Палестинский роман - Уилсон Джонатан
Блумберг въехал в Иерусалим поздним утром. В городе ощущалось военное присутствие: возле Дамасских ворот на том месте, где обычно стояли торговцы с корзинами инжира и слив, дежурили два бронеавтомобиля. Блумберг обогнул стены Старого города и свернул на Яффскую дорогу. После безмолвия пустыни деловитая суета покупателей у магазинов наводила на него уныние. Не радовал и современный пригород с домиками, крытыми черепицей, по обе стороны оживленной улицы. За исключением пары зданий Иерусалим вне стен Старого города для сентиментального человека — одно сплошное разочарование.
Прежде чем ехать домой в Тальпиот, он решил заглянуть в «Алленби» выпить рюмочку-другую. Оставил машину у гостиницы, вместе с картиной. В это время дня в баре обычно пусто, хотя уже скоро, ближе к полудню, начнет набираться народ: американские банкиры и голландские инженеры, специалисты по сельскому хозяйству из Франции и немцы, торгующие оборудованием — в общем, все, кто наживается на новой Палестине. Но и у него тоже теперь есть задание. Блумберг похлопал по карману рубашки. Пуговица лежала на месте, завернутая в клочок холстины.
Он подошел к высокому суданцу-привратнику во всем белом и попросил его присмотреть за машиной и ее грузом. В холле он заметил Джорджа Сафира, репортера англоязычной газеты «Палестинский бюллетень». Тот о чем-то увлеченно беседовал с бородачом в черной рясе — Блумберг решил, что это армянский архимандрит. С Сафиром он познакомился на одном из сборищ у Росса. Журналист, только приехавший из Англии, изъявил желание написать о Блумберге и его иерусалимских картинах, но дальше разговоров дело не пошло. Начальники Сафира, редакторы «Бюллетеня», потеряли к Блумбергу интерес, когда до них дошли слухи о том, что он вместо сионистского заказа рисует местные церкви.
Блумберг хотел молча пройти мимо Сафира, но тот вдруг обернулся к нему, словно только его и ждал:
— Марк!
Сафир встал, они обменялись рукопожатиями.
— Когда вернулись? Как там великие храмы? Росс успел всем нахвастаться, что скоро станет владельцем шедевра.
— Сегодня утром, приехал сегодня утром. — Из-за долгого молчания голос не слушался Блумберга.
— Сейчас я угощу вас, пропустим по рюмочке, и вы мне все подробно расскажете. Вы в бар надолго? — Сафир повернулся к священнику: — Ах да, прошу прощения, это отец Пантелидис. Отец, это Марк Блумберг, художник.
Значит, не армянин, а грек.
— Отец Пантелидис кое-что мне рассказал, может, вам это тоже будет интересно. Он говорит, губернатор уходит. По слухам, его переводят на Кипр. Там назревает заварушка, и они думают подстраховаться с помощью сэра Джеральда. Отец Пантелидис только что из Никосии.
— Сэр Джеральд будет губернатором там, почти наверняка, — улыбнулся священник. — Возможно, он и вас возьмет на Кипр. Будете там рисовать.
Похоже, все знали, что Блумберг готов наняться к кому угодно.
— Может, я сам туда съезжу, — ответил Блумберг.
— Как жена поживает? — вставил Сафир. — Что-то ее совсем не видно. Хотя, как вы, наверно, слышали, с ночной жизнью в Иерусалиме стало из рук вон плохо. Даже в Петре небось веселее.
Сафир покосился на священника, но тот и не думал обижаться.
— Хотели даже отменить тут в гостинице выступления оркестра во время вечернего чая: пока шли бунты, народ сюда даже нос не показывал. Конечно, невелика потеря, но как же мы без музыки, черт возьми.
— Насколько я знаю, жена в полном порядке, — ответил Блумберг.
— Так, значит, вы ее еще не видели, сначала решили взбодриться, самое оно. Сколько вас не было, два месяца? — Сафир подмигнул Блумбергу.
Блумберг прошел в бар и заказал двойной виски. Денег было в обрез, но на пару рюмок оставшихся пиастров хватало с избытком, в любом случае Росс пополнит загашник. Бармен налил виски, и Блумберг выпил залпом. Виски обожгло ему горло, по телу разлилось приятное тепло. Если бы ему месяц назад сказали, что Росс уезжает из Палестины, он бы вздохнул с облегчением и в то же время всполошился: где-то нужно искать новые источники доходов, — но сейчас ему все равно. Пока он был в пустыне, ниточка, связывавшая его с Россом, оборвалась, он даже думать о нем забыл, погрузившись в свои художественные абстракции.
Вскоре к нему в бар пришел Сафир. Этому парню — болтуну и большому энтузиасту сионистского дела — на вид Блумберг дал бы лет двадцать пять. Блумберг подозревал, что если у него и были какие-нибудь успехи на ниве журналистики, то по одной простой причине: интервьюируемые не воспринимали его всерьез и, как следствие, расковывались и доверяли ему свои самые сокровенные тайны. Приехав в Палестину, Сафир, выпускник исторического факультета Манчестерского университета, стал одеваться как простой сельский работник: тяжелые ботинки, темные гольфы, шорты цвета хаки и голубая рубашка. Однако его выдавала незагорелая кожа и незагрубелые руки.
После беседы с отцом Пантелидисом Сафир как-то сник и помрачнел.
— Знаете, порой я очень скучаю по Англии, — сказал он.
Блумберг еще прежде заметил, что евреи, горой стоящие за Палестину, часто скучали по родине, тогда как евреи вроде него, Палестину не обожавшие, и к родной стране относились без особого пыла. Быть может, энтузиазм, независимо от политических взглядов, был свойством натуры.
— По чему конкретно? — поинтересовался Блумберг.
Сафир снял очки и потер их о рубашку.
— Трудно сказать. Местная бескомпромиссность — она и вдохновляет, и в то же время ужасно утомляет. Знаете, дома по субботам я обычно бездельничал или ходил на футбол.
— Бунт как раз и начался с футбола.
— А я что говорю.
Молодой человек в белом тюрбане заглянул в бар и поспешно вышел.
— Вы случайно не знаете, — сказал Блумберг, — есть ли что-нибудь новое по делу Де Гроота?
Сафир (он вдруг утратил интерес к беседе) смотрел на дверь.
— Де Гроот? Ну да. Я и забыл, что вы к этому причастны. Полная тишина, о нем, похоже, забыли. Расследование поручено Роберту Киршу, а его подстрелили. Бедняга. Может, слышали?
— Ко мне заезжала его двоюродная сестра.
— Правда? — сказал Сафир, по-прежнему глядя куда-то мимо Блумберга. — По-моему, это муфтий. Интересно, что он здесь делает? Извините, Марк. Я думал, у нас будет время поболтать, но… работа зовет.
— Значит, никаких подвижек?
— В покушении на Кирша? Прошло довольно много времени. Бог весть, кто нажал на курок. Об этом надо бы спросить вашего друга сэра Джеральда, но он сейчас на пути в Дамаск. Уехал вместе с супругой на несколько дней охотиться за древностями. Думаю, по возвращении он объявит о своем переводе на Кипр.
Повторять вопрос о Де Грооте Блумберг не стал.
— Рад был повидаться, — сказал Сафир.
Отношения между евреями, переехавшими в Палестину насовсем и на время, всегда были натянутые, подумалось Блумбергу: причина, как он подозревал, в том, что никто до конца не был уверен, кто к какой группе принадлежит.
Сафир быстро удалился — за очередной репортерской добычей.
Блумберг заказал еще стакан двойного виски, одним глотком осушил и вышел на улицу. Что лучше: вернуться в Северный Тальпиот или сначала закончить дела в Старом городе? Белый диск солнца слепил, дневная жара волнами плыла над городом — был конец лета. Глаза у Блумберга покраснели, во рту, несмотря на виски, все еще чувствовался привкус песка. Грузовик, груженный строительными материалами, обогнул припаркованный автомобиль, и шофер, скорее по привычке, чем из необходимости, громко просигналил. Блумберг зажал уши ладонями и побрел, пошатываясь и обливаясь потом, по Яффской дороге к Старому городу — вопрос, что делать дальше, решился сам собой.
Прикрывая глаза рукой, он почти вслепую прошел под Яффскими воротами. Лавочки на базаре уже закрылись на сиесту, но кое-где ставни были только приспущены и, словно кокетливо приподнятые юбки, показывали украдкой свои сокровища: горку фисташек над холщовым отворотом, стопку поблескивающих медных тарелок, тонкогорлые бутылочки с розовой водой. Сауд записал для Блумберга адрес, но найти дом оказалось непросто. В суке было невозможно не затеряться, но большинству из тех, кто сюда наведывался, только того и было нужно: кто бы ты ни был, паломник, турист или местный, лабиринт проулков в конце концов выводил тебя куда нужно, даже если ты сам точно не знал, что именно хотел найти. В первые дни в Иерусалиме Блумберг бесцельно бродил по базарному лабиринту, но слышал от Джойс, что вещи — какой-нибудь коврик, платок с золотым шитьем, розовый листовой мармелад, — сами вас там находят, а не наоборот. Он считал это романтической чушью, но теперь готов был с ней согласиться. Впереди него мальчик вел в поводу осла, тот гулко цокал копытами, потом остановился и пустил мощную струю желтой мочи в стену длинного приземистого здания без окон, которое, казалось, стоит к улице задом. Так, сам того не ведая, Блумберг оказался возле Цепной улицы. Здесь начиналась крытая часть рынка, из купольного отверстия в сводчатом розовом потолке бил столп яркого света, как на полотнах старых мастеров, изображающих сошествие небесных лучей. Стоя в круге света, Блумберг усмехнулся: его ист-эндские друзья оценили бы этот момент, прибытие в Иерусалим святого Марка.
