Николай Гейнце - Князь Тавриды
— Берегитесь, — заметил Сепор, — прежде вас и в других странах многие знаменитые любимцы царей говорили тоже: «Кто смеет?» — однако после раскаивались.
— Это были любимцы каприза, а не разума венценосцев, я другое дело… Но довольно об этом… Мне дорога ваша приязнь, но я слишком презираю моих врагов, чтобы их бояться. Лучше поговорим о деле… Ну, что ваш торговый трактат?
Сепор в это время хлопотал о заключении между Россией и Францией торгового трактата.
Императрица поручила это дело графам Остерману, Безбородко, Воронцову и П. В. Бакунину.
Все они были против трактата, только один Потемкин поддерживал домогательство Сепора.
— Подвигается очень тихо, — отвечал граф, — полномочные государыни настойчиво отказывают мне сбавить пошлины на вина.
— Так стало быть, — заметил Григорий Александрович, — это главнейшее преткновение? Ну, так потерпите только, это затруднение уладится…
Князь проговорил это таким уверенным и спокойным тоном, что привел в недоумение графа Сепора.
Уезжая от него, он просто думал, что князь сам себя обманывает, не видя пропасти, в которую готовится упасть.
Грозовые тучи над головой светлейшего на самом деле стали сгущаться.
Ермолов принял участие в управлении и занял место в банке, вместе с графом Шуваловым, Безбородко, Воронцовым и Завадовским.
Пронеслась весть об отъезде Потемкина в Нарву.
Родственники князя потеряли всякую надежду. Враги торжествовали победу.
Опытные политики занялись своими расчетами. Придворные переменили свои роли.
На Миллионной не было уже видно ни одного экипажа.
Граф Сегюр терял в Потемкине свою главную опору, и зная, что Ермолов скорее повредит ему, нежели поможет, так как считает его другом князя, опасался за успех своего дела.
Однако, министры пригласили Сегюра на совещание, и после непродолжительных переговоров, согласились на уменьшение пошлины с французских вин высшего разбора, и даже подали надежду на более значительные уступки.
Обещание Григория Александровича исполнилось, и граф не знал, как это сопоставить с его уже всеми решенным падением.
Через несколько дней все объяснилось.
Государыня, видя, что князь добровольно удалился от двора, стала более хладнокровно обсуждать его поведение.
Она пришла к совершенно правильной мысли, что часто оправдываться под тяжестью незаслуженных обвинений тяжелее и обиднее, нежели молчать и быть готовым пасть под гнетом несправедливости.
Прийдя к этой мысли, она сама снова призвала Потемкина в Царское село.
Он явился туда победителем и начал пользоваться еще большею, чем прежде милостью императрицы.
Ермолов получил 130000 рублей, 4000 душ, шестилетний отпуск и позволение ехать за границу.
Тучи рассеялись.
Миллионная вновь ежедневно была запружена экипажами.
Когда граф Сегюр явился поздравить князя, тот поцеловал его и сказал:
— Ну, что, не правду ли я говорил, батюшка? Что, уронил меня мальчишка? Сгубила меня моя смелость? И ваши уполномоченные все так же ли упрямы, как вы ожидали. По крайней мере на этот раз, господин дипломат, согласитесь, что в политике мои предположения вернее вышли… Помните, что я сказал вам — я любимец не каприза, а разума государыни…
Покончив с клеветою врагов, Григорий Александрович поехал в Москву, где, между прочим, встретился с бывшим там в отпуску своим товарищем юности, Василием Петровичем Петровым.
Последний повел его в недавно открытую типографию Селивановского, в которой принимал сам главное участие. Войдя в наборную типографии, Петров сказал князю:
— Я примусь за дело, и вы, любезный князь, увидите, что, благодаря ласке хозяина типографии, я кой-как поднаторел в его деле.
Он тут же весьма быстро набрал и оттиснул следующие стихи:
Ты воин, ты герой,
Ты любишь муз творенья,
А вот здесь и соперник твой —
Герой печатного изделья.
Подав Григорию Александровичу листок с оттиском стихотворения, Василий Петрович заметил:
— Это образчик моего типографского мастерства и привет за ласковый ваш приход сюда.
— Стыдно же будет и мне, если останусь у друга в долгу, — ответил Григорий Александрович. — Изволь, и я попытаюсь. Но чтобы не ударить в грязь лицом, пусть наш хозяин мне укажет, как за что приняться и как что делать? Дело мастера боится, а без ученья и аза в глаза не увидишь.
Надо ли говорить, с каким усердием принялся Селивановский учить своего сиятельного ученика.
Потемкин и тут все сразу понял и сообразил.
Хотя гораздо медленнее Петрова, но все же довольно скоро набрал Григорий Александрович четыре строки и сказал Василию Петровичу:
— Я, брат, набрал буквы, как сумел, а ты оттисни сам, ты, как я видел, дока в этом деле.
Петров оттиснул набранное и прочитал:
Герой ли я? Не утверждаю,
Хвалиться не люблю собой,
Но что я друг сердечный твой —
Вот это очень твердо знаю!
В Москве Григорий Александрович пробыл лишь несколько дней, но и за это кратковременное отсутствие враги снова сумели смутить императрицу, и Потемкина в Петербурге ожидал, хотя и не такой, как недавно, но все же довольно холодный прием.
Григорий Александрович снова сделал вид, что не обращает внимания на гнев государыни и по-прежнему стал заниматься делами и докладывать обо всем выдающемся в жизни вверенных ему областей императрицы.
Во время одного из таких докладов государыня вдруг высказала свое намерение ехать в Херсон и лично обозреть новые присоединения к империи провинции.
Ни к чему подобному Потемкин не был подготовлен и хотя по мере сил он заботился о благосостоянии края, но для приема в нем императрицы этого не было достаточно. Он хотел бы показать ей эти области в блестящем положении.
— Императрица может пожелать ехать очень скоро. Как сделать что-нибудь в такое короткое время.
Эти мысли, как вихрь, пронеслись в его голове. Он побледнел.
Екатерина заметила это и посмотрела на него подозрительным взглядом.
Григорий Александрович понял, что это намерение поселили в уме государыни его враги.
Он быстро оправился.
— Государыня! — воскликнул он. — Простите ли мне мое мгновенное смущение… но неожиданное предложение вашего величества так обрадовало меня, что я до сих не смею верить этому счастию… Край, благословляющий имя вашего величества, с восторженною радостью узрит у себя свою обожаемую монархиню.
Екатерина не ожидала такого ответа и милостиво улыбнулась.
— Прошу одной милости, — сказал Потемкин, — не откладывать этого благого намерения.
— Нет, нет, я даже приглашу императора Иосифа встретиться со мною на пути!
— Этот чудный край, ваше величество, создан для свидания царей! — восторженно заметил Григорий Александрович.
Путешествие Екатерины на юг было решено.
Князь немедленно после этого разговора принял все меры для приведения Крыма в самое цветущее состояние. Не щадя ни денег, ни трудов, отправил он туда множество людей, заставил их работать и днем, и ночью.
XII
ВОЗМЕЗДИЕ
Промелькнувший десяток лет не прошел, увы, бесследно для остальных героев нашего правдивого повествования.
Если на лучезарное, полное блеска и славы жизненное поприще светлейшего набегали, как мы знаем, тучки нерасположения государыни и гнетущих воспоминаний юности, то над головами других наших героев разразились черные, грозовые тучи.
Возмездие, которое ожидал Григорий Александрович Потемкин для князя Андрея Павловича Святозарова, началось и не для его одного.
Первою жертвою пал Степан Сидоров.
Мы оставили его в тот момент, когда он, неожиданно для самого себя, исполнил волю светлейшего удачно и легко, найдя не противоядие, которое ожидал, но даже поддержку в своей жене.
Ее быстрое согласие с одной стороны его обрадовало, так как он не на шутку перетрусил перед князем Потемкиным, но с другой оно заронило в его сердце против его жены какую-то едкую горечь.
Честный по натуре, имея на совести единственное пятно — страсть к женщине, которая сделалась его женой, и совершивший даже, повинуясь своей страсти, присвоение чужих денег, которые и перешли целиком в карман той же женщины, он не мог примириться, но даже радоваться гибели своей дочери.
В нем, простом человеке, нравственное чувство было гораздо развитее, нежели не только у его жены, но у всего тогдашнего так называемого «общества», в примерах которого она почерпнула и свой нравственный кодекс.
Он считал гибелью то, что Калисфения Фемистокловна признавала ее торжеством и с неба свалившимся счастьем.
Он не стал с нею препираться по этому вопросу, тем более, что не был в силах предотвратить гибель своей падчерицы — борьба с Потемкиным, особенно при знании последним его тайны, была бы с его стороны безумием.
