Николай Бенедиктов - Русские святыни
Для русского человека двойной счет во взаимоотношениях исключен. Братание народов будет с его стороны воспринято как акт предельно взаимный. И свобода может быть понята лишь как жизнь по правде и справедливости. Собственно, по-русски "жить по справедливости" означает "жить по правде" или "жить по совести". Это вовсе не означает равенства, потому что люди не равны — они могут быть слабы, малы, больны, бездомны, несчастны, а дело настоящего человека — пожалеть их и помочь им. Более того, другие — не русские — весьма часто, если не как правило, вызывают у нас пластичное желание понять их и почувствовать, ибо им может быть в чужой обстановке неуютно. Отсюда повышенная до чрезмерности внимательность к иностранцам. И уж совсем не идет речь о механическом равенстве людей, формул, законов и т. п.
Идеал высшей правды, справедливости есть принцип соединения истины и добра, превращение идеала в святыню. Отсюда особый национальный идеал — Святая Русь в отличие от Прекрасной Франции, доброй Старой Англии и т. п. Отсюда и сохранение, по мнению Н. А. Бердяева, идеала Святой Руси в парадоксальной форме Третьего Интернационала. Нелишним будет отметить, что "XIV–XV века — это, как давно уяснено, время расцвета святости; именно в эту пору родился образ и понятие "Святая Русь".[277] Поиск и нахождение смысла жизни человека — жить по правде, по справедливости, по совести — приводили к восстановлению идеала Святой Руси и выводили тем самым народ из тупика. В период удельной Руси русские вместо единства и мира поделились на уделы и мелкие княжества, постоянно дрались между собой из-за мирских благ, корысти, власти, из-за имущества и гордыни убивали друг друга. Несовместимость жизни по совести с таким поведением подчеркнута историей первых русских святых Бориса и Глеба, невинно погибших в братоубийственных столкновениях. Отсутствие единства привело к жуткому монголо-татарскому игу, своеобразному наказанию за грехи стяжательства, гордыни, несправедливости, неправды предшествующего периода. И выход из тяжелой ситуации — освобождение и восстановление Руси — обозначился через нахождение смысла жизни, идеала Святой Руси (Сергий Радонежский и Дмитрий Донской, Нил Сорский и Иосиф Волоцкий и другие), что привело к объединению русского народа.
И в другой раз — в период капитализма — соблазнившиеся властью и сытостью генералы и масоны привели Россию к февралю 1917 года, взорвавшему страну. Как уже говорилось, Н. Бердяев прав, говоря о восстановлении страны через новый образ "жизни по справедливости" (Святой Руси) в виде Третьего Интернационала.
И современная ситуация напоминает приведенные примеры. Желание "догнать и перегнать" Америку по количеству потребленного, призыв жить сегодня, а не ради будущих поколений, жить интересами, а не справедливостью (известное заявление М. С. Горбачева о том, что нет постоянных друзей, а есть постоянные интересы) — все это привело к разрушению страны, войнам на постсоветской территории, развалу экономики, страданиям людей. И выход из этой ситуации должен быть обозначен в новой форме и в том вечном человеческом смысле — жить по справедливости, жить по совести, жить по правде. Как эта форма будет выражена в словах: Святая Русь, Третий Интернационал, русский социализм — ответ даст история. Но выход — в этом направлении. В свое время отошедшие от церкви образованные люди утратили христианскую идею Царства Божия, однако мучились неправдами реальной жизни и были настроены на поиск социальной справедливости на земле. Англичанин Стивен Грэхем много лет изучал Россию, великолепно владел русским языком. В своей книге "Путь Марфы и путь Марии" он пишет, что с англичанином разговор кончается беседой о спорте, с французом — беседой о женщине, с русским интеллигентом — беседой о России, а с крестьянином — беседой о Боге и религии. Русская идея, по мнению Грэхема, — христианская, на первом плане в ней любовь к страдающим, внимание к личности, страстное искание социальной справедливости как проявления высшей гармонии. Вне высшей справедливости как жалости к униженным, укрощением грубого, вне высшего добра и покровительства малым мира сего русский человек не видит света. Вариант размышлений, к сожалению, встречающийся в мире, — "права или не права, но это моя страна" — для русского человека исключен. Выбора здесь нет никакого, ибо святыня высшей правды всегда будет выше даже горячо любимой родины и народа. Отсюда идеал справедливости для русского выше ценности родины, выше ценности труда, а уж тем более выше свободы, и сам определяет собой ее суть. Например, свободой человек пожертвует ради спасения своей жизни, или жизни другого человека, или ради спасения отчизны. Уже потому свобода личная для русского сама по себе не будет стоять на высшем пьедестале. Откинуть совесть как чувство справедливости и справедливость как принцип совести и выбрать неправую жизнь, неправдивую и неправую державу — вряд ли удастся в России сделать такую схему принципом жизни.
Именно в этом пункте наступает смычка общечеловеческого и национального, и исходная точка ценностей аргументации любого рассуждения — о религии или о культуре, о государственном устройстве или о партийных программах, о ценах или о форме собственности, об умственном или физическом труде — в конечном счете речь идет о святости справедливости, правды как единства добра и истины, о совести как чувстве справедливости, о социальном порядке как воплощении социальной справедливости.
Справедливость как принципиальный исходный стержень жизни был в России понят и освоен народной жизнью давно. И. Солоневич пишет: "Был найден детски простой секрет сожительства полутораста народов и племен под единой государственной крышей, был найден — после Петра утерянный — секрет социальной справедливости. Но и он был утерян только верхами народа".[278] Это позволило мирно строить государство и братство народов. В национальном плане горе и радости были общими. Назовем ли мы Россию братством народов или тюрьмой народов, все равно должны будем признать, что привилегированного русского народа не было. Царей присоединенной Грузии не обидели, Багратидов назвали князьями Грузинскими и дали на кормление село (ныне город) Лысково Нижегородской губернии. Шамиля, захватив, не уничтожили, а также дали ему русских крестьян на кормление в Костроме. Барин мог быть из грузин, чечен, крымских Гиреев, французов, немцев, молдаван (Кантемир), но крестьяне были русскими. Элитарного чувства превосходства у русских не было и не могло выработаться потом. При советской власти сохранялись те же отношения. Горьковская область давала валовой национальный продукт на 21 млрд. тогдашних рублей (тех же долларов), а расходная часть бюджета области была 900 млн. рублей., т. е. меньше 4 % от заработанного. В это же время Таджикистан тратил в два раза больше, чем зарабатывал. И это касалось всех республик. Режим царский и советский эксплуатировали русское чувство братства и жалости к малым народам. Именно не только советский, но и царский режим: Польша вошла в состав империи анархической и отсталой развалиной, а к 1913 году была одной из наиболее развитых частей империи. А самостоятельная Польша без русского донора к 1939 году давала 85 % того, что производила в 1913 году. Русское море утихомиривало местные водовороты, жертвуя собой.
Как говорилось выше, богатырский эпос рисует нам дохристианское мироощущение русских людей — трудиться, не грабить, защитить слабого и помочь ему, не кланяться начальству и т. п. И это мироощущение живет с нами — иначе былины и сказки остались бы только в архивах. Нет, мы видим, как с чувством собственного достоинства говорит Илья Муромец с князем, по рассказу Пушкина мы знаем, что так же говорит крестьянин и с императрицей. Характерна историческая легенда о том, как уволенный после 25-летней армейской службы нижегородец солдат Орешкин «громко» пропивал в трактире выходное пособие. Пытаясь успокоить солдата, трактирщик сказал, что, дескать, негоже буянить перед лицом его императорского величества (в трактире висел портрет императора). Орешкин заявил, что ему плевать на его величество, за что буян и был посажен в «холодную». Обо всем, касавшемся лично царя, докладывали ему. Николай I на доносе о случае в трактире написал резолюцию: "Орешкина отпустить. Впредь моих портретов в трактирах не вешать. А Орешкину передать, что я на него тоже плевал. Николай".
А вот другая сказка, показывающая, что русское восприятие и XX век мало изменил. В сказке Б. Шергина (1896–1973) "Золоченые лбы" рассказывается, как "царь да ише другой мужичонко исполу промышляли… Царь за рюмку, мужик за стокан". И явился мужик Капитонко пьяный и незваный на придворный банкет: "Это царю неприлично:
Кисла ты шерсть, ну куда ты мостиссе? Какая те, пьянице, пара? Поди выспись.
