Юрий Долгорукий - Седугин Василий Иванович
– Вот это дядя! Расправился с племянничком…
– Князя в бродники превратил!
– Как говорят, от сумы не отрекайся…
Когда говор поутих, старшина спросил Ивана:
– У нас князей нет. У нас все равны. Кого мы изберем, тот у нас и старший. Согласен ли подчиняться законам братства и мне, старшине?
– За тем и шел к вам. Буду равным среди равных.
– Вот это нам подходит. Ну что, братцы, берем бывшего князя в наше общество?
– Согласны-ы-ы!.. – выдохнула толпа.
– Про других и говорить не будем. Считайте себя зачисленными в вольные люди, – обратился он к спутникам Ивана. – А теперь, братцы, поговорим о деле. Вижу поизносились и поиздержались вы основательно. У некоторых и на хлеб не осталось…
– Что на хлеб! – выкрикнул кто-то задорно. – Тут на вино не хватает!
Дружный хохот покрыл эти слова.
– Значит, всем нам пора отправляться на работу. А работа у нас недалеко – на Дунае. Так я говорю?
– Верна-а-а!
– Засиделись совсем!
– На промысел пора!
– Значит так, – продолжал старшина, когда все успокоились. – Три дня даю вам на подготовку, а на четвертый выступаем. Чтобы все было у каждого в порядке, а самое главное – каждый из вас. Пьяных и с похмелья будем гнать в три шеи!
Четыре дня смолили и конопатили лодки, чинили весла, готовили припасы. На пятый, утром, вереница лодок потянулась по течению Берлада, затем по реке Сирет спустились в Дунай. Там в небольшом заливчике попрятали лодки, а сами укрылись среди кустарников, которых росло по берегам бесчисленное множество. По обе стороны были высланы дозоры, которые должны были дымом костров сообщить о появлении купеческих судов. Стали ждать.
Агриппина увязалась с Иваном, хотя он и пытался ее отговорить. Однако она у кого-то купила мужскую одежду, заткнула за кушак короткий меч и заявила решительно:
– Буду с тобой рядом, что бы ни случилось!
Теперь она с чисто женской заботливостью обустроила местечко, где они залегли: сначала наломала и настелила веток, а потом сверху накидала травы, которую нарвала на ближайшем лугу.
– Может, долго придется сидеть в засаде, – деловито говорила она. – А от сырой земли легко простудиться и заболеть можно.
Глядя на нее, шутя и посмеиваясь, оборудовали свои лежанки и другие бродники.
За это время Иван привык к Агриппине. Пусть они сошлись нечаянно, пусть не венчались, но он считал ее законной супругой, и даже больше того – надежным и верным другом, оберегал и защищал, хотя порой бывал грубоват с ней, но она принимала все должным образом. Иван удивлялся, как легко сносила она тяготы жизни, лишения в пути, была терпеливой и ровной, и все больше и больше привязывался к ней.
Потянулись томительные дни ожидания. Сначала было интересно наблюдать, как мимо них величественно текли огромные массы воды. Противоположный берег виднелся тонкой темно-зеленой полосой, вода глянцево переливалась, ослепительно искрилась бесчисленным множеством блесток, иногда на ней возникали мощные буруны, которые увлекали за собой плывший мусор; громко крича, летали чайки, стремительно падая на поверхность глади, выхватывали рыбешку и тут же уходили ввысь; высоко в небе парили коршуны. Шла веками сложившаяся спокойная, мирная жизнь…
А потом все надоело. Не хотелось ни на что смотреть. Безделье изматывало, делало людей нервными. Питались как обычно сообща, на костре варила и жарила Агриппина. Она душу вкладывала в свое дело, и пища получалась вкусной и сытной. Только одному броднику почему-то не нравилась. Это был полнощекий, толстоватый парень, с сонными глазами, звали его Колояром. Он всегда немного еды оставлял в своей чашке, подходил к Агриппине и говорил капризным голосом, что на этот раз она или недосолила, или, наоборот, соли положила слишком много, или мясо недоваренное, или рыба расползлась в похлебке… Вот и на этот раз подошел он со своей чашкой и стал нудно выговаривать:
– Ну что ты, Агриппина, варить никак не научишься! То у тебя одного не хватает, то другое сделаешь не эдак…
Он ей так надоел и обрыдл, что она терпеть его не могла, поэтому спросила раздраженно:
– Что на этот раз тебе не по нраву?
– Чего-то ты в похлебку не доложила.
– Ну и чего же я забыла добавить?
– Чего-то такого не хватает.
– Ты скажи, чего бы тебе хотелось?
– Сам не знаю. Но вот чего-то недостает.
У нее кончилось терпение, и она в сердцах ответила:
– Ну не плюнула я в твою похлебку, прости господи!
В засаде соблюдали тишину. Но тут раздался такой оглушительный хохот, что с деревьев слетели птицы и умчались вдаль. Кто-то держался за живот, кто-то катался по земле, а кто-то не мог справиться с обильно текущими из глаз слезами…
С тех пор Колояр к Агриппине больше не подходил.
И вдруг на второй неделе издали появились два корабля. Их увидели при восходе солнца, когда они были уже близко.
– Вставайте! Быстрее! Лодки выводите! – бегал между бродниками старшина, пиная некоторых засонь ногами. – Проспали, черти собачьи, лихоманку вам в душу!
– Мы-то при чем? Где дозор был? – отвечали ворчливо некоторые, но тут же бежали к воде и прыгали в лодки, торопливо выводя на простор.
Но было уже поздно. Река была необозримо широкой, а суда шли по самой ее середине; как гребцы ни старались, догнать их не было никакой возможности. Бросив весла, бродники тоскливо смотрели вслед удаляющейся добыче.
А потом, собравшись на поляне, дали волю накопившемуся возмущению.
– Звать сюда дозор!
– Судить их самым строгим образом!
– Наказать за ротозейство!
Впрочем, звать дозорных не пришлось, они сами приплыли. С виноватым видом вошли в круг, стояли, низко склонив головы. Тяжелым безмолвием встретили их появление бродники.
– Судить будем, – наконец произнес старшина. – Говорите, братья, как поступим с ними.
Иван Ростиславич много раз видел, как творили на Руси правосудие – и князья, и назначенные ими судьи, самому приходилось расследовать, когда короткое время правил в Галиче. Но там всегда решал один человек. На него можно было как-то повлиять, надавить, принудить, заставить, подкупить, наконец; здесь судьями были все, и в этом отношении он был непредвзятым и беспристрастным.
– Кто старший среди вас? – послышался первый вопрос.
– Я, – ответил лысый, с вислыми усами худощавый сорокалетний мужчина с глубоко посаженными глазами.
– Расскажи, как проворонили купцов.
Тот оглядел присутствующих, потом своих подчиненных, вздохнув, ответил:
– Проспали…
– Это как же так, в дозоре-то?
– Да вот так. Утречком сон сморил. Сами знаете, как перед восходом солнца ко сну клонит…
Повисло тягостное молчание.
– Как же ты, Буеслав, такое сотворил? – с болью в голосе наконец проговорил старшина. – Ведь мы с тобой сколько лет плечо к плечу сражались, такого повидали…
– Да вот, бес, видно, попутал…
– И ты, значит, дозорным был?
– Да нет. Другой стоял.
– И кто же?
– Известно кто – Колояр.
Все стали смотреть на парня. Круглое лицо его медленно стало наливаться краской, среди белых ресниц начали копиться крупные слезы. Он несколько раз шмыгнул носом и затих, опустив плечи.
– Это правда, Колояр, ты заснул на посту? – стал допрашивать его старшина.
– Я, – еле выдавил тот.
– И не стыдно тебе перед товарищами?
– Стыдно…
– Вот мы ждали-ждали добычу, а ты все наши ожидания на ветер пустил.
Колояр кивнул головой и надрывно вздохнул.
– Что ж, отвечать будешь перед кругом.
– И Буеслав тоже! – выкрикнул кто-то. – Он у них за заглавного!
– И Буеслав ответит, – покорно согласился старшина. – Решайте, братья, как с ними поступим, к чему приговорим?
После некоторого молчания раздался голос:
– В воду обоих. Чтобы другим было неповадно!
Бродники одобрительно зашумели.
– Может, какое другое есть предложение? – спросил старшина.
В ответ – молчание.
– Ясно.
Старшина прошелся взад-вперед, стал говорить:
