Блиц-концерт в Челси - Фавьелл Фрэнсис

– Нужно дать хлороформ, – сказал доктор. – Вы знаете, как сделать это с помощью тканевой маски?

Я кивнула.

Доктор достал из своего чемоданчика стеклянный флакон с пипеткой-дозатором и марлевую салфетку.

– Придется держать и флакон, и марлю во рту, – сказала я. – Но там, внизу, места достаточно. Если вы посветите фонариком в проем, я справлюсь.

Снизу снова раздался душераздирающий вопль. Единственное, что мне хотелось сделать, – поскорее прекратить эти крики.

– Сколько капель? – спросила я.

– Весь флакон, – мрачно буркнул доктор. – Поднесите марлю к его лицу, к тому месту, где, по-вашему, должен находиться нос. При этом сами старайтесь не дышать. Действуйте как можно проворнее.

Я зажала в зубах маску и небольшой флакон с хлороформом. Медсестра легла на живот возле проема. Я подумала, что это опасно: одно неверное движение – и шаткая конструкция обрушится, окончательно погребя под собой человека и погасив тот слабый огонек жизни, который еще теплился в нем. Однако крупная женщина действовала крайне осторожно: она взяла фонарик, чтобы освещать мне путь, и замерла.

«Готовы?» – спросили двое рослых дежурных в рабочих комбинезонах. Я кивнула. Они подхватили меня, перевернули вниз головой и, крепко держа за ноги, снова опустили в темноту.

– Вот видите, я вернулась к вам, – сказала я несчастному измученному существу, лежащему на дне ямы. – Доктор дал мне лекарство, оно снимет боль. Скоро здесь будут спасатели, они вытащат вас, – я продолжала говорить и одновременно крепко смочила хлороформом марлевую салфетку. – Вдохните как можно глубже. Сумеете? – В ответ последовал невнятный звук, больше похожий на хрип раненого животного. Я держала марлю над размозженным лицом человека. – Дышите глубоко… глубоко… глубоко, – послышался судорожный всхлип, затем еще один, более слабый. И все стихло. Хлороформ подействовал. Но он начал действовать и на меня. – Всё! – единственное, что я сумела крикнуть, и они вытянули меня наверх.

Я снова опозорилась – меня опять рвало, на этот раз рвота была усилена парами хлороформа и зловонием, исходившим от трупов, которые также находились на дне ямы – я видела разодранные в клочья куски мертвых тел. Медсестра придержала мою голову, затем быстро натянула на меня платье и застегнула пальто на все пуговицы.

– Все в порядке? – доктор профессиональным жестом подхватил мое запястье и сосчитал пульс. – Дышите глубже. Давайте – несколько глубоких вдохов.

Я быстро пришла в себя и сказала, что, пожалуй, пойду: уже поздно, меня ждут дома.

– Я подвез бы вас на машине, но у нас еще один вызов. А этот бедняга пока поспит до приезда спасателей, а там уж я сам им займусь. Спасибо, сестра. Вы отлично справились.

Я кивнула, мечтая поскорее уйти – к горлу снова подступала тошнота, и мне не хотелось в очередной раз позориться перед ними.

– Бегите, пока затишье, – подбодрил меня один из дежурных.

Я отправилась домой, но бежать вряд ли смогла бы – всю дорогу меня периодически выворачивало наизнанку. Миссис Фрит – благослови ее Господь – ждала меня на кухне. Едва я переступила порог, она взглянула на мое бледное лицо и проворно налила рюмку бренди.

– О нет, – выдохнула я, уловив запах спиртного. – Чаю, пожалуйста.

– Да, конечно, но сперва – бренди. Как Катрин? – с тревогой спросила миссис Фрит. – Это ведь не из-за нее на вас нет лица? С ней все в порядке?

– Катрин? Все то же, без изменений.

Внезапно меня охватил страшный озноб. Я тряслась, как в лихорадке, и не могла остановиться. Никогда в жизни я не видела такого кошмара, который открылся мне на дне той черной ямы. Комментарий миссис Фрит по поводу моего приключения был лаконичен и сводился к тому, что я позволила себе раздеться на улице до нижнего белья. Моя экономка считала, что пострадавший мог бы подождать, пока приедут спасатели. Но она не слышала его жутких криков – они до сих пор стояли у меня в ушах.

Я лежала в постели и думала о наших бесконечных тренировках, когда нас, волонтеров, запихивали в ямы и щели, чтобы спасатели могли научиться извлекать людей из-под завалов. Я вспомнила о нашем с сестрой безумном увлечении акробатическими танцами, где тебя хватают за лодыжки и держат вниз головой. Кто бы мог подумать, что все эти вещи окажутся такими полезными? Или что однажды мое знание фламандского сослужит такую хорошую службу?

Зенитки ухали из темноты короткими одиночными выстрелами. Что-то тяжелое упало на мостовую неподалеку от нашего дома.

– Сейчас их прогонят, – раздался спокойный голос миссис Фрит. Экономка спала на кухне, друг от друга нас отделял только холл. – Они всегда так стреляют, когда налет подходит к концу.

– Знаете, – отозвалась я, – а ведь вы сгодились бы для этой работы гораздо лучше меня. Вы ведь крошечная, прошли бы в расщелину между плитами без труда.

– Только не в платье. А раздеваться на улице до панталон я не намерена, – отрезала миссис Фрит.

Мы пожелали друг другу спокойной ночи, я прижала к себе теплое тельце Вики и уснула.

В тот день, когда Катрин с малышкой должна была выйти из больницы, миссис Фрит и мадам Р. скребли, мыли и чистили приготовленную для них комнату. Мы украсили ее цветами, разожгли огонь в камине и распаковали огромный сверток с детскими вещами, который прибыл из Канады, потому что чуть раньше Марджери Скотт рассказала об истории Катрин, и эти щедрые люди прислали все, что может понадобиться новорожденному на первых порах. А один из наших соседей подарил чудесную колыбель, которая стояла теперь в углу комнаты.

Достать автомобиль оказалось непросто. Ограничения на бензин были настолько жесткими, что такси в городе стали редкостью, а машины скорой разрешалось использовать только для перевозки раненых и тяжелых больных. Катрин пошла на поправку, но после нескольких недель лихорадки все еще чувствовала сильную слабость, к тому же с нами был маленький ребенок. Я надеялась поймать такси возле госпиталя – увы, безуспешно. Дежурная сестра попыталась вызвать машину по телефону – тоже тщетно. Пока мы ждали в приемном покое, к нам подошел доктор:

– Если вас не смутит присутствие психиатрического пациента, мы могли бы отвезти вас на скорой. Но сперва нужно доставить ее, а потом – к вам.

Я спросила, куда именно они направляются. Выяснилось, что место находится неподалеку от Челси – это небольшой приют для престарелых. Женщина останется там до тех пор, пока семья не решит, что делать дальше. Дежурная сестра заметила мои колебания.

– Не волнуйтесь, она тихая. Проблем не будет. Просто мы не можем больше держать ее в госпитале, коек и так не хватает.

Итак, Катрин, малышка и я оказались в одной машине с сумасшедшей. Молодая женщина – полагаю, до болезни ее можно было назвать хорошенькой, но теперь бледная, с одутловатым лицом, она выглядела изможденной – лежала в полузабытьи на носилках, надежно пристегнутая к ним ремнями. Я с некоторым опасением покосилась на ремни, но меня заверили, что это лишь для того, чтобы пациентка не скатилась с носилок. На самом деле она смирная и опасности не представляет.

Тем не менее наше путешествие трудно было назвать приятным: вскоре после полудня начался налет. Завывание сирен растревожило женщину. Она очнулась и начала подвывать – низкий протяжный звук, от которого кровь стыла в жилах. Ребенок Катрин тоже проснулся и заплакал. Вой и рев слились в какую-то дикую какофонию. Мы с Катрин не могли удержаться и залились глупым беспомощным хихиканьем. Машина остановилась. Водитель распахнул заднюю дверцу и спросил, с тревогой поглядывая на небо: «Эти мерзавцы опять затеяли свои игры. Что будем делать? Закинуть вас в бомбоубежище?»

– А с ней как? – я указала на привязанную к носилкам женщину. – Мы не сможем занести ее в убежище.

– Полежит в машине, – пожал плечами водитель. – Она все равно не понимает, что творится снаружи.

– Очень даже понимает. Она воет с тех пор, как завыли сирены.

– Ну ладно, – равнодушно качнул головой водитель. – Вы уж решайте, я не могу тут вечно стоять. Там дальше по улице есть убежище…