленька Нестеров, – сказал Петька. – Тетки Алены сын. Она в лагерь к охранникам всю войну блядовать ходила, вот его папка убивает ее теперь.
– Правильно делает, – одобрил одноногий. – Блядовать нехорошо… А это, значит, и есть тот самый фраерок, который тебе спуску не давал? Это про него мне мать нашептала?
– Ага, – кивнул Петька.
– Ну так это же замечательно. Теперь поквитаешься. Давай вмажь ему хорошенько. Пусть, сука, узнает, кто в доме хозяин.
Петька нерешительно посмотрел на отца, а потом перевел взгляд на Леньку. Тот, все еще всхлипывая, исподлобья смотрел на него.
– Я не буду, – сказал Петька.
– Чего так?
– Я первым не бью.
Одноногий схватил Петьку за шиворот и с неожиданной для него силой швырнул его на землю. Затем сам быстро опустился рядом с ним на колено, ловко отбросив свою деревяшку в сторону, уцепился за Ленькину руку и ткнул ею Петьке прямо в лицо.
– Ну все, теперь ты не первый. Он тебе врезал. Давай… Я кому говорю – бей!
Но Петька медлил. Он смотрел на Козыря, который беспомощно ждал его решения, шмыгая носом и косясь на одноногого. Петька хмурил брови, морщился и, как река в половодье, наливался изнутри гневом.
– Бей! – заорал одноногий, хватая Петьку за правую руку и пытаясь ткнуть этой рукой в лицо Леньке Козырю.
Петька рванулся, освобождаясь из цепкой хватки отца.
– Еще раз, сука, меня тронешь, – закричал он ему, вскакивая на ноги, – я тебе ухо откушу!
Одноногий на секунду опешил, но потом засмеялся.
– Моя порода! – сказал он и потрепал сына по щеке.
Петька, не раздумывая, вцепился зубами ему в ладонь, стиснул их до боли в деснах, а потом рванулся в сторону и побежал к Валеркиному дому, сплевывая себе под ноги не нужную ему, чужую кровь.
Глава 15
Во дворе у Валерки стояла запряженная в телегу Звездочка. На крыльце курил дед Артем. Увидев внука, он сильно затянулся своей самокруткой. Лицо его в темноте осветилось, и на секунду он стал похож на маску китайского черта.
– Говенный твой доктор, – покачал дед Артем косматой головой. – Не может он ни хрена.
Петька на мгновение замер рядом с ним на крыльце, как будто хотел что-то спросить, но потом молча скользнул в приоткрытую у него за спиной дверь.
В комнате ничего не изменилось. Валеркина и Петькина мамки все так же сидели, сгорбившись, на своих табуретах рядом с кроватью. Хиротаро неподвижно сидел у стола. В свете керосиновой лампы казалось, что он спит, положив руки себе на колени. Единственное, что отличало его от обеих женщин, – это неестественно прямая спина. Он сидел так, словно у его табурета была высокая невидимая спинка. Ничто в комнате не нарушало мертвой неподвижности этих трех фигур, и Петька тоже невольно замер, сливаясь с ними в одно окаменевшее целое.
Потом на крыльце завозился, поднимаясь на ноги со ступенек, дед Артем, и это вернуло Петьку к жизни.
– Чего сидите-то? – сказал он. – Ему в лагерь надо.
– Так мы не знали, что с ним делать, – негромко откликнулась Петькина мамка. – Как его без тебя отпустить? Разве можно?
– А я ему нянька, что ли?
Петька толкнул Хиротаро в плечо, и тот сразу открыл глаза.
– Домой иди, слышишь. Нечего тут. Иди обратно.
Хиротаро встал, но не двинулся с места.
– Оглох, что ли? Пошел, говорю. Не нужен ты здесь.
Японец взял со стола стакан с темной жидкостью и протянул его Петьке.
– Чего? – сказал тот. – Не хочу я пить.
– Это он для Валерки отвар сделал, – сказала Петькина мамка. – Трав каких-то в огороде насобирал.
– Сам пусть пьет. Не нужны нам его припарки.
Хиротаро показал на Валерку, который неподвижно лежал на кровати, и снова протянул Петьке стакан.
– Каздый цас давать нада. Спать будет. Спать хоросо.
– Сам дрыхни. Тоже мне доктор. Вылечить не может – припарок заместо этого наварил. Иди отсюда.
Хиротаро поставил стакан на стол и молча направился к выходу. Навстречу ему со двора вошел дед Артем. В сенях они оба остановились.
– Вишь, паря, – вздохнул дед. – Нету силы в твоей науке. Хоть японская, хоть нашенская, все одно – помрет сорванец. А жалко, ети его…
Хиротаро ничего не ответил и вышел во двор.
Прогнав японца, Петька взял со стола керосиновую лампу и осторожно подошел к Валеркиной кровати. В неверном призрачном свете он не увидел стоящего на полу жестяного таза, запнулся об него, но Валерка от этого грохота даже не пошевелился.
Петька склонился над ним. Лицо у Валерки изменилось так сильно, что в первую секунду Петьке показалось, будто он смотрит на маленького сморщенного старичка.
– Это же надо, чего немочь проклятая с человеком делает, – негромко сказал у него за спиной дед Артем. – Какие тут доктора, ети их… Ему хороший бурятский шаман нужен. Бесы в ем злые. Тайлаган собрать надо, лошадь на костре пожарить – глядишь, и оклемается паренек. Плохое тут место. Ой, нечистое… Даром, что ли, буряты по всей Разгуляевке своих зеркал понавешали?
