Жюльетта Бенцони - Французская лилия. Роман о замках
Часы работы
Ежедневно с 10.00 до 13.00 и с 14.00 до 17.00
Закрыто по вторникам и в праздничные дни.
http://domaine-de-sceaux.hauts-de-seine.net/
Шамаранд (Chamarande)
Злая и глупая Эгле
Вот оно, женское коварство!.. С каким удовольствием они нас обманывают, с какой легкостью!
Стендаль, «Красное и черное»Замок был построен Франсуа Мансаром среди садов Ленотра для наиболее преданного и полезного соратника Людовика XIV – для Пьера Меро. Шамаранд сделан из розового кирпича, скрепленного белым камнем. Он стоял в тишине и покое до тех пор, пока его хозяйкой не стала одна весьма красивая женщина, превратившая это уютное здание в натуральный ад для своего мужа. Этот самый муж, Виктор Фиален де Персиньи, не был ни простаком, ни невинным младенцем. Не таков был человек, ставший генеральным проектировщиком Второй империи и самым верным другом императора Наполеона III.
Луи-Наполеон был пока только принцем-президентом, когда присутствовал на свадьбе своего преданного Персиньи в Елисейском дворце. Тот взял в жены очень красивую девушку, принадлежавшую к одному из самых благородных семейств Империи: это была Эгле Ней де Ля Москова[51], внучатая племянница маршала Нея и банкира Жака Лаффитта. То есть это была очаровательная наследница славы и влияния своих предков наполеоновских времен. Но эти качества совершенно в ней не проявились, и это еще слабо сказано, если учитывать тот факт, что, по крайней мере, у нее от рождения должно было развиться чувство величия или понимание границ того, что можно делать, а что – нет. Но все вышло совсем не так.
В 1852 году, когда ей было восемнадцать лет, Эгле была очаровательна: светлые волосы, блеск бездонных голубых глаз, необыкновенно свежий цвет лица, прелестная фигурка… и легкое сюсюканье, которое казалось неотразимым в ее возрасте. Перед такой красотой сердце сорокачетырехлетнего Персиньи полыхнуло огнем, тем более что невеста, по ее же собственным словам, была без ума от его соблазнительной зрелости.
Это была свадьба по любви – большая редкость для Елисейского дворца, в котором ее сыграли. Но после праздника началась повседневная жизнь, и бедный Персиньи вскоре обнаружил, что его невеста невыносимее самого избалованного ребенка. Несчастья пошли чередой с момента его назначения на пост посла Франции в Лондоне в 1855 году.
Эгле после первой неудачной попытки все-таки родила ребенка, маленькую девочку. И на другом берегу Ла-Манша она стала вести себя так, как будто Англия – порабощенная страна. Не желая переносить одиночество, она окружила себя секретарями своего мужа, затем стала закатывать ужасные сцены, если ей запрещали даже какие-нибудь пустяки. Кроме того, она тратила деньги направо и налево, часто ставя посольство в затруднительное положение. Но самым худшим было то, что своим поведением она порочила деловую репутацию своего мужа. Когда потребовалось их присутствие в Виндзорском дворце, Персиньи вверил свою судьбу и судьбу посольства в руки Бога.
Естественно, никаких забав на ужине у королевы Виктории быть не могло, поэтому без труда можно представить эффект, который произвела мадам де Персиньи: в качестве извинения за опоздание на ужин она сообщила, что задержалась в зоопарке, чтобы посмотреть, как ест удав. Но то было не единственное несчастье за этот вечер: обнаружив, что у другой дамы был такой же наряд, как у нее, она набросилась на бедную женщину и с размаху отвесила ей пощечину, а затем шумно вышла из зала, бранясь, словно последний извозчик. К счастью для Персиньи, его очень ценили как французы, так и англичане.
Сначала граф многое прощал своей инфантильной жене, но затем, с течением времени, улыбка сменилась испугом: рождение пяти детей, которым Эгле совершенно не уделяла внимания, ее совершенно не изменило. Она интересовалась только собой, своими нарядами, украшениями и впечатлением, которое производила на других. Тем временем все больше и больше распространялись слухи об ее похождениях на стороне, и Персиньи уже стал подумывать о разводе. Но потом он отказался от этой мысли – прежде всего из-за детей, да и потому, что он все еще любил ее.
Настоящий скандал разразился летом 1862 года в замке Шамаранд, летней резиденции четы. Там состоялся большой праздник, на котором присутствовали император с супругой. Все комнаты замка были полны людьми. Там были лорд Мальмсберри, графиня Валевская, министр Пьетри и многие другие. Все заметили угрюмое лицо графини Эгле во время приема и без труда поняли: на прием не приехал герцог де Грамон-Кадрусс, о котором поговаривали, что он был ее основным любовником. Как только императорская чета покинула замок, Эгле заперлась в своих покоях.
Но ненадолго: часом позже она покинула замок, села в карету и уехала, никого не предупредив. Поставленный в затруднительное положение, Персиньи спросил сначала своего секретаря Анри де Лера, а затем горничную своей жены, куда та отправилась. Горничная призналась, что ее хозяйка, узнав днем, что Грамон-Кадрусс изменял ей с Ля Могадор, танцовщицей на народных гуляньях, поехала на эти самые народные гулянья в кафе «Шато-де-Флёр», расположенное на улице де Винь, что на Елисейских Полях.
Думая, что там опять произойдет скандал, Персиньи тоже заложил карету и в компании с де Лером отправился в «Шато-де-Флёр». Но было слишком поздно! В самом центре зала Эгле с Ля Могадор уже во весь голос спорили друг с другом. Грамон-Кадруссу едва удавалось делать так, чтобы они не подрались. Пришлось Анри де Леру, спасая честь и достоинство Персиньи, броситься в пекло и без лишней мягкости вытащить ее оттуда.
Увы, когда она оказалась перед своим супругом, ее злость только возросла: она была на двадцать пять лет моложе этого «старика, который только и думал о своих финансах» и более не представлял для нее никакого интереса.
На следующий день, несмотря на все принятые меры предосторожности, разыгралась драма. В дело вмешался даже сам император, очень уважавший своего старого друга. По его приказу Грамон-Кадрусс должен был отказаться от дуэли с Персиньи, но тот был вынужден отдать ему пост министра внутренних дел. Чтобы его утешить, Наполеон III вручил ему титул герцога в надежде, что, будучи герцогиней, несносная Эгле наконец успокоится.
Да, титул утихомирил ее на некоторое время, но когда муж ушел с поста министра, они не покидали Шамаранд, где она умирала от скуки. И вдруг она решила совершить поездку в Англию. Находясь там, она влюбилась в эту страну, показавшуюся ей лучшим местом в мире. У англичан она переняла моду и привычки, а также снабдила свою речь изрядным количеством английских выражений, изобретя, сама о том не подозревая, «франглийский» язык, так что англичане, подтрунивая над ней, прозвали ее «леди Персингтон».
Два месяца спустя после произошедшего в «Шато-де-Флёр» она отправилась в Дувр, не оставив даже адреса, по которому можно было бы ее найти. Она думала давать о себе знать, когда ей вздумается.
Привыкший к этому Персиньи не стал ничего делать, пока не приехала его теща. Княгиня де Ля Москова, мать Эгле, была очень обеспокоена происходящим. Она была куда менее бестолкова, чем ее дочь. От отца, банкира Лаффитта, ей досталось чувство здравого смысла. И она это доказала, приехав одним прекрасным днем в Шамаранд, где нашла своего зятя в окружении детей и анонимных писем, которые она прочла, едва сняв перчатки.
Она дала ему совет действовать энергично: нужно было, чтобы Персиньи вернул Эгле как можно скорее, даже под угрозой развода. Так и произошло: восемь дней спустя новоиспеченная герцогиня вернулась в Шамаранд, но стала еще невыносимее, чем раньше, если такое вообще возможно.
В 1869 году Эгле удалось попасть в свиту императрицы, с которой она поехала на открытие Суэцкого канала. Но если Евгения уехала с ней, то вернулась уже без нее: мадам де Персиньи нашла себе нового любовника…
Этим она избежала ужасов войны 1870 года, а Персиньи последовал в Англию за сверженной императорской четой, взяв с собой детей. Но английский климат оказался для него смертелен. Вернувшись в августе 1871 года в Шамаранд, он уже знал, что жить ему осталось недолго. Смерть приближалась, и ему хотелось в последний раз взглянуть на ту женщину, которую он так любил. Он писал ей, но она даже не думала отвечать.
Тем временем болезнь усугублялась. После первого апоплексического удара хирург Рикор, лечивший Персиньи, посоветовал тому поехать на юг. Тогда герцог отправился в Ниццу, сопровождаемый своими детьми и верным Анри де Лером, никогда его не покидавшим. К сожалению, смена климата ничего не изменила.
Тогда Персиньи стал ждать, ждать ту, которая, казалось, давно о нем забыла. Зашевелиться ее заставила угрожающая телеграмма Анри де Лера. Причиной тому была не нежность, а денежный интерес: следовало позаботиться о своем состоянии, ведь муж-то умирает. Она пересекла Средиземное море, но было слишком поздно.
