Лев Кокин - Витте. Покушения, или Золотая матильда
Одни карикатурщики продолжали резвиться без спросу, у присяжных весельчаков Сергей Юльевич давно приобрел популярность… даже большую, чем у их американских коллег. Тем паче что после 17 октября сатирических журналов развелось что клопов… В каком только виде не исхитрялись обезобразить его!.. Ну а он даже в пике могущества, вместо того чтобы гневаться либо обижаться, усмехнется себе в бороду над остроумным рисунком и — за ножницы, и — в особый альбом… В Петербурге, как в Портсмуте американском, искажения собственного лика коллекционировал, как другие коллекционируют марки.
Там и Виттева пляска была подклеена, и Витте-паша, и на тонком стержне долговязая, легко узнаваемая фигура — большой Политический флюгер, и она же, плывущая, словно в лодке, в большой галоше … Был и Витте-паук, и фетиш, и пробка с его портретом, вылетающая из бутылки шампанского марки «Свобода»…
Теперь добавился к тому еще Витте, сидящий на бомбе, а также укрепляющий сразу две под собой…
19. Саблей по черепу. К причинам русско-японской войны
Совет князя Котика Оболенского расспросить Сергея Юльевича о происшествии с цесаревичем Александр Николаевич Гурьев хорошо запомнил. Он, конечно, не так наивен был, чтобы использовать это в тексте своего сочинения, но понять дальнейшие события, что в конце концов привели к войне, кто знает, возможно, этот случай в чем-то поможет.
Улучив удобный момент, завел, к слову, об этом речь.
— Странно, что вы спрашиваете меня, — сказал Сергей Юльевич, — я там был точно так же, как вы… Лучше прочтите толстенную книгу Эспера Ухтомского. Чудесные иллюстрации, печаталась в Лейпциге, от этого одного получите удовольствие… Кстати, вы же у нас энциклопедист. Откуда это имя — Эспер?
— Имя греческое, — без запинки ответил Гурьев, — вечерняя звезда в переводе… Читал я Ухтомского…
— Я тоже когда-то прочел, но, честно говоря, подзабыл, хотя это происшествие в Оцу в самом деле могло сказаться впоследствии на политике государя… даже помимо его воли. Подумайте, разве мы сами порой не совершаем поступков, не отдавая себе отчета в их подспудных причинах?.. Ему же… Трудно даже вообразить, какое количество решений ему приходится принимать ежедневно!.. — спохватился под конец Сергей Юльевич.
Гурьев достаточно его изучил, чтобы понять назначение отвлекающих слов. Пропуская их мимо ушей, повторил, что Ухтомского он прочитал, да там про это не очень-то внятно…
— Россия держится только тем, — по-лекторски наставительно продолжал свое граф, — что у нее есть законный наследственный царь, царь милостью Божьей… Любой поступок самодержавного императора отражается на судьбах империи… В этом сила его, дай-то Бог, чтобы в этой силе Россия скорее нашла равновесие!..
— …Ухтомский подробно описывает все в деталях, но причин покушения все же не раскрывает, или, вернее, оставляет их как-то в тумане…
— А что вы хотели? Ухтомский издан после цензуры самого императора, — неожиданно сказал Сергей Юльевич. — Напомните вкратце, что там понаписано.
— Кавалькада джанрикшей с цесаревичем и его свитой ехала по узкой улице Оцу между двумя шеренгами полицейских, — прилежно, точно выученный урок, отвечал Гурьев. — Город Оцу — это возле Киото, тоже был когда-то японской столицей. — И прибавил: — По совету князя я уже все это перечитал.
— Князя Котика? Николая Дмитриевича? — поправился граф. — Он цесаревича сопровождал, все случилось у него на глазах. Его бы и расспросить… да едва ли расскажет.
— …И вот из ряда вдруг выскочил один полицейский и, выхватив саблю из ножен, двумя руками с размаху полоснул по голове цесаревича, — Гурьев держался стиля книги. — Его высочество выпрыгнул из коляски, возница же вместе с греческим, принцем, что ехал следом, повалили злодея…
— А причину нашли в фанатизме японского самурая, не так ли?
— Объясняется именно так. Тот, как истинный приверженец традиций, не мог простить, что цесаревичу показали в императорском саду зрелище, которого всегда был достоин лишь японский микадо. Какую-то их древнюю игру в мяч…
— Как истинный, если по-нашему, патриот? — заметил Сергей Юльевич.
Он выслушал длинный пересказ, согласно покачивая головой и почти что не перебивая. Потом сказал:
— Не думаете же вы, что после удара шашкой… саблей по черепу у цесаревича осталось от японцев благоприятное впечатление!
— Но что-то заставило же полицейского его ударить?!
— …Позднее, когда он вступил на престол, — не дал прервать себя Сергей Юльевич, — и ему стали на Японию наговаривать, как она слаба и ничтожна, как ее легко разгромить, щелчка российского хватит, ему не терпелось этим науськиваниям поддаться. У нас, к несчастью, самые крупные события происходят по воле одного-единственного лица… И злополучная война, открывшая брешь смуте и революции, произошла помимо правительства и даже ему вопреки. Царь сделал для этого все, предполагая, будто может поступать как вздумается, а войны все равно не будет!.. Потому как не посмеют макаки! Ведь даже в своих резолюциях на официальных докладах не стеснялся пользоваться этой презрительной кличкой… Боюсь, он не скрывал презрения еще и тогда, во время путешествия, иначе не получил бы шашкой… саблей по голове…
— Так в чем же презрение проявилось?! — воскликнул, Теряя терпение, Гурьев.
— Повторяю, ведь я там не был, а говорили, шептали всяко. Не передавать же вам досужие толки!.. Будто в перерывах между официальными церемониями и развлечениями в разных феерических странах, когда плыли по морям-океанам от порта до порта, лишенные, по сути, надзора молодые люди весьма-таки весело проводили время, что приводило якобы и к печальным последствиям. К примеру, младший брат Николая, Георгий, великий князь, как известно скончавшийся от чахотки, не доживши до тридцати, получил будто бы по веселому делу такой удар от тезки своего, принца греческого, что свалился с корабельного трапа и расшиб себе грудь, и это, возможно, обострило болезнь… Я знаю императора с юных лет, — опять как бы спохватился Сергей Юльевич, — он всегда производил впечатление весьма воспитанного молодого человека. Он таким и остался… Воспитание скрывает все его недостатки. А в дальнем плавании, к тому же вверенном господину, скажу прямо, ничтожному, да и поклоннику «зеленого змия», вполне допускаю, что молодые люди могли закусить удила… словно необъезженные жеребцы.
— Но какие слухи ходили о происшествии в Оцу? — напомнил Гурьев.
— Слухи, слухи, — проворчал Сергей Юльевич. — Обо мне вон тоже черт знает что наболтают!.. Неужели вам обязательно знать, что за несколько дней до покушения в Оцу удалую компанию этих вельможных гуляк вроде бы видели в городе инкогнито… будто бы в чайном доме у танцовщиц, уж не знаю, как они называются там, что-то наподобие баядерок индийских… или даже в веселом месте, где матросы и офицеры развлекаются во время стоянок, обрядившись по-японски в халаты… и будто бы цесаревич и вся его свита изрядно пили. И еще, помнится, тогда говорилось, что в каком-то месте священном, — то ли на острове… в кумирне, в капище, в молельне, я знаю? — цесаревич позволил себе недостойный поступок… чуть ли не нужду, извините, справил…
— Если так, — заметил тут Гурьев, — негодяй этот… патриот, как вы говорите, он не злобный фанатик, отнюдь!..
А Сергей Юльевич, вдруг обернувшись к большому, чуть ли не в рост, портрету в порфире на стене за спиной, ткнул в сердцах указательным пальцем:
— Византиец! Ни единому слову верить нельзя! А уж зло-то куда дольше добра помнит!.. — И тут же который раз спохватился, восклицая своим фальцетом: — Люди так говорят, не я!..
20. Господа сыщики ясности не желают
Достало-таки у Сергея Юльевича выдержки дождаться окончания следствия. Устоял перед натиском своих «лейб», да и прочих иных щелкоперов. Впрочем, натиск был не столь уж силен, отдельные наскоки — не более. Не так много времени, в сущности, потребовалось властям, чтобы подвести под делом черту, но оно, это время, вместило столько, что на фоне событий его дело представлялось порой маловажным даже Сергею Юльевичу самому. Что говорить о других?..
Покушение в Москве на бывшего думца Иоллоса, журналиста «Русских ведомостей», на сей раз успешное с точки зрения негодяев, коих и в этом случае никак не удавалось найти даже по несомненным уликам. Затем раскрытие заговора в самой Думе, что дало властям предержащим столь желанный повод ее распустить. Наконец настоящий государственный переворот, совершенный Столыпиным, разом оттеснил остальное…
Однако Сергей Юльевич изменил бы себе, если б все это время просидел сложа руки. Нет, не только газетные вырезки и карикатуры складывал он в свой личный архив. Он, и это важнее, собирал документы… Документы вяло текущего следствия в том числе. Скрупулезно оставлял себе в копиях все эти скучные протоколы, заключения, акты; держал, таким образом, под контролем полусонные действия судебных и полицейских чинов. Их не расшевелили даже показания некоего свидетеля, цехового, недавно из погромщиков. По его словам, расстался с «союзниками» потому, что по целым дням у них там говорилось и обсуждалось «о побоях и об убийствах». Еще прошлой осенью слышал в конторе «Союза», что графа Витте как виновника всего движения следовало бы пристрелить… Причем один из говоривших сказал, что сделал бы это с удовольствием сам, другой же ему ответил, что, кого на это назначат, тот и пойдет…
