Блиц-концерт в Челси - Фавьелл Фрэнсис

Однажды вечером мне показалось, что Катрин узнала меня. Она была бледнее обычного, но вдруг затихла и перестала метаться в бреду.

– Я умираю? – слабым голосом произнесла она.

– Нет, напротив, ты поправляешься.

– Мне все равно. Если умру, заберите ребенка себе. Я собиралась назвать ее в вашу честь. Вчера приходил священник, но я слишком устала, у меня не было сил говорить с ним. Он сказал, что девочку надо крестить, а мне следует исповедаться. Я не захотела, и сестра отослала его.

– Не думай пока ни о чем. Сейчас для тебя главное – поправиться, – сказала я Катрин.

Однако в тот вечер налет был таким сильным, что я сомневалась, доживем ли мы все до утра. Больные перепугались, и старшая сестра инфекционного отделения, опасаясь паники, взялась развлекать их. Она и две другие сестры маршировали взад-вперед по палате в противогазах, напялив на голову ночные горшки вместо касок. Старшая сестра была маленькой хрупкой женщиной, но обладала отвагой львицы. Через несколько минут после начала представления пациенты помирали со смеху.

– Давай с нами, – позвала она меня. – Развеемся, пока есть время.

Неподалеку ухнула огромная бомба, стекла угрожающе задребезжали.

– Ну же, присоединяйся! – позвала меня старшая сестра.

– Я умею только плясать вприсядку и крутить колесо, – сказала я, выходя на сцену. Заправив за пояс полы моего форменного платья медсестры Красного Креста, я прошлась колесом по палате и пустилась в пляс. А мои коллеги пели и стучали по ночным горшкам, отбивая ритм.

Радостно было слышать хохот пациентов, к тому же, если ты ходишь колесом по палате, невозможно думать ни о чем другом. Когда стихли аплодисменты, затих и гул моторов над нами – самолеты отправились бомбить другую часть Лондона.

– Тебе лучше уйти, пока они не вернулись, – шепнула старшая сестра.

Я посмотрела на спящую Катрин. Она была похожая на маленькую усталую девочку с волосами, заплетенными в две косички. Ребенок тоже крепко спал в колыбели у изножья кровати.

Я спустилась в метро. Повсюду на платформах спали люди, массы людей – совсем как в Дувре после эвакуации из Дюнкерка. Мне нужно было сделать пересадку на Пиккадилли, здесь белая линия отделяла узкий кусок перрона, предназначенный для пассажиров. Вонь на станции стояла ужасающая: запах мочи, экскрементов и пота, исходивший от сотен немытых тел, смешивался с густым запахом карболки. Я перекинулась несколькими словами с дежурными медсестрами, восхищаясь их выносливостью и мужеством. Сомневаюсь, что смогла бы продержаться в таких условиях нескончаемо длинную ночь. Но дежурные сестры – свежие, подтянутые, деловитые и внимательные – спокойно выполняли свои обязанности, приходя на помощь тем, кто нуждался в их внимании и заботе. Мы в Челси ненавидели, когда нас отправляли на дежурство в бомбоубежища, притом что небольшие укрытия у нас в районе не шли ни в какое сравнение с огромными подземными убежищами на станциях метро. Девушки, работающие там постоянно, были настоящими героинями.

Возвращаясь однажды поздно вечером после очередного визита в инфекционный госпиталь, я решила срезать путь и пройти переулками. Поскольку транспорт не работал, добраться до Чейн-Плейс можно было только пешком. Авианалет начался как обычно, но, когда я уходила от Катрин, наступила небольшая пауза, лишь отдаленные выстрелы нарушали тишину ночного Лондона. Проходя по одной из улиц, я заметила группу людей, склонившихся над чем-то вроде дыры в фундаменте разбомбленного дома. На лобовом стекле припаркованного рядом автомобиля виднелась табличка «доктор». Было темно, но я сумела разглядеть троих мужчин и женщину. Женщина была одета в форму медсестры.

Когда я поравнялась с ними, она о чем-то быстро посовещалась с мужчинами, а затем обернулась ко мне и позвала: «Сестра!» Я подошла. Склонившийся над провалом человек выпрямился, но я не смотрела в его лицо – все мое внимание было сосредоточено на звуке, который шел из-под развалин: внизу кто-то ужасно страдал. Женщина в медицинской форме – высокая и крупная – спросила меня резким тоном: «Какой у вас размер бедер?» Мне пришлось повысить голос, чтобы заглушить доносящиеся из черного провала душераздирающие вопли: «Тридцать четыре дюйма». Мужчина взял обломок деревянной рейки и, воспользовавшись ею как линейкой, измерил мои плечи и бедра, а затем приложил рейку к дыре, над которой они все стояли. «Пройдет без проблем, еще остается по дюйму с каждой стороны», – заметил он.

– Вы позволите опустить вас туда? – спросил второй мужчина. – Надо помочь этому несчастному. Никто из нас не пролезет – отверстие слишком маленькое, а расширять его до приезда спасателей рискованно, все может обрушиться.

– Что я должна делать? – испуганно спросила я. После долгого дня у меня подкашивались ноги, да и отверстие в земле выглядело пугающе.

– Просто следуйте нашим указаниям, – сказала сестра.

Я согласилась.

– Снимите пальто, – скомандовал доктор.

Я сняла пальто.

– И платье, – добавил он. – Подол может запутаться в обломках и обрушить стенку.

Я снова повиновалась.

– Отлично, – коротко бросил доктор, когда я оказалась в одних «блэкаутах» – черных панталонах, которые большинство из нас носили под форменным медицинским платьем. – Придется спускаться вниз головой. Мы будем держать вас за ноги. Сначала опуститесь с фонарем – посмотрите, удастся ли сделать ему инъекцию морфия. Хотя я не уверен, что это возможно. Готовы?

– Да, – пискнула я, чувствуя, как охвативший меня ужас нарастает с каждым мгновением.

– Руки нужно плотно прижать к бокам. Поэтому фонарь придется зажать в зубах, – продолжил доктор. – Сумеете удержать его?

Я кивнула, не в силах отделаться от ощущения, что нахожусь в кошмарном сне, от которого вот-вот очнусь, и все закончится.

«Приготовились!» – двое мужчин – дежурных отряда гражданской обороны – подняли меня, перевернули вниз головой и поднесли к страшной расщелине.

– Старайтесь не шевелиться, – сказал доктор.

– Не бойтесь, – подхватила медсестра. – Мы вас крепко держим. Мне самой следовало бы спуститься туда, но я слишком крупная.

Исходящий из дыры звук действовал на нервы. Казалось, там воет угодивший в ловушку дикий зверь. Мне уже приходилось слышать нечто подобное в Индии от детей, больных менингитом, – непрекращающийся протяжный вопль, будто кричит бьющийся в силках кролик. Но в криках того, кто находился под нами, слышалось страдание агонии. В неровном свете фонаря я увидела, что обломком бетонной стены человеку придавило обе руки, а грудь смята в кровавое месиво, тяжелая балка лежала на нижней части тела, лицо изрезано так, что трудно понять, где находится нос, а где рот – все превратилось в одну сплошную зияющую рану.

Оттого что меня держали вверх ногами, кровь прилила к голове. По счастью, в юности я занималась акробатическими танцами – там тебя неистово крутят и переворачивают во все стороны. Я привыкла к таким вещам и могла бы еще долго висеть вниз головой, если бы не поднимающийся из ямы смрад, да и сам вид кровавой каши вызывал рвотные позывы. Я испугалась, что меня сейчас вывернет наизнанку. Верхняя часть прохода была узкой, но затем он расширялся, давая возможность свободно шевелить руками. Вытащив изо рта фонарик, я заговорила с раздавленным, в котором трудно было узнать человеческое существо. Он слышал меня, потому что, когда я начала произносить фразы так, как нас учили на курсах обращаться с оказавшимися под завалом людьми – «Постарайтесь сохранять спокойствие. Мы делаем все возможное, чтобы вытащить вас. Скоро все будет хорошо. Скоро мы освободим вас», – ужасный крик прекратился. Несчастный попытался что-то сказать, однако звуки, вылетавшие из щели, оставшейся на месте рта, были такими неразборчивыми, что я не поняла ни слова.

«Поднимайте!» – крикнула я, сунула фонарик в рот и плотно прижала руки к бокам. Они вытащили меня и поставили на ноги. Я больше не могла сдерживать подкатившую тошноту. Дежурные отступили, а меня рвало снова и снова. Доктор дождался, пока все закончится, выудил из кармана огромный носовой платок и протянул его мне. «Вам лучше?» – спросил он. Мне было очень стыдно, я извинилась и рассказала о том, что увидела внизу.