Вячеслав Софронов - Кучум
— Сам кто таков будешь, — небрежно крикнул седоусый казак, выехавший чуть вперед от основного отряда.
— Князь Федор Барятинский, — отчеканивая слова и не выказывая ни малейшей тревоги за свою судьбу, ответил тот.
— А чего вы пальбу устроили? — опять задал вопрос седоусый. — Не ляхи, не татарва, а по своим, русским же и стреляете. А?
— А послан я царем к вашим атаманам, чтоб передать грамоту.
— Так давай ее сюды, — седоусый явно тянул время. Федор, крутнув головой, увидел струги, что первыми напали на купеческую барку и теперь, видно, пограбив ее, подходили вплотную к берегу. На каждом из них было не меньше десяти человек, а самих стругов с полдюжины. Значит, они раз в пять-шесть по числу превышали его отряд. Может, и прав Репнин, не надо было заступаться за купцов, но уж коль ввязались в заварушку, то надо держаться до конца.
— Мне нужно вручить грамоту всему казачьему войску, а не какому-то там… — разбойнику — хотел крикнуть он, но сдержался, добавил, — первому встречному.
— Ишь, чего захотел, чтоб мы из-за тебя крут собирали! — ответил казак. — А не хочешь по-хорошему грамотку отдавать, то и силком отберем. Может, ты брешешь про грамоту. А ну, покажь!
— Пес брешет! Я царев слуга, и не бывать тому, чтоб не выполнил его приказание. Убьете меня, так что с того? Все царю станет известно.
Конники топтались на месте и не решались броситься на него, то ли опасаясь ружей стрельцов, направленных на них, то ли слова о царской грамоте подействовали, но они начали о чем-то совещаться.
— О чем царская грамота будет? — крикнул, наконец, седоусый, и по его вопросу Федор понял, что стычки, возможно, удастся избежать.
— Как приедем к вам на круг, тогда и узнаете.
— Вели своим людям не стрелять.
— А ты своих уводи. Мы следом поедем, — поставил условия Барятинский, не желая соединяться с казаками.
— Ладно, езжайте за нами, — нехотя ответил седоусый казак и поворотил коня в противоположную от реки сторону.
Барятинский подал знак стрельцам, чтоб ехали к нему и, дождавшись их, тихо проговорил:
— Оружие держать наготове. Не верю я им.
— Точно. В открытую они не полезли, а исподтишка запросто могут, — согласился Митрофан Сизый, — я уже с ихним братом дело имел.
Ехали долго и уже в темноте почуяли запах дыма, затем услышали собачий лай, потом отдаленные огоньки выдали присутствие людского жилья.
— Эй, ждите здесь, — послышался голос седоусого, — в станицу мы вас все одно впотьмах не запустим.
— Хорошо, — ответил Барятинский, тяжело спускаясь с коня на землю и разминая обеими руками затекшую спину. — Митрофан, подберись тихонько к самым воротам, может, услышишь, чего они там толкуют.
— Держите повод, — ответил тот откуда-то из темноты, — сейчас, князь, я мигом…
— Да тише ты, тише, — приглушенно шептали стрельцы. И по напряжению в их голосах Федор понял, что и они не особо доверяют казакам.
Митрофан вскоре вернулся и горячо зашептал на ухо Барятинскому:
— Сюда идут. С факелами человек пять, а может и поболе.
— Ладно, молодец. Не слышал, о чем говорили?
— Где там услышишь. Крепость у них сурьезная. С вышками, с воротами. Едва подобрался.
Барятинский сам уже видел направляющиеся в их сторону, колеблющиеся и перемещающиеся по воздуху факельные огни, а затем различил и фигуры людей, лица, чуть освещенные неровным слабым огнем.
— Кто тут царский гонец будет? — зычный, сильный голос принадлежал могучему казаку в бараньей папахе на голове и с курчавой бородой, закрывавшей пол-лица.
— Князь Федор Барятинский. Гонец от царя московского Ивана Васильевича послан с грамотой к атаманам казачьим.
— Где грамота?
— Она у меня, но я должен знать, кому ее вручаю…
— Матвей Мещеряк. Выборный атаман этой станицы.
— Хорошо, однако царская грамота не к одному атаману, а ко всем казакам. И говорить мне надо со всеми сразу… Собери круг.
— Ишь, чего захотел, князь, — крякнул атаман, отведя в сторону факел, вероятно, чтоб скрыть усмешку, — всех атаманов собрать! Я в донские станицы не поеду, а они ко мне не пожелают. Не выйдет, — и Мещеряк развернулся, собираясь уйти.
— Но ведь можно зачитать грамоту завтра на общем кругу вашей станицы, а затем мы переедем в другую.
— Хитер, — атаман остановился, вновь повернувшись лицом к Федору, — пусть будет по-твоему. Завтра к полудню круг созову. Прощевайте…
— А ночевать нам где? — растерялся князь Федор. — Не тут же под стенами…
— Вас проводят, — ответил Мещеряк. — Эй, Савва, укажи им, куда коней поставить, и где самим обустроиться, — обратился он к невысокому казаку с раскосыми глазами. — То мой есаул, Савва Волдырь. К нему и обращайтесь за всем, — и атаман, не спеша неся факел перед собой, от которого ясно высвечивался его широкий силуэт, зашагал вместе с казаками в сторону темнеющих строений станицы.
— Аида за мной, — махнул им Волдырь и повел их в темноту.
— Куда это ты нас, — догнал его Алексей Репнин, — не на погибель ведешь? Почему не в городок?
— В городке казаки живут, а вы — царевы слуги. Вам туда нельзя.
— Боитесь нас что ли? — с издевкой спросил Репнин.
— Дура… За вас боимся. Прирежут ненароком и поминай как звали. Для таких как вы у нас отдельный курень имеется.
И точно, он привел их в просторную избу с низким потолком и обмазанными глиной стенами, где на полу лежали ворохи старого сена, а вдоль стены тянулась одна большая лавка.
— Да нам всем не войти, — развел в растерянности руками князь Федор.
— По очереди ночуйте. Вам же спокойнее. Пущай дозорные снаружи поглядывают кругом. Вы, говорят, сегодня наших казаков постреляли, когда они купецкую барку шарпали, а за такие дела у нас не прощают. Коней в загон поставьте. Вон, рядом, — и не прощаясь, Болдырь ушел, унося с собой и факел.
Чертыхаясь и поминая казаков недобрым словом, стрельцы поделились надвое и бросили жребий, кому первыми нести караул подле избы. Федор Барятинский лег поближе к небольшому оконцу, положив рядом с собой заряженную пищаль, пощупал на месте ли кисет с огнивом. Другие стрельцы тоже улеглись в обнимку с ружьями.
Но ни ночью, ни до полудня следующего дня никто даже не приближался к месту их обитания. По гомону доносившихся голосов догадались, что казаки собираются на круг, а вскоре появился и есаул, передав слова атамана, чтобы шел только главный гонец с помощником. Барятинскому и Репнину ничего другого не оставалось, как выполнить их условия.
Царскую грамоту перед собравшимися казаками, которых, как он прикинул, было не меньше трех сотен, читал сам Барятинский. Когда он закончил чтение и вновь свернул ее, то весь казачий круг настороженно молчал. На небольшой помост в центре площади-майдана не спеша поднялся и встал рядом с князем Федором атаман Мещеряк.
— Я, казаче, что думаю, — начал он осторожно, цедя каждое слово, — спасибо царю-батюшке, что про нас помнит и к себе на службу зовет. Только вот про плату за службу тут ничегошеньки не говорит. Отчего так? А, князь? Бесплатно хочет царь заставить нас служить? Али как? Ответь.
— Плата обычная, — Федор пробежался взглядом по лицам сгрудившихся казаков и не нашел в них особой заинтересованности от чтения царской грамоты, — в зависимости от чина и звания. Рядовому — по гривне в месяц, а сотнику — по три.
— Чего-то больно много сотнику выходит, — выкрикнули из середины толпы, — мы у себя все поровну делим. За что ему такой причет?
— Слушайте, станичники, — не выдержал Барятинский, — я не торговаться приехал, не баранов покупать, а призвать вас на службу. Грамоту царскую я прочел. А кто служить пойдет, тот в накладе не останется.
Казаки долго шумели и все пытались выяснить, какая часть от захваченной у врага добычи им причитается, как будут кормить, кто станет поставлять корм для коней и подобные мелочи. Федор глянул на Алексея Репнина, который стоял чуть позади него и с презрением поглядывал на торгующихся казаков, и подал знак, что пора уходить. Тот утвердительно кивнул, и они направились к краю помоста.
— А вы куда? — остановил их удивленный Мещеряк.
— Круг еще не закончен. Куда приходить тем, кто согласится на службу пойти?
— Ждите здесь, — Барятинский чуть приостановился, — как объедем остальные городки-станицы ваши и обратно возвращаться станем, то всех и заберем, доставим в Москву.
…Они объехали еще десятка два станиц, где также собирали круг, казаки торговались, выказывали недовольство царским обещанным жалованием, и никто особо не горел желанием идти на войну в далекую Ливонию.
Последний городок, куда их привезли, носил странное название — Качалин.
— Может, здесь поболе охотников сыщется, — почти с сочувствием заявил им Савва Болдырь, отряженный с ними атаманом Мещеряком в качестве сопровождающего, — новоходы здесь все собраны. — И на вопрос Репнина, кто это такие, охотно пояснил, — да кто недавно в казаки подался. Тех новоходами и зовем. И Качалин он потому, что то придут, то разбегутся, черт их поймет. Качалы, они и есть качалы…
