Вячеслав Софронов - Кучум
— Да не меньше пяти.
— Пять? Да они тут все вверх тормашками подымут, поставят. Видать, не имел дела ты с казаками.
— Ничего. Мы еще поглядим, кто кого. Есть у меня слово такое, супротив которого никто не устоит. Справлюсь и с ними.
— Куда ж тебе столько воинов? С кем воевать собрался?
— Коль сам не догадлив, то нечего и спрашивать. Отправишься на лодке с десятью гребцами в конце недели. Дорогу, надеюсь, сыщете. А до снега успеешь обратно возвернуться.
— А коль не приведу казаков? Тогда как? — Павел поднялся.
— Не приведешь в этот раз, в другой сами придут. Главное, чтоб весть моя до них дошла. Я так думаю.
БЛАЖЕНСТВО ГРЯДУЩИХ
Князья Федор Барятинский и Алексей Репнин пробирались вдоль Волги в поисках казачьих разъездов, чтоб передать атаманам грамоту от царя московского о службе военной. Их сопровождал небольшой отряд в двадцать человек легко вооруженных стрельцов. Ехали уже неделю по почти безлюдным местам, где совсем недавно прокатилась крымская орда Девлет-Гирея, оставляя после себя головни обгорелых деревень, вытоптанные поля.
Федор и Алексей были уже опытными воинами, успевшими повоевать в Ливонии, оба женились, имели детей. В них трудно было узнать молодых князей, несших когда-то дозорную службу с отрядами Алексея Даниловича Басманова. Многое вспоминалось им о прошедших годах сейчас, когда они вновь ехали по тем самым местам. Нет в живых Басмановых (ни отца, ни сына), уличенных в измене царю и казненных в один день. Нет доблестного старого воеводы Воротынского, умершего под пытками. Едва уцелел род их друга Петра Колычева, многих из которых также отправили на плаху.
Но здесь, на степных просторах, вдали от царских покоев, не хотелось вспоминать о казнях. Ласковый ветерок, не предвещавший пока скорого приближения осени, обдувал лица, ворошил волосы, отдохнувшие за ночь кони бежали резво и жизнь казалась чудесной.
— Помнишь, как когда-то здесь зайцев гоняли? — крикнул громко скакавший чуть впереди Барятинский.
— А как же, — отозвался Алексей Репнин, — помню, даже дома часто вспоминаю, с чего наша служба начиналась.
— А Василия помнишь, что учил нас на ночлег устраиваться?
— Конечно… И бой тот с крымцами помню, когда мы едва уцелели, если бы не он. Лихой воин был…
— Почему был? — удивился Барятинский.
— Так, не видно его. Видать, сгинул где-то.
— А я его часто вспоминаю. Особенно, как он за меня в Бахчисарае выкуп заплатил, а сам остался… — Барятинский помолчал и добавил, — нет, не верю, будто погиб. Не тот он человек, чтоб погибнуть. Нет, не тот.
— В жизни всякое бывает, — глубокомысленно закончил разговор Алексей Репнин, и они долгое время ехали молча.
Под вечер, поднявшись на высокий степной курган, на некоторое время остановились, любуясь открывшейся перед ними рекой, которая делала здесь широкий поворот, расчленившись на два рукава, обтекая большой, заросший густым лесом остров.
— Вон, гляди, — указал Репнин, — две барки купеческие, видать, плывут.
— Точно, одну вижу, — Барятинский приставил к глазам руку козырьком, вглядываясь вдаль, пытался обнаружить, где Алексей увидел вторую.
— Неужели не видишь? Да вон она, подле самого берега плывет.
— А-а-а, — протянул Федор, — вроде, вижу. — Он скрывал от товарища, что после ранения под Смоленском зрение его начало слабеть, и он порой не различал лицо человека и с десяти шагов. Но так бывало не всегда, обычно глаза не подводили его, а сейчас он просто не разглядел плывущую под самым берегом купеческую барку.
— Видать, на Астрахань плывут, — предположил Репнин.
— Должно быть…
— Гляди, гляди! — вдруг взволнованно вскричал Репнин. — Чего это?
— О чем ты? — не понял Барятинский.
— Челны или иные лодки к ним направились. Штук с десять будет.
— Рыбаки, может? — предположил Федор, пытаясь разглядеть небольшие суда, но это удалось ему далеко не сразу. Зато его зоркий друг взволнованно пояснял обо всем происходящем:
— Стреляют с лодок тех… Рыбаки, говоришь!?
— Куда стреляют?
— Так по купцам! Куда же еще!
— Неужто разбойники? Чего делать станем? Помочь бы надо купцам.
— Поможешь тут. Они — на лодках, а мы — на конях. К ним тем временем подъехали изрядно постегавшие стрельцы, чьи лошади были не столь выносливы.
— Поди, казаки и вольничают, — высказался вслух самый старый в отряде Митрофан Сизый, — знаю я ихние повадки… Мы едем их на цареву службу приглашать, грамоту везем, а вот она ихняя служба. Чего им головы подставлять, кровь проливать, когда пожива рядом.
В это время с переднего судна глухо прозвучал звук пушечного выстрела и небольшое серое облачко поднялось над бортом купеческой барки. Одна из лодок перевернулась, верно, в нее и угодило пушечное ядро, но остальные подплывали все ближе к замедлявшему ход судну. Раздался еще один пушечный выстрел — и другая лодка словно переломилась пополам.
— Ай, молодец пушкарь! — закричали возбужденные стрельцы, с интересом наблюдавшие за развернувшимся перед ним сражением.
— Ему первому повешенным и быть, — отозвался Митрофан Сизый, — казачки за убийство дружков своих по головке не погладят.
— Смотрите, а другая барка к берегу причалила…
— Точно. Видать, прятаться побегут в кустики, — стрельцы дружно засмеялись, — у кого живот слабый.
— Надо хоть эту барку, что у берега, защитить, — зло дернул себя за ус Федор Барятинский, — а то смотрим, как разини на базаре. Вперед, готовь пищали, — и, хлестнув коня, первый поскакал вниз с кургана, а за ним Репнин и остальные стрельцы, на ходу освобождая из дорожных чехлов ружья
Когда они подскакали к берегу, то увидели брошенную тяжело груженную, низко осевшую в воде барку, к которой подплывали три казачьих челна. На самой барке никого не было, видно, купцы и впрямь сбежали, не желая рисковать жизнью ради собственного добра.
— А ну, ударь по ним с берега, — скомандовал Барятинский и, тщательно прицелившись, выбрал переднего, сидевшего на струге гребца. Он глянул через плечо и увидел, что все стрельцы, встав в ряд, выцеливают людей, подплывающих к брошенному судну. — Огонь! — крикнул он и подвел фитиль к затравке.
Первый залп был столь силен и точен, что почти все казаки, сидевшие в первом струге, были ранены или убиты. Тотчас с двух других стругов раздались ответные выстрелы, ранив несколько коней и молодого стрельца.
— Укрыться за деревьями, — скомандовал Барятинский, отбежав в сторону и встав за толстым стволом огромной раскидистой ивы, ветви которой опускались к самой воде.
— Нам не выстоять против них, если они соединят силы, — зло выкрикнул Алексей Репнин, подбегая к дереву.
— Неужто испугался, — поддразнил друга Федор, торопливо заряжая пищаль немецкой работы, подаренную ему отцом по возвращении из Крыма.
— Не бросайся словами, Федор, — сверкнул глазами Репнин, — какой смысл гибнуть от рук разбойников… Что они нам…
— Когда-то умирать все одно придется… Не все ли равно, — Барятинский выставил пищаль из-за дерева и стал наводить ее на кого-то, невидимого Репнину.
— Умереть ему не терпится, — сплюнул на землю Алексей, — места получше выбрать не мог.
— По берегу человек двадцать верховых скачут, — выкрикнул из-за соседнего дерева Митрофан Сизый.
— Ну, что я тебе говорил? — Алексей Репнин пытался отговорить друга от стычки с разбойниками, которая дорого могла им обойтись, — мы же посланы не купцов защищать, а казачьих атаманов искать. С царевой грамотой посланы! Слышишь ты меня?!
— Слышу, слышу, — ответил Барятинский и поднес в очередной раз фитиль к полке с порохом. Облако дыма на какое-то мгновение окутало их, но быстро унесенное ветерком поплыло назад, и Федор, сузив глаза на почерневшем от выстрелов лице, недобро глянул на Репнина, — только не привык я в сторонке держаться, когда добрых людей обижают. — Потом глянул на приближающихся верховых и, быстро вскочив в седло, крикнул укрывшимся за деревьями стрельцам. — Ждать меня здесь. За главного — князь Алексей остается…
— Федор! Куда ты?! — бросился к нему Репнин.
— К ним, — не объясняя своего поступка, ответил тот и, дав шпоры коню, поскакал навстречу верховым.
Те, увидев, что к ним направляется лишь один всадник, придержали коней, ожидая его на безопасном расстоянии от укрывшихся за деревьями стрелков. Барятинский тоже придержал коня, остановившись в двадцати шагах от всадников.
— Кто такие? — выкрикнул он резким, привыкшим повелевать голосом. Впрочем, он уже по одежде догадался, что перед ним казаки, которых они столько дней искали.
— Сам кто таков будешь, — небрежно крикнул седоусый казак, выехавший чуть вперед от основного отряда.
