Алиция Липовска - Частная жизнь кардинала Ришелье
Герцогиня поднялась, неожиданно для всех в конце апреля 1642 года. А в середине мая Сомерсет стал посещать спальню супруги. В отличие от Ядвиги он чтил брачный контракт составленный премьер-министром Франции.
Смирился ли Сомерсет с тем, что ему досталась странная и печальная жена, было непонятно. Герцог часто бывал в отъезде. Ядвига этим отлучкам радовалась тайно. Она занималась садом великолепного поместье. Врачевала слуг. Воспитывала сыновей. Много читала.
В один из августовских теплых вечеров, когда Эвард Сеймур герцог Сомерсетский, вернулся после трехмесячной отлучки в свое поместье, жена поведала ему, что возможно через полгода он станет отцом. Окинув взгдядом худую и бледную супругу милорд решил выехать семьей в свое гранадское поместье. Что бы мягкий климат благоприятствовал нормальному развитию наследника английского и испанского герцогств. Впрочем сборы затянулись до зимы. Наконец все было собрано и через день Сомерсет планировал отъезд…
***
Судно вышло из Порт-Ленда и направилось к теплым испанским берегам. Миледи Сомерсет, которую теперь называли леди Элизабет, совершала променад по палубе вместе со своей камеристкой Мадлен-Сесиль, которая пожела вместе с герцогиней поехать сначала в туманный Альбион, и вот теперь в Испанию, а также с верной маленькой Хасинтой. Вдруг раздался звон. Женщины вздрогнули. По мере приближения к источнику звон становился все более отчетлива слышен, он был весьма заунывный. Мурашки пробежали по спине миледи Сомерсет.
На палубе появился герцог.
- Дорогая супруга моя! Вместе со своими спутницами извольте спустится в каюты! Ибо мы будем сближаться и сошвартовываться с французским судном.
- Что за судно? Эдвард, дорогой! Почему мы должны сним швартоваться? - удивилась Ядвига.
- Там пассажир, которого нужно доставить в Испанию. Французский капитан и намеревался это сделать, но увидев. Что этого возможно избежать, резонно рассудил воспользоваться нашей услугой, тем более, что, говорит он, во Франции сейчас непокой, и ему не хотелось бы в такое время расставаться с семьей надолго.
- Дорогой Эдвард! Прошу Вас! Позвольте мне остаться на палубе! Мои спутницы помогут мне сохранить устойчивость! И я буду вознаграждена и зрелищем и, возможно, беседой с пассажиром из Франции!
Милорд сдвинул брови, но позволил супруге остаться на палубе.
Пассажиром оказался граф де Айала. В прошлом - один из осведомителей Ришелье. Де Айала был наслышан о герцогине Лианкур. Ибо именно ему относила Хасинта пакет от Ядвиги, когда та находилась в Гранаде. Хасинту то граф и узнал, когда ступил на борт английского судна.
- Как приятно ступить на борт незнакомого судна и сразу увидеть знакомые лица! - с улыбкой произнес граф снимая шляпу и низко кланяясь дамам, - мой сосед по поместьям - хозяин судна. И одну из прекрасных дам я встречал в Гранаде!
- Пройдемте, любезный граф, в мою каюту! - предложил милорд Сомерсет, - там накроют стол и мы побеседуем. Моя супруга и ее камеристка также присоединяться к нам…
Когда Ядвига с Мадлен-Сесиль вошли в каюту, то герцог с графом уже вели беседу.
- Да уже неделю как нет его, упокой господи его душу! - рассказывал де Айала Сомерсету.
- Неужто он не в аду! - тихо произнес Сомерсет.
Увидев вошедших дам мужчины поднялись и приветствовали их. Герцог помог сесть беременной супруге возле себя. А Мадлен-Сесиль села рядом с графом.
- Позвольте продолжить нам беседу, сударыни, - с улыбкой сказал Сомерсет, - И как, милостливый граф, это произошло?
Смерть Ришелье
Уже с 10 августа 1642 года кардинал фактически стал прикован к постели. Его мучили язвы и нарывы на теле. Но он продолжал работать в постели. С 7-00 до 8-00 утра он диктовал секретарям документы, с 8-00 до 9-00 подвергался врачебному осмотру и различным процедурам, с 9-00 до 10-00 встречался с теми, кому необходимо было его увидеть, я несколько раз был принят в это время. Работал снова с 10-00 до 11-00, затем слушал мессу, обедал, если мог, беседовал с Мазарини et autres до 14-00, затем опять работал до 16-00, после чего снова давал аудиенции.
Он продолжал путешествовать! Вверх по Роне он плыл с большой пышностью, но лежа, и каждый вечер его переносили на специальных носилках в приготовленное жилье. Один раз пришлось разрушить часть стены, чтобы внести его в дом. В немуре его кровать была поставлена в огромную карету, и он двинулся по дороге к Фонтенбло. Король навестил его, и де Нуаей и Шавиньи помогли ему подняться. Затем Ришелье и Людовик провели три часа, беседуя наедине. В октябре кардинал почувствовал себя достаточно хорошо, для того чтобы вернуться в Пале-Кардиналь…
- Любезный граф! - вступила в повествование Ядвига, - а герцогиня д'Эгийон путешествовала вместе со своим дорогим родственником?
- Да, Ваша Светлость! - ответил граф, - Именно она посоветовала своему обожаемому родственнику посетить целебные воды Бурбон-Ланси. И благодаря уговорам сей наимудрейшей и наипрекраснейшей дамы, Его Высокопреосвященство упросил одного из своих медиков де Жуифа прорезать нарыв на правой руке и зашить его, ибо рука его стала сильно сохнуть!
На этих словах Ядвига смертельно побледнела, что-то прошептала и крепко сжала пальцами кубок с разбавленным вином. Мягкий металл кубка стал прогибаться под твердыми пальцами герцогини.
28 ноября у премьер-министра начался плеврит. Он лежал на сугробе подушек очень бледный, полностью поседевший, с остриженными усами, невероятно худой, с судорожно бьющимся сердцем.
Во время болезни кардинала при нем находились его ближайшие родственники и близкие друзья; маршалы Брезе, Ла Мейльере и г-жа д'Эгийон также не отходила от кардинала.
- Я волей случая оказался возле Его Высокопреосвященства 2-го декабря, - сделал упор на эту фразу граф.
Состоялся консилиум. Великий министр был окружен врачами в темных одеждах, которых явно больше интересовала дискуссия, нежели больной. Монах обтирал ему сухие потрескавшиеся губы влажной тканью, под покрывалами угадывалось натужное дыхание изможденного тела, в кулаке, выступавшем из манжета, был крест. У герцогини д'Эгийон вырвался всхлип. Господин кардинал через силу повернул голову, осклабился и прошептал: "Вы, моя обожаемая племянница, правда думали, что я бессмертен?"
Король приехал навестить кардинала и вошел к нему в сопровождении Вилькье и нескольких адъютантов. Ришелье, увидев подходящего к постели короля, немного приподнялся.
- Государь, - сказал он, - я знаю, что мне пришла пора отправиться в вечный, бессрочный отпуск, но я умираю с той радостной мыслью, что всю жизнь посвятил на благо и пользу отечества, что возвысил королевство вашего величества на ту степень славы, на которой оно теперь находится, что все враги ваши уничтожены. В благодарность за мои заслуги, прошу вас, государь, не оставить без покровительства моих родственников. Я оставлю государству после себя много людей, весьма способных, сведущих и указываю именно на Нуайе, де Шавиньи и кардинала Мазарини.
- Будьте спокойны, г-н кардинал, - ответил король, - ваши рекомендации для меня священны, но я надеюсь еще не скоро употребить их.
При этих словах кардиналу была поднесена чашка с яичными желтками. Король лично подал ее кардиналу.
После того, как король ушел из покоев Ришелье, кардинал попросил. Что бы к постели подозвали мэтра Шико.
Услышав имя медика Ядвига отпустила кубок, подняла голову и стала внимательно слушать.
Досточтимый мэтр подошел с некоторым испугом к постели больного.
- Шико, мой дорогой, я вас прошу не как врача, а как друга, сказать мне откровенно, сколько остается мне еще жить? - спросил кардинал у медика.
- Вы меня извините, Ваше Высокопреосвященство, - отвечал лекарь, - если я вам скажу правду?
- Для того-то я вас и просил к себе, - заметил Ришелье, - ибо к вам одному имею доверенность. И вы, мэтр, знаете почему…
- Ваше Высокопреосвященство и возлюбленный падре! - с каким-то тихим отчаянием начал отвечать Шико, - Через сутки вы или выздоровеете или умрете. Я думаю, что это кризис.
- Благодарю, - свистящим шепотом произнес Ришелье, - все бы вы давали такие точные ответы!
К вечеру лихорадка значительно усилилась и пришлось еще два раза сделать кровопускание. В полночь Ришелье пожелал причаститься. Когда священник приходской церкви Сент-Эсташ, где кардинал был крещен после рождения, вошел со святыми дарами и поставил их вместе с Распятием на стол, специально для того приготовленный, кардинал сказал:
- В скорости я предстану перед Судией, который будет меня судить строго! Путь осудит меня он, если я имел иные намерения, кроме блага церкви и государства!
Больной причастился, а в 3 часа был соборован. Со смирением отрекаясь от гордости, бывшей опорой всей его жизни, он обратился к своему духовнику:
- Отец мой, говорите со мной как с великим грешником и обращайтесь со мной как с самым последним из ваших прихожан.