Юрий Хазанов - Черняховского, 4-А
— Ахматову.
Это не звучало шуткой, и при всём своём поэтическом невежестве я сразу понял, что речь идёт не об Анне Андреевне Ахматовой, чьих стихов я, в отличие от Юлия, тогда почти не знал, а те, что знал, меня не заинтересовали. И уж, конечно, я понятия не имел, что она принадлежала к литературному течению под названием акмеизм, поскольку мои познания ограничивались символизмом и футуризмом… Ну, пожалуй, ещё кое-что слышал об экспрессионизме, а до акмеизма (не говоря уж о дадаизме) руки не дошли. Если же чуть серьёзней, то, помню, хотел разобраться в этих направлениях, но так и не сумел: описания звучали скучной полукитайской грамотой, а когда попытался отыскать у самих поэтов полагающиеся им признаки, то совершенно запутался и пришёл к выводу, что по этим приметам не могу отличить (или, наоборот, найти что-то общее), к примеру, у Пастернака и Цветаевой, Мандельштама и Ахматовой, Маяковского и Блока… Все они, как мне казалось, принадлежат к одному течению, которое я назвал бы (прошу прощения у литературоведов) — АКСИМДАДФУТЭКСИЗМОМ…
Но, всё-таки, об Ахматовой. Не о той, а совсем о другой.
Поднявшись на третий этаж большого здания, где по широким коридорам сновали, по большей части, молодые женщины и пахло супами и сардельками, мы вскоре обнаружили искомую Раису Ахматову на кухне, возле одной из конфорок. Но кормить нас Раиса не стала, а пригласила в комнату, которую делила с ещё одной молодой поэтессой, не нуждавшейся в наших услугах: потому-то писала по-русски и была русской. Раиса же была чеченкой, что, мягко выражаясь, очень усложнило её жизнь. Ей не исполнилось ещё шестнадцати, когда в 1944-м весь её народ, вместе с некоторыми другими народами Советского Союза, был изгнан из родных мест и отправлен на постоянное поселение в азиатскую часть страны. Раиса, перефразируя ставшие знаменитыми стихи её однофамилицы, была тогда со своим народом — там, где её народ, к несчастью, был.
Я уже писал раньше о том, что сподобился в те военные годы стать невольным однодневным участником этой омерзительной акции, так как служил в армии, и нашему автобатальону, а значит, в том числе и роте, которой я командовал, было приказано перевезти этих несчастных из их селений на ближайшую станцию железной дороги. Наш батальон как раз находился в Осетии на формировании и только что получил новенькие, с иголочки, «форды» и «шевроле» (из Америки по ленд-лизу, то есть в долг), которыми заменили пришедшие в полную негодность наши «зисы» и «газы». Мы сами пригоняли по горным дорогам из иранской Джульфы в осетинское селение Ольгинское эти тёмно-зелёные грузовики, среди которых были невиданные нами раньше джипы «виллис» и знаменитые мотоциклы «харлей-давидсон». И те, и другие почти сразу растворились неизвестно где, и тут же пошли разные слухи, и самый интересный гласил, что один из «харлеев» обнаружили вскоре глубоко в земле, куда его поместил до конца войны какой-то ловкач-помпотех, после чего, естественно, сел уже не в седло мотоцикла, а совсем в другое место…
Операция по выселению была, конечно, полностью засекречена — нас подчинили каким-то людям в телогрейках и полушубках, без всяких знаков различия, и сказали, что руководить будут они, а наше дело — только обеспечить транспортом. И мы обеспечили: вывезли изгнанных из своих жилищ напуганных молчаливых людей на железнодорожную станцию, где их грузили в холодные товарные вагоны и отправляли за тысячи километров от Кавказа.
В Малой советской энциклопедии 1958 года, когда Сталина уже не было в живых, а чеченцев и игнушей вернули на их земли, в статье об этом периоде я прочитал следующее: «…В 1944 году республика (Чечено-Ингушетия) была упразднена. Указом Президиума Верховного совета СССР от 9 января 1957 года Чечено-Ингушская республика восстановлена…» И всё! Всё! Понимаете? Следующая фраза статьи была… Нет, не о том, сколько в этом (геноциде? холокосте? апартеиде?) погибло людей — от голода и холода, от болезней, от ужаса и тоски… Следующая фраза после точки вот какая: «За годы Советской власти коренным образом реконструированы промышленность и нефтепромыслы Грозного, создана национальная по форме и социалистическая по содержанию культура чечено-ингушского народа…» А? Доктор Геббельс может утереться!.. (Он, хотя бы, нашёл в себе душевные силы покончить с собой после кошмарного действа, в котором принимал участие.)
Эх, честное слово, не хотел повторяться (уже подробно писал об этом во II части повествования), но, как говорил один добрый малый по имени Тиль Уленшпигель: «Пепел Клааса стучит в моё сердце!» И потому снова напомню о событиях, которые, по-моему, забывать нельзя, тем более нам, у кого, как выясняется, память о прошлом зачастую слишком коротка, что опасно для нас самих…
Итак, всё, что всколыхнулось у меня в памяти после знакомства с чеченской поэтессой Раисой Ахматовой, началось с простенькой телеграммы, отправленной 17 февраля 1944 года по короткому адресу: «Москва, Государственный комитет обороны, товарищу Сталину».
Текст был такой:
«Подготовка операции по выселению чеченцев и ингушей заканчивается. Взято на учёт подлежащих переселению 459 тысяч 486 человек, включая проживающих в Дагестане и г. Владикавказе…»
Подпись: Л. Берия.(Для тех, кто не знает: Лаврентий Берия был в то время главный «госбезопасник» страны. Между прочим, расстрелян ровно через десять лет… Нет, не за свои зверства, не подумайте, а как английский шпион… А? Умереть со смеху!)
И ещё из донесений того времени:
«…Выселение начинается 23 февраля, предполагается оцепить районы… Население будет приглашено (как любезно со стороны душегуба!) на сход и потом доставлено к месту погрузки…»
«В проведении операции принимают участие 19 тысяч оперативных работников и до 100 тысяч офицеров и бойцов НКВД…»
(Ничего себе: один «энкаведешник» на 3,8 выселенца! И это для высылки чеченцев и ингушей, а ведь то же самое будет происходить ещё с пятью народами: полностью будут изгнаны со своей земли калмыки, балкарцы, карачаевцы, крымские татары, немцы Поволжья. Если заняться примитивной арифметикой, то станет ясно, что в то время, когда война была в самом разгаре, а наши дела на фронтах не чересчур хороши, около одного миллиона солдат и офицеров «воевали» с собственным народом, отправляя примерно в три раза большее число людей в бессрочную ссылку.)
Из справки о ходе перевозок:
«…Уплотнение погрузки спецконтингента (они уже были не люди, а „спецконтингент“) с 40 до 45 человек в вагоне вполне целесообразно. Упразднением в эшелонах вагонов для багажа было сэкономлено значительное количество вагонов, вёдер, досок и т. д. (Какие молодцы! Теперь в стране появятся вёдра.) …Из-за невозможности санобработки имели место случаи заболевания сыпным тифом. Эпидемия была предотвращена.
18 марта, 1944 г.»
Из справки отдела спецпоселений НКВД (октябрь, 1946 г.):
«Всего на спецпоселении — 2 миллиона 463 тысячи 940 человек. Из них: мужчин 655674, женщин — 829084, детей до 16 лет — 979182…»
(Раиса Ахматова входила тогда во вторую графу: ей было уже 16.)
И ещё одна справка (читайте, читайте!) — из указаний одного из главных исполнителей, комиссара госбезопасности Круглова (которому я «имел честь» докладывать морозным зимним утром о прибытии машин моей роты для выполнения спецзадания):
«…За один-два дня до операции мужскую часть жителей селений и аулов под предлогом собраний и общественных работ (то есть, с помощью откровенного вранья) собрать в определённых местах, оцепить войсками НКВД и задержать. В случае попытки сопротивления необходимо применять оружие…»
Помню, как на моих глазах на годекАне — площади, где обычно собираются старейшины аула — молодой белобрысый солдатик выстрелил из винтовки в древнюю старуху, упорно пытавшуюся выйти зачем-то из круга, куда их всех загнали, и вернуться к себе в дом. (Забыла что-нибудь?) Поднявших вой сельчан быстро утихомирили, труп унесли, солдатик пребывал в ужасе от того, что сделал…
Но, пожалуй, хватит о страшном: не показалось бы перебором, не стало бы напоминать теперешние телесериалы (блокбастеры, экшены). Однако, всё это было, было, было, я видел собственным глазами — так же, как печные трубы только что освобождённого Освенцима, на территории которого стояла неизвестно откуда взявшаяся гнедая лошадь; как разрушенные, сожжённые русские и украинские сёла и города; как концлагерь под городом Георгиевском, который стерегли уже не фашистские, а наши охранники, а заключенными были тоже наши — бывшие военнопленные: они проходили здесь проверку. (Не на вшивость…)
