Александр Спешилов - Бурлаки
Дядя-машинистка зашипел на меня:
— Военную службу не знаешь. Развалился на стуле, как баран!
Я обиделся и возразил:
— Тебе какое дело?
— Встать! Перед тобой начальник.
— Не похож что-то ты на начальника, — ответил я. — Вначале сапоги почини.
Писаря заулыбались, уткнулись в бумаги, а офицер в рваных сапогах проговорил сердито: «Хамство» — и сел за ремингтон.
Возвратился писарь, передал мне подписанное комиссаром требование и стал объяснять, куда идти за гимнастерками, где продовольственный склад.
— Все тебе одному не унести, — предупредил он меня и предложил: — Могу подводу достать у обозников. Если отсыплешь им табаку да немножко со мной поделишься, все увезем на пристань, погрузим и выгрузим. Пошли скорей. Я в обоз, а ты на склад… О махорочке, значит, договорились?
Мы вышли из комиссариата. У склада уже стояла готовая подвода.
— Я предупредил, — объяснил писарь. — Получай скорей. Я сам тебя отвезу. Понятно, что весь заработок мой. Так, дорогой товарищ?
Я рядиться не стал, без задержки получил все, что полагалось, и мы поехали на пристань.
Сдавши «довольствие» в багаж, я расстался со своим возчиком и пошел побродить по берегу.
На бывшей казенной пристани заметил паренька с удивительно знакомым лицом. Не успел я и двух шагов сделать по мосткам, как он бросился мне навстречу.
— Ты, Сашка? Какими судьбами?
— Панька! Рогожников! — И я расцеловался со своим старым другом.
— Пойдем в каюту, — пригласил Панька. — Я теперь начальник постов, а отец капитаном на «Медведе».
Наговорившись досыта в каюте, мы вышли на палубу. Мимо пристани проходил выкрашенный в серую краску, в стальной броне, буксирный пароход. На мостике с рупором в руке стоял дядя Иван Филиппович. Я стал кричать и махать руками.
Дядя поднял бинокль и узнал меня. Он дал знак лоцману, и над Камой раздался свисток.
— Это он с тобой прощается, — догадался Рогожников. — Первый блиндированный пароход. Подарок пермских рабочих Красной Армии. Идет на Волгу воевать с беляками…
Простившись с приятелем, я поспешил на пароход. Проверив в трюме багаж, поднялся на балкон и стал поджидать Фину…
Она появилась на пристани, когда уже убрали мостки.
— На корму! Скорей! — крикнул я ей во весь голос.
Оттолкнув от проволочного барьера какую-то женщину, я перепрыгнул на край борта, потом на нижнюю палубу.
Матрос уже отдавал кормовую чалку. Он выругался по адресу Фины, но она, не обратив на это никакого внимания, быстро перепрыгнула через шалман на пароход.
— Хорош девка! — похвалил ее сидевший на корме татарин. — В вода скакал и не утонул!
Поздним вечером вышли на палубу. В воде, как в огромном зеркале, отражались темные берега, светлые бакены и корпус нашего парохода. На высокой мачте фонарь — и в воде, вниз головой, фонарь. По берегам — рыбачьи костры. У одного кто-то махал пароходу горящей головешкой, веером сыпались искры. За пароходом треугольником расходились высокие валы.
Вот прошли и последнюю пристань. Скоро будет Строганове. Мы стали готовиться к выходу…
Проводив Фину, я, несмотря на ночной час, явился к Андрею Ивановичу и подробно рассказал ему о своей поездке.
— Эх, опоздал, Сашка!
— Как опоздал? Я в тот же день выехал из города.
— Бычков без тебя получил срочный приказ и выполнил его.
— Какой приказ?
— Зачислить в волостной комиссариат на должность военного руководителя Чудинова Мишку, а инструкторами Охлупина и Романова. По этому случаю у Романова сегодня даже вечеринка была в поповском доме.
Я пошутил:
— Тебя, Андрей Иванович, не приглашали?
— Нет. Да я и без приглашения присутствовал на вечеринке, хотя меня там и не было, — многозначительно сказал он.
— Что же это за вечеринка?
И Панин рассказал мне:
— Они там «своих» людей поприглашали и некоторых учителей. Стол был богатый, в графинах старая водка, красное вино. Гражданский инженер Кобелев явился первым, спросил Чудинова, где он достал всю эту снедь и выпивку, и посетовал, что когда-то и у него «был чудесный погребок». Чудинов говорит: «Не грустите, Аристарх Владимирович, все обернется в другую, в лучшую для нас сторону, а пока пользуйтесь доверием большевиков». Понимаешь, на что намекал Чудинов?
— На вечерок на этот, — продолжал Панин, — приехали из Никольского трое командиров из десятого кавалерийского полка. Если закрыть глаза, можно было подумать, что к Романову собрались не командиры Красной Армии, а старорежимное офицерье. То и дело слышалось: капитан, поручик, прапорщик, есаул, ротмистр… Ну ладно, на сегодня хватит. Аида спать, а утром к своим комиссарам.
— У нас один комиссар, Бычков, — удивился я.
— Мы Федота Сибирякова ему в помощь посадили. Хоть не военный, да свой. А с тобой мы еще не виделись…
— Сам не знаю, что ли.
— Лишний раз предупредить никогда не вредно.
3Гражданская война постепенно захватывала весь Урал.
Иностранные империалисты и белогвардейцы стремились овладеть источником военной и экономической мощи молодой Советской республики.
Надвигались грозные события.
В конце мая сильные, хорошо вооруженные отряды интервентов заняли Челябинск.
На Средней Волге и в Сибири был организован мятеж военнопленных из чехословацкого корпуса. Используя их, белогвардейцы захватывали города Урала. На Воткинском и Ижевском заводах начали мятеж кулаки и эсеры.
В Самаре было создано белогвардейско-эсеровское правительство.
25 июля войска интервентов и белогвардейцев заняли город Екатеринбург.
Мы стали готовиться к предстоящим боям. По вечерам на поскотине раздавались команды, крики «ура», трещали винтовочные выстрелы. Инструкторы волостного военного комиссариата учили военному делу бурлацкую и крестьянскую молодежь.
К концу лета была подготовлена первая партия бойцов.
В один из серых дней из всех десятен в село походным маршем шли на смотр красные роты.
На площадь стали собираться любопытные, пришли старые фронтовики, чтобы покритиковать молодежь. Ребятишки облепили крыши домов, церковную ограду, деревья в саду.
У трибуны стояли в ожидании комиссары, военрук Чудинов, батальонный инструктор Охлупин, Меркурьев, Ефимов.
Накрапывал мелкий дождик. Люди кутались в шинели, в пальто, прятались под березы. Чудинов то и дело поглядывал на ручные часы.
— Идут! Идут! — закричали ребята с крыши исполкома.
Первая рота под командованием Романова точно, из минуты в минуту вступила на площадь. Бойцы лихо оттопали команду «На месте!» и, как один, после команды «Стой!» в три приема опустили винтовки «к ноге».
— Смирррно! — Романов подбежал к Бычкову и отрапортовал: — Товарищ комиссар! Первая рота учебного батальона явилась на смотр в полном составе…
Бычков поздоровался с бойцами, и они получили разрешение стоять вольно.
Из-под горы послышалась песня «Смело, товарищи, в ногу!».
Так же, как первая, появились вторая и третья роты.
Пока собирался учебный батальон, за околицей села Пирогов выстраивал отряд Красной гвардии. В отличие от батальона, вооруженного учебными винтовками, каждый из нас имел боевую. У всех гранаты и запас патронов.
Меня, самого молодого, поставили впереди колонны со знаменем.
По правую и левую стороны стали Варвара Игнатьевна с винтовкой и Фина Суханова с сумкой, на которой был вышит красный крест. В хвосте колонны стали пулеметчики с ручным пулеметом.
С какой радостью, с какой гордостью нес я свое родное красногвардейское знамя!
Вот и площадь. Четко отбивая шаг, мы подошли к трибуне.
Меркурьев снял шапку, поднял руку и, приветствуя нас, прокричал:
— Первому войску рабочих и крестьян — Красной гвардии, ура!
Чудинов поднял руку, и батальон грянул мощно и организованно:
— Ура! Ура! Ура!
— И этому научил буржуйский сын, — проворчал за моей спиной Панин.
После митинга батальон, построившись повзводно, прошел под аркой и с песнями направился по главной улице села.
— Эх! Оркестра нет! — сокрушался Меркурьев. — Сейчас бы церемониальный марш!
4Обстановка с каждым днем становилась все тревожнее. Восточный фронт настойчиво требовал пополнений. В нашей губернии была объявлена мобилизация всех возрастов.
В волость приехала комиссия: врачи, представители командования кавалерийского полка. В состав комиссии вошли наши комиссары, Панин, военрук Чудинов и я как старший писарь.
В первый день мобилизации на комиссию вызвали командиров. Романова и Охлупина оставили в штате военного комиссариата и отпустили домой.
