Лев Жданов - Под властью фаворита
– Все правда, Яган. Но… что же дальше?
– Дальше тоже неплохо. Умирает неожиданно та, кто служила мне опорой и защитой необоримой. Все обрадовались. Думали: «Бирон погиб!..» Врете! Нет! Еще выше прежнего взлетел сокол Бирон над этой вороньей стаей. Он – признанный регент империи. Не только министры и сенат – русский святейший синод ему, иноземцу, иноверцу, еретику, как они называют, дает титул высочества… Мелкопоместный курляндский шляхтич – правитель Российской державы именем Иоанна Третьего, Яган Бирон «милостию Божией»!.. Ха-ха-ха! Ты слышишь, как это звучит! Но и того мне мало. Семнадцать лет править… а потом? Куда? В Митаву, где меня презирают?.. В Австрию, где меня ненавидят? В Пруссию, где одни мои враги и сильные завистники?.. Куда, скажи? Здесь – тоже ненавидят, завидуют, но – боятся и раболепно лижут руки из-за выгод или просто ради холопства врожденного. И в России я останусь… На самой высоте власти… Увидишь! Если Елизавета не хочет мальчика Петра – я сам еще не стар и не урод, как женщины говорят. Со мною гордая цесаревна даже любезнее и добрее, чем с моим смазливым сыночком. Что же, для взаимной пользы, надеюсь, мы с ней сумеем сговориться. Ха-ха-ха… Я буду сквозь пальцы смотреть на кой-какие забавы моей державной подруги. Тебе дам десять миллионов рубликов – и развод. Убирайся вон. Бери себе молодого, здорового, красивого муженька и потешайся с ним всласть. А я… я возьму себе – всю Россию вместе с новой, молодой женою, дочерью великого императора. А?! Поняла наконец!.. Поглядим, как тогда будут завидовать Бирону!
И он стоял перед женою, выпрямясь во весь рост, ликующий, помолодевший, словно уже ощущая весь восторг завершенных удачно планов.
– Яган… Яган, оставь! – суеверно зашептала герцогиня. – Благодари Бога за все, что было, и не искушай святое Провидение. Счастье может изменить, знаешь? Не испытывай его. Сегодня случай хороший, а завтра…
– Случай! Дура ты, и больше ничего! – вспыхнул Бирон. – О Боге мне толкуешь бредни старых баб и долговолосых русских попов! Эти выдумки хороши для черни. А я знаю, что мир держится законом равновесия, а не Промыслом Старика, живущего на небесах, которые для жителей Америк являются местом, где отведено поле действий Дьяволу, называемое преисподней!.. Детские сказки! Другие пусть говорят о Промысле Божием, о счастливом случае, о слепой удаче. А ты разве тоже слепая? За все эти годы нашей жизни не видела мои бессонные ночи, мои заботы… Не говорил я тебе о моих думах, о планах широких, которые выполнялись капля по капле, зерно по зерну?.. Тихо так, незаметно опутывал я всех моею паутиной. Пятнадцать долгих лет заставил твой дурацкий С л у ч а й служить мне… Все умел предвидеть, чтобы всеми управлять незаметно. А ты решаешься… У толстая, старая телица! Слушай! Я теперь хорошо настроен, все ладится, меня тянет потолковать по душам. Ты все-таки верная моя помощница. Этого отнять нельзя. Разве ты не видела, что стояло на карте в недавние дни? В первые три-четыре дня после смерти Анны всего можно было ожидать… Я не спал ночами, хлопотал, покупал и продавал людские души… Сулил, унижался, грозил и льстил… Принимал решительные меры, рискуя не только положением, но и головой своею. Знаю я русских. В первые минуты, по неожиданному толчку – они способны на многое, пойдут на самое отчаянное дело. Но прошла минута, и по-старому готовы они безропотно повиноваться каждому, кто этого пожелает, кто первый захватит плеть власти. И вот прошло три недели. Что значат жалкие двадцать дней! А принц Антон, мой самый опасный соперник и враг, с папашей его из Брауншвейга, с целым венским двором – они разбиты мною в пух и прах! Понимаешь ты, толстая телица с красивыми глазами!
Присев на край постели, он грубо схватил за голову жену, привлекая ее к себе на колени, желая порывистой лаской выразить свое внутреннее ликование, дать исход всему, что теснило сейчас сильную грудь.
– Можешь ли ты меня понять! Я раздавил Остермана. Мы его сошлем в Сибирь. А это… понимаешь ли ты? Я от этого чувствую себя веселее, чем от вина! Я даже готов по-старому ласкать и целовать тебя, моя жирная телица!
– Нет… пожалуйста! – освобождаясь из объятий охмелелого мужа, решительно оттолкнулась герцогиня. – Оставь меня. Сегодня я нездорова, понимаешь! Совсем нельзя…
И, укутавшись до шеи в одеяло, она отодвинулась подальше, на другой край широкой постели.
– Ну… ты вечно такая… Черт бы его подрал!.. Разве ты настоящая женщина?! Но, слушай… все равно…
И, заходив по опочивальне, он продолжал:
– Я тебе раскрою теперь: какой это С л у ч а й, который вечно помогал мне? Указ о регентстве я приказал отпечатать в ту самую ночь, когда труп Анны еще остывал в ее постели… Тут же были изготовлены и листы для принесения присяги. Русские ослы чтут еще присягу, особенно данную торжественно!.. Наутро, раньше чем кто-нибудь успел опомниться, прежде чем горячие сумасброды, недовольные головы могли что-либо затеять, – вся столица пошла в храмы присягать. И войска! И правительство до последнего чиновника! Как будто и не заметили, что чужой, всем ненавистный Бирон стал их господином на целых семнадцать лет! Ха-ха-ха! Дивлюсь, как не явилось больше заговорщиков, чем эта кучка недовольных, жалкая горсть людей, которую через два-три дня я велю всенародно казнить, колесовать, четвертовать, чтобы задать острастку другим… А уцелевших, с Остерманом во главе, пошлю ловить соболей нам на шубу. Ха-ха-ха!.. Пусть там плодятся и множатся мои враги, населяя мерзлые тундры! Гвардия вся недовольна? Знаю. Из Курляндии мы приведем рослых мужиков, наших мызников… Они будут нам лучшая защита. А русских бунтарей-бездельников, завзятых дворянчиков… их мы повесим! Из гвардейских солдат – переведем офицерами в армию, подальше от столицы! Ха-ха-ха!.. И будем тогда спать спокойно, не запирая на ночь все двери в собственной опочивальне. Ловко! Ха-ха-ха!.. Да не спи ты! Слушай, когда я говорю!
– Где спать… Это интересно… И правда придумано умно… Я слушаю…
– Слушай! Бирона-фаворита упрекали, что он завел безумную роскошь при русском дворе и в кругу здешней знати. Но надо же мне было развлекать и тешить вечно тоскующую, почти больную душой, государыню. Ее не стало – п р а в и т е л ь империи Бирон запретил носить материи дороже четырех рублей за аршин! Пришла пора бережливости, разумного сбережения народных грошей. Слушай дальше. Анне я посоветовал собрать с народа недоимки сразу за пятнадцать лет, хотя бы с мясом пришлось их вырвать у людей. Но у с е б я в хозяйстве завожу совсем иные порядки. Готовится указ о полном прощении недоимок, об уменьшении ежегодного налога на обнищалых крестьян… Так начинает свою работу п р а в и т е л ь Бирон. Что? Это также твой дурацкий С л у ч а й?! Конечно, бунтовщиков, недовольных ждет нещадная казнь. Но все, кто з а Б и р о н а, те будут осыпаны милостями и почетом. Простая штука. Повсюду насажаю своих людей. Войско – одарю, одену с иголочки. Буду кормить лучше, чем моих любимых псов! Если не хватит казны – свои деньги потрачу, не пожалею на это. Пущу глубоко корни по всей земле… Тогда посмотрим, кто посмеет восстать на Бирона здесь или даже за гранью его нового ц а р с т в а?! Ты слышишь ли, старуха? Понимаете ли, спрашиваю я вас, ваше высочество? А? Спит, как корова! Теперь делай с ней что хочешь – и не проснется, и не услышит! – брезгливо повел плечом Бирон. Вылив последние капли из бутылки, он с досадой отставил почти пустой бокал.
– И тут – сухо! Ну, значит, пора ложиться… Правда, теперь лишь чувствую, как я устал! – вытягиваясь на постели, бормотал сам с собою охмелевший честолюбец. – Но и было же выпито нынче… Душно здесь. Потушу свечи… Не загорелось бы что…
Неохотно поднявшись, он потушил все огни, кроме фонарика, висящего посреди покоя, снова лег и сладко потянулся, бормоча:
– Основатель династии… Яган Эрнст Бирон – всероссийский импе…
Бормотанье смолкло… К тихому, сочному посапыванью спящей сладко герцогини присоединился громкий, порывистый храп герцога курляндского, императора всея России в его пьяных грезах и мечтах.
Сначала сон его был спокоен. Но скоро голова спящего задвигалась на подушке. Губы раскрылись… Спящее, переполненное кровью, багровое лицо приняло не то испуганное, не то страдальческое выражение.
– Пощады… пощады! – можно было разобрать бормотанье спящего, невнятным бредом разбудившего мертвую тишину, царящую в покое.
Тяжелый, зловещий сон вызвал страшные картины в мозгу Бирона, наполненном парами алкоголя.
Бирон видел угол площади, вроде Сытного рынка… Там возвышался эшафот, сходный с тем, на котором казнили Артемия Волынского по воле герцога.
Но теперь другая жертва склонилась головой на плаху, красную от чьей-то крови, пролитой здесь раньше топором палача.
И снова сверкнул топор. Чья-то голова глухо стукнула, упав с плахи на помост эшафота.
Палач в красной рубахе высоко поднял эту отрубленную голову, бритую, такую странную без парика, без туловища. Яркий луч света озарил эту голову… Герцог узнал черты, искаженные предсмертной мукой. Это была его голова, упавшая под позорной секирой.
