Лев Кокин - Витте. Покушения, или Золотая матильда
— Конечно, конечно, — обрадовалась графиня. — Вон и Гурьев пока не ушел, захватим его с собой, чтобы все рассказал, как было…
Барон откланялся, взглянув на часы, а они поднялись на третий этаж по парадной лестнице из вестибюля. Матильда Ивановна предпочла, впрочем, воспользоваться подъемной машиной, наглядным достижением прогресса.
— Устала я, господа, ото всей нашей передряги.
Исполнив возложенную на него миссию, Александр Николаевич Гурьев, чьи мысли не в меньшей степени, чем адскими бомбами, были заняты возникновением японской войны, улучил момент задать князю Котику свой вопрос:
— Ведь вы, князь, в свое время сопровождали государя в путешествии на Дальний Восток… Что за история приключилась в Японии? Если не ошибаюсь, вы сами свидетель?..
И продекламировал наизусть до сих пор крамольное:
Происшествие в Оцу,
Вразуми царя с царицею!
Сладко ль матери, отцу,
Если сына бьет полиция?
А царевич Николай,
Когда царствовать придется,
Ты смотри не забывай.
Что полиция дерется!
Усмехнувшись, обходительный князь сказал:
— Это было феерическое путешествие! Красоты природы сменяли одна другую… как и моря-океаны. Мы въезжали в иноземные страны на слонах или на верблюдах!.. На крокодилов охотились, верите ли, на тигров! И увидели семь чудес света… когда не больше! Да и общество составилось куда уж лучше — полковые товарищи цесаревича!.. Кстати, с нами был князь Эспер Ухтомский, вам известный журналист и издатель, тома про это путешествие сочинил! Не читали?
— Об этом случае, в Оцу, там не очень-то убедительно…
— А вы спрашивали Сергея Юльевича?
— Сергей Юльевич разве был там?!
— Быть-то не был, конечно. Но историю сию не хуже меня знает.
Понимая, что сейчас не до этого давнего случая, хотя нельзя исключить, что он и впрямь в возникновении русско-японской сыграл не десятую, не двадцатую роль, Гурьев не последовал сразу княжескому совету. Отложил свой вопрос до более подходящей поры.
Сергей же Юльевич, со своей стороны, высказывал князю чрезвычайное недовольство полицией:
— Вместо того чтобы разыскивать преступников, тратят силы — и средства! — на какие-то просто дичайшие бредни! Словно кто-то нарочно толкает по фальшивому следу!..
И волей-неволей с сожалением, даже, может быть, с грустью, вспоминал о Рачковском. Тот, наверно, не сплоховал бы, провернул и такое бы дельце. Вот был сыщик так сыщик.
17. Не пустые угрозы
Спустя два с небольшим месяца после обнаружения бомб на Каменноостровском застрелили в Москве депутата распущенной Думы журналиста Иоллоса. А в редакцию газеты «Русские ведомости», где покойный работал, доставили два анонимных письма с угрозами многим лицам. «Иоллос был первым по очереди» — объявлялось там, и в ряду прочих имен значился граф Сахалино. Псевдоним совершенно прозрачный, разновидность других подобных, граф Полусахалинский, к примеру, — неприкрытый намек на то, что это именно Витте отдал макакам исконную русскую землю. Для самых же непонятливых к внесенному в список имени «граф Сахалино» добавлено было и разъяснение: «устроивший недавно симуляцию покушения на себя бомбами». Ото всех этих прозвищ черносотенством разило не меньше, чем от такого, тоже дошедшего до Сергея Юльевича, как «граф Полуиерусалимский»… Да, собственно, авторство сих перлов вовсе ничуть не скрывалось.
Погибший Иоллос был избран в первую Думу по списку кадетов. Он редактировал кадетские «Русские ведомости», сосредоточась на экономических темах. Прошлым летом, сразу вслед за роспуском Думы, на даче в Финляндии, в Териоках, был убит его гимназический друг и коллега партийный и думский профессор-экономист Герценштейн. Сергей Юльевич хорошо знал обоих по статьям и по думским речам, не всегда для него убедительным, но неизменно толковым. Да к тому еще оба как-никак любезные его сердцу «одессисты», одного этого казалось ему достаточно, чтобы не упускать их из виду, даром что лет на десять его моложе… Возможно, и это, далеко у него не единственное, словечко кто-то принимал за причуду, только он-то считал Одессу отнюдь не просто местом обитания или рождения, но как бы родом деятельности, образом жизни… «Одессисты» — это как юристы, артисты…
В разоблачении убийц Герценштейна Иоллос принял деятельное участие. Да они и не слишком-то прятались, эти бандиты. Не требовалось наряжать особо хитроумное следствие, дабы в том убедиться. Довольно было одного неопровержимого факта. Бесспорного, точно пуля. В московском черносотенном «Вече» заметка о покушении на этого Большого жида опередила само событие. Появилась на несколько часов раньше, чем оно было в действительности совершено?..
Однако же исполнителям этого, несомненно организованного, преступления удалось, вопреки очевидности, скрыться… и, казалось, бесследно. Лишь упрямство финского следователя помогло все-таки довести разыскания до суда. Один из преступников предстал перед судьями в небольшом городке Кювенеппе.
Другие обвиняемые в зал суда не являлись. Заседания по этой причине то и дело приходилось откладывать, из печатавшихся «Русскими ведомостями» отчетов собственного корреспондента с каждым разом становилось все более ясно, что это будет тянуться нескончаемо, до морковкина заговенья… В марте месяце, седьмого числа, объявили очередной перерыв, до апреля. А четырнадцатого числа утром, часов в одиннадцать, по петербургским редакциям разнесся слух, будто бы убит Иоллос…
Накануне по городу ходили подобные толки — об убийстве другого бывшего думца-кадета, Родичева. Они, к счастью, не подтвердились. Так что оставалась надежда на опровержение и из Москвы… Все же на всякий случай дозвонились по телефону до «Русских ведомостей». Оказалось: Иоллос в редакции; питерцы облегченно вздохнули — как накануне. А во втором часу дня Иоллоса действительно застрелили по пути из редакции, на стрелке Спиридоньевки и Гранатного переулка, у ворот дома Торопова.
Шел со службы домой своим обычным маршрутом, на ходу просматривал свежий газетный лист. Его так и нашли с номером «Русских ведомостей» в руке, этого щеголеватого господина с прусской стрелкой усов, и упавшим, о булыжник разбитым пенсне, и с подметным письмом в кармане, подписанным ясно и в то же время безлично: «Черносотенцы», а начинавшимся с обращения, вроде бы никак не относящегося к благонамеренному конституционному демократу: «Слушайте вы, красносотенная сволочь!» Дальше следовал полный набор угроз отомстить за убийства верных слуг царских и за выступления против власти и помазанника Божьего, самодержца. «…Знайте, что на каждое убийство мы ответим тем, что будем вырезывать ваших главарей…» Этот грязный листок в кармане еще, понятно, ничего не доказывал сам по себе, да и как сказать, предназначался ли именно жертве… Мало ли каким путем он мог попасть к журналисту… Куда большие подозрения вызывал опередивший события утренний слух. Дотошные братья газетчики достаточно скоро по цепочке установили, откуда этот слух исходил.
В том и дело, что провидцы обнаружились среди пишущей братии, в погромном «Русском знамени» на сей раз. В этот день оно вышло с огромным траурным крестом на первой странице. Да и могло ли быть простым совпадением то, что хозяин дома на углу Спиридоньевки и Гранатного переулка, возле которого погиб Иоллос, состоял в «Союзе русского народа», был там видный деятель, и весьма, а одну из квартир в его доме занимала редакция того самого черносотенного листка, что опередил прошедшим летом убийц Герценштейна. Положительно, эти бандиты не сообщали о совершенных преступлениях, а заранее оповещали о них. По ошибке ли, с умыслом, как знать…
Разумеется, было начато следствие об убийстве, его просто нельзя было не начать. Известные достоверные факты при всей своей недвусмысленности, однако, никак не давали московским Шерлокам Холмсам достаточных улик для раскрытия преступления. От столичных своих коллег москвичи мало чем отличались… Точно так же в пухлые тома мало-помалу складывались бумаги, тома множились, а непойманные убийцы точно так же разгуливали на воле.
18. Гарем Витте-паши
Редкий день Сергей Юльевич проводил в одиночестве. С тех пор как остался, что называется, не у дел, белый дом на Каменноостровском сделался куда оживленнее. Удивляться тут нечему. Лиц, с ним встречавшихся, поубавилось, и заметно, но раньше-то он принимал их на службе. После отставки являться стали домой. Из-за неплотно притворенной двери кабинета то и дело слышались возбужденные голоса и тяжелая поступь его хозяина. По давней железнодорожной привычке он предпочитал беседовать на ходу, шагая мимо собеседника из угла в угол, от августейших особ к Долгоруким, на манер хищника в клетке, и как бы выхаживал мысль за мыслью. Случалось, в споре не выдерживал и собеседник, принимался шагать навстречу, от Долгоруких к особам, и, порою сходясь посредине, оба, в раже отчаянно жестикулируя, срывались на крик, так что резкий фальцет Сергея Юльевича проницал надежные стены. Его облик вообще поражал какими-то явными несообразностями, диссонансами. При петровском росте этот тонкий неожиданный голос. Нескладная фигура — слишком длинное туловище на коротковатых ногах. Энергический неудержимый напор — и бескостное вялое рукопожатие. Он был полон противоречий — да, и внешних, физических тоже!
