Виктор Поротников - Владимир Храбрый. Герой Куликовской битвы
Спрятав понадежнее злополучный свиток, Владимир поспешил на тризну на митрополичье подворье.
Владимир не догадывался, что Федор Воронец действовал с ведома Дмитрия Ивановича, который хотел проследить, чем это закончится. Обвинять Владимира в лоб Дмитрий Иванович не хотел, помня наказ покойного владыки Алексея. Ему и самому не очень-то верилось в то, что его двоюродный брат способен на предательство. Если Владимир честен предо мной, рассудил московский князь, то он непременно придет ко мне с этим письмом. Если же Владимир и впрямь метит на московский стол, тогда он утаит это послание от своего старшего брата. Более того, Владимиру придется что-то предпринимать, ведь полного доверия к Федору Воронцу у него нет и не может быть.
Случилось то, чего московский князь меньше всего ожидал от своего двоюродного брата. Владимир уехал обратно в Серпухов, так и не поговорив с ним по душам, ни словом не обмолвившись о письме, переданном ему Федором Воронцом.
«Скорее всего, мой брат постарается укрыться или у рязанского князя, или у Мамая, — сказал Дмитрий Федору Свиблу, посвященному в это дело. — Это означает, что рано или поздно я встречусь с Владимиром на поле битвы. А там, где все решают мечи и копья, не нужны вопросы и ответы. В сече и так все ясно».
* * *Пришла весна с буйным цветением садов и черемуховых зарослей вдоль Яузы-реки, с теплыми дождями, пробудившими живительные силы на полях и лугах, с обилием солнца и вольными ветрами.
Дмитрий, отправляя в приокские порубежные городки своих гридней с разными поручениями, постоянно справлялся у них о том, где сейчас его брат Владимир, какими делами он занят. Поскольку Владимир никуда не уехал и, по-видимому, не собирался этого делать, Дмитрий пребывал в недоумении. Его донимали самые противоречивые мысли. Федор Свибл твердил Дмитрию, что, скорее всего, помыслы Владимира чисты, а доставленное в Москву письмо из Орды — это злые происки изменников Вельяминовых, которые хотят поссорить великого князя с его двоюродным братом. В конце концов, любую княжескую печать можно подделать!
Измученный тревогами и подозрениями, Дмитрий в начале лета сам наведался в Серпухов. Неясностей он не любил, сомнения привык подавлять и от опасностей никогда не бегал. Дмитрий решил поговорить с Владимиром начистоту и выяснить, друг он ему или враг.
Разговор между двумя братьями получился долгий и обстоятельный, сидели они в светлице, где у Владимира хранились книги и где Ларгий занимался с ним греческим языком и латынью. Владимир не стал ничего утаивать от Дмитрия, откровенно поведав ему о признании Ларгия, который встретился с гонцом из Орды, доставившим письмо от Ивана Вельяминова. Владимира тогда не было в Серпухове. Ларгий прочитал послание изменника Вельяминова и написал ему ответное письмо от лица Владимира. Это-то злополучное письмо и отправил в Москву с купеческим караваном Полиевкт Вельяминов, желая расположить к себе великого князя.
Защищая Ларгия, Владимир сказал Дмитрию, что его воспитатель считает честолюбие главной добродетелью, а наследственную власть чем-то незыблемым для всякого князя. Клятвенный договор между Дмитрием и Владимиром, закреплявший за первым все права на московский стол, Ларгию очень не по душе. Честолюбивого грека возмущает, что Владимир так легко поступился своим правом на княжение Московское.
— Эта обида за меня и толкнула Ларгия на столь безрассудный поступок, — молвил Владимир, глядя в глаза брату. — Ларгий уверен, что тебе, брат, не по плечу тягаться с Мамаем. Ларгий считает, что ты слишком безрассудно бросаешь вызов Орде, не имея достаточных сил для борьбы с нею. Успешные набеги Арапши на Нижний Новгород и Рязань лишний раз убедили Ларгия в этом. Потому-то Ларгий постарался убедить Мамая через Ивана Вельяминова, что серпуховской князь ему вовсе не враг.
Дмитрий простил Ларгия, видя, как рьяно заступается за него Владимир. По сути дела, у Ларгия и вины-то нет, ведь он блюдет интересы удельного серпуховского князя, которому верно служит. По старинному русскому обычаю, всякий служилый человек обязан радеть о благополучии того повелителя, кому он приносил клятву верности. А то, что всякий удельный князь клянется в верности великому князю, это для подневольного слуги значения не имеет. Нельзя быть преданным сразу двум господам.
«Эти старинные законы и обычаи ныне мешают мне собирать русские княжества вокруг Москвы, — размышлял Дмитрий на обратном пути в свой стольный град. — Великие князья — тверской, смоленский, суздальский и рязанский — мнят себя равными Москве, хотя у них и земель меньше, и подневольных смердов, и войска. Вот, покорил я великого тверского князя, но зависимые от него удельные князья и бояре по-прежнему в его воле ходят. Мои повеления для них — ничто. Поскольку не присягали они московскому князю. Я пытаюсь убеждать великих князей, что лишь единением своим мы пересилим ненавистную Орду. Мне внимают с пониманием, но в душе тот же Михаил Александрович или Олег Иванович страстно желают сами стать объединителями Руси. И подталкивают их к этому зависимые от них удельные князья и бояре. Надо менять дедовские обычаи на новые уложения, иначе межкняжеские распри так и будут раздирать Русь на части!»
Глава девятая. Битва на Воже
После удачного нападения на Нижний Новгород жаркой летней порой Араб-Шах совершил еще одно вторжение на Русь уже поздней осенью. Тумены Араб-Шаха разорили немало деревень на правобережье Оки, предав огню также Рязань, Пронск и Белгород. Осенью татары обычно в набеги не ходят, поскольку в эту пору года они заняты перегоном своих несметных стад и отар с летних пастбищ на зимние. Поэтому Олег Рязанский и Даниил Пронский были застигнуты Араб-Шахом врасплох.
Позднее выяснилось, почему Араб-Шах решился на осенний набег в русские земли. Сразу после возвращения из разоренного Нижнего Новгорода войско Араб-Шаха потерпело тяжелое поражение от полчищ Мамая, который перед этим захватил Сарай. Пометавшись по степям между Волгой и Доном, гонимый отовсюду Мамаем, Араб-Шах обосновался с остатками своих туменов на реке Суре, во владениях мордовских князьков. Поскольку взятую в Нижнем Новгороде добычу Араб-Шах растерял во время бегства от Мамая, он решил обогатиться, напав на Рязанское княжество.
Прошедшая зима стала тяжким испытанием для множества рязанских смердов, оставшихся без скота и крова. Нелегко было зимовать и здешним князьям, чьи города лежали в руинах.
Даниил Пронский попросил помощи у московского князя, с которым он поддерживал дружеские отношения. Дмитрий Иванович прислал в Пронск своих умельцев-древоделов для возведения домов, городских стен и башен. Пришел к прончанам из Москвы и большой обоз с провиантом.
Олег Иванович помощи ни у кого не просил, считая это ниже своего достоинства. Союзный ему козельский князь сам стал помогать рязанцам, направив к ним съестные припасы, коров и лошадей. Без скотины в селе никак не выжить, а без конной тяги не начать ни одно крупное строительство.
Не остался безучастным к беде рязанского князя и Владимир, приютивший на зиму у себя в Серпухове жену Олега Ивановича и его детей. Узнав от Евфросиньи Ольгердовны, что ее супруг собирается возводить из камня воротные башни Рязани и свой новый терем, Владимир отправил в подмогу к рязанским каменщикам зодчих из Пскова, трудившихся на строительстве каменных храмов в Серпухове и в Высоцком монастыре.
Наученный горьким опытом московский князь стал засылать своих конных и пеших дозорных далеко на юг, к верховьям Оки и Дона. Умело скрываясь в глубоких оврагах, среди редких перелесков и за поросшими седыми ковылями древними курганами, лазутчики Дмитрия Ивановича вели неусыпное наблюдение за движением купеческих караванов по степному шляху, за перекочевками татарских и кипчакских куреней.
В середине лета в Москву примчался гонец с известием от заокской дальней разведки о движении в сторону Руси большого татарского войска, обремененного стадами и обозами. Эта татарская рать двигалась от излучины Дона, со стороны кочевий Мамаевой Орды.
Дмитрий разослал вестников к соседним князьям, веля всем спешно стягивать полки к Коломне. Дмитрий собирался встретить татар на дальних подступах к Оке.
Тверской князь через своих приближенных дал такой ответ московскому гонцу: мол, не может он в поход выступить, поскольку на охоте неудачно упал с коня и сильно расшибся. Впрочем, ратники тверские выступят на татар совместно с московлянами.
«Сподобился наконец Мамай пойти войной на Дмитрия! — злорадствовал в душе Михаил Александрович. — Скоро отольются Дмитрию тверские слезы! Поглядим, выстоят ли каменные стены Москвы против Мамаевой орды. Коль разрушат татары Москву, тогда Тверь возвысится!»
