К. Осипов - Дорога на Берлин
Спустя четверть часа они добрались до низенькой, укрытой со всех сторон землянки и, раздув огонь, развязали пленника.
— Вот что, пан, — обратился к нему Аш: — не пробуйте бежать и будьте откровенны: это для вас много хорошо будет. Для начала покажите-ка письмо, которое генерал Тотлебен сегодня вам для передачи в Кюстрик вручил.
Саббатка затрясся.
— Не можно… Не можно… Граф повесит меня.
— Тихо, пан, — сурово произнес Аш, — не то мы тебя раньше повесим. Графа ты более не увидишь, и пужаться его нечего. Давай же свое письмо.
Поляк, жалобно причитая, надорвал шелковую подкладку своего кунтуша и вытащил конверт, без адреса, заделанный большой сургучной печатью.
— Все? Смотри, пан, если обыщем и еще найдем, то не сдобровать.
— Parole d'honneur[42], все! Слово шляхтича.
Аш с сомнением покачал головой, но отошел от Саббатки. Подсев к огню, он вскрыл конверт и вместе с Ивониным стал рассматривать его содержимое. С первых же строк они увидели, что не обманулись, решившись на свой рискованный поступок. В конверте находился точный перевод секретного ордера Бутурлина о марше русской армии к Бреславлю и маршрут армии. Кроме того, имелось личное письмо Тотлебена королю прусскому.
«Верный слуга получил сегодня милостивое писание принципала своего, — писал граф Фридриху, — и надеется, что и сам принципал письмо раба своего получил, которое он к приказу 1086 отослал и о новых переменах 521, 864, 960 объявить не оставил…»
— Шифровано, — проговорил Аш, прерывая чтение. — Хитер граф, да опаслив. Только на этот раз…
— Нельзя терять времени, — сказал Ивонин. — Тотлебен может вскоре узнать об исчезновении его посланца, и тогда все концы в воду схоронит… Вы куда шли, пан? В Кюстрин?
— Нет… В Ландсберг, — пролепетал Саббатка.
— А кому надлежало сей пакет вручить? — Венгерского полка капитану Фавиусу.
— Так… Вот что, господин подполковник, я полагаю: своей властью мы генерала Тотлебена подвергнуть аресту не можем. Сноситься с главнокомандующим некогда. Доложим немедленно на собрании всех полковых командиров о найденных бумагах. Это собрание может взять на себя арестование графа.
Аш подумал.
— Хорошо. Я останусь с этим поляком, а вы забирайте документы и действуйте. Вы лучше, нежели я, сумеете все дело представить.
Вспоминая впоследствии об этой ночи, Ивонин не мог в точности восстановить ее события. Он побежал сперва к хорошо известному ему полковнику Зоричу, затем они вдвоем врывались к полковым командирам, подымали их с кроватей и приводили, заспанных, на квартиру Зорича. Там читали документы, сыпали проклятиями, снова читали. Единодушно было решено немедленно арестовать Тотлебена. Выполнить это решение поручили полковникам Зоричу, Билову и Фуггеру, а также Ивонину.
Было уже совсем светло, когда четверо представителей полкового совета, сопровождаемые взводом гренадеров, подошли к квартире Тотлебена. В первой комнате спал Бринк. Его обезоружили и передали, напуганного и растерянного, гренадерам. Тотлебен, услышав шум, соскочил с постели и приоткрыл дверь.
— Was ist geschehen?[43] — крикнул он раздраженно.
— Вы арестованы. Дайте вашу шпагу, — твердо произнес Зорич.
— Vous êtes fou![44]. Вы ответить за это! — завизжал, брызгая слюной, Тотлебен.
Зорич и Билов вошли к нему в спальню. Ивонин остался рассматривать бумаги Бринка.
Через полчаса Тотлебен, мрачный, но одетый, как всегда, с иголочки, был увезен. Гренадеры с ненавистью глядели на него.
— И рада б не шла курочка на пир, да за хохол тащат, — громко сказал один.
— Он все отрицал, — рассказывал Зорич Ивонину, — требовал, чтобы арестовали вас и подполковника Аша, и предложил опечатать бумаги как его, так и Аша. Вообще амбиции превеликой… Одно плохо, — Зорич с досадой покусал ус, — он успел-таки разорвать секретный шифр для переписки с Фридериком. Это мы с Биловым проморгали.
— А я вот что нашел. — Ивонин протянул сложенный пополам листок бумаги: то был черновик одного из писем Тотлебена королю прусскому. — «Ваше величество высказываете в последнем письме желание, чтобы мне служить еще одну кампанию, требуя, чтобы доброю в моих войсках дисциплиною я предупреждал всякие грабительства…»
Зорич стиснул зубы.
— Вот кому он служил, бесовское исчадие! Сегодня же отправим его под конвоем в три сотни казаков к главнокомандующему. А теперь пойдем-ка к Ашу.
В землянке они застали странную картину. Саббатка сидел в углу и всем своим видом напоминал мокрого пса. Аш сердито посапывал трубкой, вертя в руках кавалерийский хлыст.
— У меня с этим франтом разговор вышел, — кивнул он на Саббатку. — Пришлось пару раз перетянуть его хлыстиком. Тогда он вспомнил, что в разное время привозил Тотлебену четыре личных письма от Фридерика и что Тотлебен просил короля о личной встрече. Что было в других посланиях, он, по его уверению, не ведает.
— Отправим и его в армию, — решил Зорич, — только отдельно от графа Тотлебена. Пойдем с нами, пан. Не бойся: больше тебе плохого не учиним.
…Ивонину уже не пришлось видеть Тотлебена. Он узнал, что было обнаружено письмо Фридриха, в котором тот обещал дать графу имение в Померании, если он будет охранять интересы немецкого населения, что, не довольствуясь этим, Тотлебен вел переговоры с Гоцковским о покупке имения в Лупове и о крупной денежной сделке с немецкими мануфактуристами, что за уменьшение наложенной на Берлин контрибуции с четырех миллионов талеров до полутора миллионов ему перепал немалый куш. Арест Тотлебена был санкционирован военным советом в составе Бутурлина, Фермора, Чернышева, Панина, Волконского и Голицына. Тотлебен на допросах вдохновенно лгал. Он, дескать, хотел вовлечь Фридриха в ловушку и потом взять в плен; ордер Бутурлина переслал нарочно с запозданием; посылал же его чтобы внушить Фридриху доверие к себе, — всегда, на всякий вопрос у него был готов лукавый, хитрый ответ.
Суд приговорил Тотлебена к смертной казни, но ее все откладывали исполнением, пока новая государыня, Екатерина II, не заменила казнь изгнанием из России, с отнятием всех чинов и орденов и запрещением появляться вновь на русской территории.
Саббатка был оправдан. Бринк куда-то исчез, и участь его осталась Ивонину неизвестной.
Сочтя свое поручение выполненным, Ивонин выехал в главную квартиру. Там его ждала двойная радость: он был произведен сразу в подполковники и переводился в корпус Румянцева.
Часть 3
Глава первая
В Петербурге
В Поджаром жизнь шла своим чередом. Гром войны доходил только отголосками: объявляли рекрутский набор, и староста собирал «мир» для решения, кому итти; либо возвращался с войны на деревянном костыле уже отвоевавший мужик; а однажды приезжал на побывку бравый капрал и, покручивая усы, с достоинством рассказывал о походе на вражескую столицу и об осаде города Кольберга.
Ольга после встречи с Шатиловым очень изменилась. Весть ли о смерти отца так повлияла на нее, а может быть, подошли сроки: незаметно накопленный жизненный опыт сказался. С Катериной Ольга сдружилась еще теснее. Они научились почти без слов понимать друг друга — по взгляду, по невольному вздоху, по мимолетной улыбке. Иногда они бродили по лесу, иногда принимали участие в незамысловатых увеселениях обитателей Поджарого.
И вдруг это безмятежное существование нарушилось.
Началось с того, что одним осенним утром, когда чуть шевелилась листва на деревьях и каштановый дым, клубившийся из печей, медленно восходил прямым, почти неколеблющимся столбом, в Поджарое въехала почтовая тройка. Распаренные кони, наперебой звеня бубенцами, остановились, ямщик отогнул полог, и на землю соскочил офицер. Роста выше среднего, крепко сложенный, смуглый, с большими, немного грустными глазами и уверенными, ловкими, сноровистыми движениями, он огляделся по сторонам, с любопытством покосился на лакированный возок, только что сработанный местными мастерами и ждущий отправки в Петербург, и прошел прямо к барскому дому.
— Ольга Евграфовна здесь живет? — спросил он у выбежавшей навстречу девки и, получив утвердительный отпет, сказал: — Доложи: подполковник Ивонин просит принять.
Ольга, робея, вышла к нему.
— Отца вашего, Евграфа Микулнна, по высочайшему повелению посмертно наградили медалью; о том и взял приятный труд вас известить.
Он с мягкой улыбкой глядел на залившееся нежным румянцем лицо ее.
— Да как вы, сударь, местожительство мое узнали? — только и нашлась что пробормотать Ольга.
— О том меня друг мой, Алексей Никитич Шатилов, уведомил.
Девушка вспыхнула.
— Вон что! А где же теперь господин Шатилов?
