Юлия Яковлева - Краденый город
«Он обманщик, – сказал голос у Тани в голове. – Пить здесь тоже ничего нельзя».
– До дна! – прикрикнул серый. – И тогда часы снова перевернутся. И, может, они успеют перевернуться до того, как Шурка и Бобка… э-э-э… пострадают.
Таня вскинула на него глаза.
– Но повторяю: я не смерть. И ничего тебе не обещаю.
– А много там еще? В этой чаше? – спросила Таня.
– Не хочешь – как хочешь. Вылезай из саней. Тпру!..
Таня вскочила, выхватила у него из рук чашу, бережно поднесла ко рту и залпом выпила. Поставила на часы пустую.
Ничего не произошло.
Потом скрипнуло. Нижняя – полная – чаша дрогнула. И тотчас часы начали медленный кувырок. Чаши менялись местами. Теперь полная до краев взмывала вверх, пустая шла назад. Пришла. Первая капля упала в нее.
И на всех часах, которые только были на другой стороне, тотчас двинулись стрелки. Время снова пошло, полетело вперед. Улицы и площади сжимались до нормального размера. Сужались реки – снова становились каналами. Разбегались по домам игрушки. Гарцевали стулья, столы, диваны, кровати. Махали крыльями-страницами книги – целые стаи книг. Вскакивали обратно на свои постаменты сфинксы, львы, всадники. Бежали, придерживая каменные покрывала, мраморные красавицы – и тоже карабкались на свои пьедесталы, задирая полные, неспортивные ноги. Моря снова стали прудами в парках. Дома обрели человеческую мерку. Черный ангел с крестом приземлился обратно на высокую мраморную колонну, сложил острые крылья и повернул лицо туда, куда смотрел последние сто с лишним лет. Страшная темная река, по которой плыли мечи, копья, ножи, река, которая была границей Туонелы, снова стала Невой, дала льду себя сковать. И площадь с фарфоровыми деревцами, громадной чернильницей собора и вмерзшим трамваем расстелилась за миг до того, как на нее, взорвав сугроб, плюхнулись санки с Шуркой и Бобкой. И тети-Верины часики снова пошли.
Часы во всем городе стучали. Со стуком перемахивали с деления на деление стрелки. Всё прыгали, всё бежали – нагоняли. И в конце концов их ход обрел обычную плавность. Они уже спокойно и равномерно перескакивали с одной черной палочки на другую.
Глава 50
Санки со всего маху врылись носом в сугроб.
Шурка выдирался наружу ногами и рукой, а другой тащил Бобку. Раскидал снег. Выполз. От него валил пар.
Бобка не ощущал мороза. Он только понимал, что вокруг не просто холодно, а страшно холодно. Огромные ледяные мечи свисали с крыш.
Но это были крыши! Знакомая твердая линия крыш. Без всяких там штучек.
Солнце ласково золотило студеные дома.
Из-за толстой корки инея, искрящейся на солнце, мертвый трамвай казался елочной игрушкой.
Бобка почувствовал, как что-то маленькое и твердое холодит руку. Он посмотрел на запястье и поразился: две толстенькие стрелки были неподвижны, а третья, тоненькая, живо бежала по кругу, словно проверяя, все ли деления на месте. Часы снова шли!
Шурка тоже заглянул.
– Тю, – сказал он. – Тети-Верины часики. Вот они, оказывается, где. Идем.
Глава 51
Мороз опомнился и нещадно драл обоих за уши.
– Домой хочу… – трясся всем телом Бобка.
– Ну так давай живее! – прикрикнул Шурка.
– Скоро мы придем домой?
– Скоро! – хрипел Шурка. – Совсем скоро!
Вид у него был очень грустный. Бобка забеспокоился. Может, брат сломал ногу, когда они упали? Но вроде он не хромает.
Шурка выдернул санки из сугроба, пыхнувшего морозной пылью.
– А где Таня? – остановился Бобка.
– Таня придет! Попозже! – тоненько выкрикнул брат, наматывая веревку на кулак. – Ну! Домчу с ветерком! – слова были веселые, а вот голос невесел. – Как король едешь, Бобка!
– Как король игрушек? – уточнил Бобка, залезая на санки: упал животом, неуклюже перевернулся, сел.
– Какой еще король игрушек?
– Который в кукол превращает. Так мишка объяснил, – Бобка поставил ноги на полозья. – А вот же он.
Шурка обернулся. Стылым взглядом смотрел неживой трамвай, сам по колено в снегу. Искрились белые деревца. Купол собора реял в золотисто-розово-голубом небе, как огромная темная чаша.
– Не там. Вон там, – показал рукой Бобка.
На том месте, где раньше был мост, а теперь виднелся только снег, стояли сани. В них не было ни коней, ни оленей, ни собак. Никого не было.
– Ну наконец-то! А я уж думал, вы никогда не выберетесь! – оживленно закричал король игрушек. И захохотал.
Он постукивал кулаками и дул на них – как будто мог замерзнуть. Сорвал с головы серую обвисшую шляпу и помахал ею. Нахлобучил, потянув за поля.
«Король, а одет как попало», – осудил его Бобка. Одежка на короле и правда была ветхая, серенькая. И борода тоже серая.
– …А этот мне, главное, говорит: «Вы Дед Мороз?» Ха-ха! Дед Мороз!.. Деда Мороза не существует. Заруби себе это на носу, малыш. Его просто изображает чей-нибудь папа. В бороде из ваты. Или дядя, или старший брат. Только где все эти папы и дяди? Что-то их не видно. И куда это они все подевались, а? Некому больше Дедом Морозом прикинуться? Значит, не будет вам Нового года!
Он балаболил, словно наслаждался своим красноречием и остроумием и старался произвести впечатление на Бобку и Шурку.
Рядом с санями лежала фигура. Казалось, человек брел-брел, да и присел в сугроб, да и завалился на бок. Да так и остался лежать. Фигура вся была укутана, обмотана в теплое, с шалью поверх шапки, в валенках поверх ботинок. Только это все уже ничего не значило. Фигура была неподвижна. Похоже, Бобка был по-своему прав, говоря о куклах.
Они подошли поближе к саням. Вблизи сходство с куклой было еще явственнее.
– Вы где? – очнулся король игрушек, заметив, что никто его не слушает. Огляделся. – Шутники, однако! Побегать со мной наперегонки решили? Побегаем. Отчего же не побегать. Так даже забавнее.
Он встал на козлах во весь рост.
– Гонки на санях! Открытый чемпионат! Первенство Ленинграда! Ура! – радостно завопил он и хлопнул вожжами.
Глава 52
– Шурка, а ты не можешь бежать быстрее? – подал сзади голос Бобка. Ему было страшно.
Шурка опять попытался встать. На четвереньки. Потом разогнулся. Снова подался вперед, потянул санки.
Веревка врезалась в живот. Ноги были мягкие, не справлялись со снегом.
– Бобка, я просто человек-ветер. Не беспокойся, – бормотал Шурка, напрягая последние силы.
Санки так и норовили съехать с узенькой тропинки, протоптанной в сугробах редкими прохожими, и ткнуться в снег. От выстывших домов тянуло холодом.
– Наш дом! – крикнул Бобка.
А Шурка уже тащил его за подмышки из санок.
В квартире ничего не изменилось. Она была такой же темной, огромной и холодной. По углам лежал иней – король игрушек явно побывал здесь. В коридоре – снег, который намело через разбитое окно. В кухне – никого.
– Злая ушла, – обрадовался Бобка.
Печенья, правда, тоже не было. И карточки исчезли.
– Маня, наверное, тоже ушла, – объяснил Шурка.
Все двери в коридоре стояли нараспашку. Их дверь тоже. Задувал ветер.
Шурка прислонился к стене, прикрыл глаза.
– Надо шевелиться, – обеспокоенно сказал Бобка. – Бублик… помнишь, какой он худой был? Таял. И совсем растаял. Я тоже начал таять.
– Да? – брякнул Шурка, не слушая.
Он с трудом отлепился от стены. Искал что-то у печки, по углам, под шкафом. Нигде, как назло, не было ни щепки.
– Да. Но потом побежал – и перестал таять.
– Что? – осознал внезапно Шурка.
– Только ты Тане не говори. А то еще испугается.
Шурка кивнул и подсадил брата на диван.
– Холодно как, – тихо произнес Бобка. – А где все вещи?
– Сбежали.
Видимо, только диван и стол не смогли пролезть в дверь. Да еще картинам было лень слезать со стены, а люстра боялась прыгать с потолка. Рваный плед тоже почему-то не убежал. Шурка подтащил его, натянул на Бобку.
– Огонь разведем, – сказал.
Во рту у печки еще нашлись какие-то щепочки. И комок страниц из Таниной книги. Спичка никак не хотела чиркнуть. Наконец удалось с нею справиться. Оранжевые язычки вяло лизнули бумажный шарик.
– Пойду дров принесу.
Голос у Шурки был безучастный. Он вяло переставлял ноги: левая-правая, левая-правая. А на Бобку не смотрел.
– Дров принесу, – повторил он. – Только посижу немного! – крикнул уже из коридора. – Отдохну, а потом быстро все сделаю. Найду. Дрова…
Шуркин голос делался все слабее. А потом донеслось шуршание.
– Ты что? Прилег там? – забеспокоился Бобка. – Холодно ведь.
Но брат решил не отвечать. А может, ушел в ту комнату, на которой раньше висел замок. Таня говорила, там дрова.
Бобка сидел и смотрел на холмы пледа, под которыми были его ноги. Впрочем, теперь он уже не был в этом уверен. В печке пыхнуло оранжевым, и стало еще темнее: щепки обуглились и едва тлели. Скоро погаснут совсем. Бобка захотел пощупать, где ноги. Казалось, их там вовсе нет, а есть только холод. Но рука не поднялась. Она просто лежала рядом, как будто сделана из дерева. «Я превращаюсь в куклу», – сообразил Бобка.
