Пол Джефферс - Боги и влюбленные
— Простите, Никодим, мне довольно сложно понять, о чем вы говорите.
— Не беспокойся, юноша…
— Но мне интересно! Из того, что я видел и слышал в храме от… э…
— Иисуса.
— … Иисуса из…
— Назарета.
— … да, из Назарета. Из того, что я видел и слышал, он действительно кажется учителем, но очень противоречивым.
— Это как минимум!
— Многие в толпе были настроены враждебно. А старик рядом со мной его просто терпеть не мог.
— И он не единственный.
— Иисус из Назарета сказал, что кто-то хочет его убить.
— Кто-то действительно этого хочет.
Потрясенный, я сидел с открытым ртом, не зная, что сказать. Наконец, я спросил:
— И кто же?
Никодим медлил, нервно ерзая в кресле и отводя глаза.
— На самом деле это не имеет к тебе отношения, сынок.
Услышав такое, я не стал давить на старика.
— А что за праздник вы отмечаете? — спросил я.
— Праздник кущей, — ответил Никодим. — Сейчас он заканчивается. Мы празднуем жатву и со времен Моисея отмечаем наши странствия по пустыне после исхода из Египта. Центром праздника является вода Силоамского бассейна, того самого, который Пилат хочет наполнить водой из Вифлеема. Но использовать для этого деньги храма! Прокуратору это кажется чем-то незначительным, но уверяю тебя, Ликиск, дело очень серьезное. Если ты имеешь доступ к Пилату — а я думаю, ты его имеешь, — скажи, чтобы он не совершал такой ужасной ошибки. В городе есть горячие головы, которые только того и ждут, только и ищут повод, чтобы поднять волнения. Скажи прокуратору, что Синедрион не хочет неприятностей, но мы не сможем контролировать то, что придет на ум этим молодым подстрекателям.
Улыбнувшись, я сказал:
— Вы говорите так, словно я пришел сюда как агент Пилата. Уверяю вас, я пришел только как друг, принявший приглашение.
Никодим тоже улыбнулся:
— Давай, сынок, назовем тебя дружественным агентом.
Мрачный Понтий Пилат барабанил пальцами по подлокотнику кресла, переводя взгляд с меня на Марка Либера и Гая Абенадара, а я тем временем передавал ему слова Никодима. Когда я закончил, Пилат медленно кивнул, погладил подбородок и вздохнул, словно я добавил новый груз на его и без того уставшие плечи.
— Значит, Никодим предупреждает, что дело может выходить за рамки возможностей Синедриона, — сказал он. — Что ж, он оказал мне хорошую услугу. Может, однажды я сумею его отблагодарить. Таким образом, мы столкнулись с ситуацией, когда определенные элементы могут развязать восстание.
Абенадар сказал:
— Согласно моей информации, эти элементы — скажем прямо, зелоты, — собираются после праздника кущей провести демонстрацию.
Пилат откинулся в кресле, опустив подбородок на кулак; его опухшие глаза были прикрыты, губы превратились в тонкую гневную линию. Тот же гнев пульсировал у него в висках.
Абенадар продолжал:
— Такие ожидания существуют, и они подогреваются несколькими личностями, имена которых нам известны.
— Так арестуйте их. Возьмите под стражу, — сказал Пилат, выпрямляясь и открывая глаза.
Абенадар пожал плечами.
— Когда мы их разыщем, то арестуем. Проблема в том, чтобы их найти.
— Кто они? — спросил прокуратор.
— Варавва…
Пилат проворчал:
— Вот ублюдок. Кто еще?
— Молодой человек по имени Дисмас, вор и мошенник, для которого подстрекательство — способ набить карманы. Среди бунтовщиков он новое лицо.
— Еще?
— Что касается других имен, серьезных доказательств нет, одни только подозрения.
— Подозрений достаточно. Кто?
— Симон Зелот. Это молодой поджигатель, за которым мы давно следим. Он — последователь еще одного подозреваемого, галилеянина по имени Иисус.
Не в силах сдержать удивления, я воскликнул:
— Утром я видел этого Иисуса в Храме!
Абенадар, которого было ничем не удивить, кивнул:
— Да, он проповедует здесь всю неделю. Как я и сказал, галилеянин.
Пилат вставил:
— Тогда это проблема Ирода Антипы!
— Иисус из Назарета — радикал и экстремист, хотя мы не нашли в его речах ничего, что влияло бы на политику. Однако он религиозный фанатик, и среди евреев у него немало врагов. Особенно среди фарисеев.
Пилат рассмеялся.
— Ох уж эти святоши, хранители закона! Лицемеры, целый день готовы спорить о том, сколько ангелов уместится на кончике иглы. Если Иисус из Назарета восстановил против себя фарисеев, ему не поздоровится. Законники! Снобы! Ханжи!
Абенадар усмехнулся.
— Говоря о фарисеях, этот Иисус использует те же красочные фразы.
Удивившись, Пилат встал и прошелся по комнате, размахивая руками:
— Значит, Иисус восстановил против себя и Каиафу?
— Наверняка, — улыбнулся Абенадар.
— Но ты говоришь, что Иисус не связан с политическими бунтовщиками…
— Ясных доказательств нет, но возможно все.
Взгляд Пилата остановился на мне. Он улыбнулся:
— Ликиск, ты понимаешь, о чем мы говорим?
— Я стараюсь, господин.
Пилат пересек комнату, положил руку мне на плечо и произнес:
— Евреи — очень странный народ. Их связывает целый свод законов, которые, как они считают, получены Моисеем от их бога. Якобы эти законы собственноручно записаны богом на паре каменных табличек. Фарисеи, о которых мы с центурионом говорили, представляют собой группу ученых людей, утверждающих, что помимо законов Моисея есть устная традиция, хранителями которой они являются. Задай фарисею вопрос, и он ответит тебе набором традиционных правил — когда и что есть, где, когда и с кем спать, где мочиться, где испражняться… в общем, у фарисея есть правило на каждый случай.
Абенадар засмеялся. Марк Либер слушал нас молча, как всегда, держа свои мысли при себе.
— К фарисеями близка еще одна группа — писцы, книжники. В общем, буквоеды. Спроси книжника про закон, и он ответит: «В законе радость». Закон для него — всё. Есть и третья группа, саддукеи. В отличие от фарисеев, саддукеи утверждают, что в так называемом устном законе нет ничего обязательного. Они говорят, что важно только написанное слово. Наконец, зелоты. Скандалисты, бунтовщики, провокаторы, которые во время молитвы просят своего Яхве дать им хорошее оружие. Это они собираются доставить нам неприятности. Верно, Абенадар?
Пилат снова заходил по комнате, оживленно кивая головой.
— Зелоты верят, что среди евреев появится тот, кто поведет их к свободе. Все евреи ожидают Мессию, спасителя, но зелоты верят, будто Мессия — политический бунтовщик и религиозный лидер. Вы скажете, что зелоты — наиболее радикальные фарисеи. Из всех беспокойных евреев именно они больше остальных склонны к терроризму. Варавва, о котором упоминал Абенадар, худший из зелотов, провокатор, сеющий неприятности везде, где появляется. Бандиты, вот кто они. Абенадар, тот другой, кого ты назвал… Дисмас?
— Дисмас.
— Вор, говоришь?
— Грабитель с большой дороги.
Пилат вплеснул руками:
— Ну вот! Фанатики! Грабители! Бандиты! Террористы! Благочестивые фарисеи вроде Каиафы спорят о религиозных тонкостях, а потом этот святоша является сюда и предупреждает, что если я под него не прогнусь, у меня будут неприятности. Представляете неприятности, в которых мы окажемся уже сейчас, если я сдамся? Нет, мои благородные друзья, если Понтий Пилат отступит хоть на йоту в делах, касающихся этих евреев, он потерпит неудачу как прокуратор. Абенадар, ты должен предпринять все меры, чтобы мы были готовы к любым неожиданностям.
XXIV
Казалось, в последний день праздника кущей стены храма лопнут от втиснувшейся туда толпы. Шум разбудил меня рано, и скоро я был во дворе язычников, стараясь занять место как можно ближе к лестнице и дожидаясь человека по имени Иисус, который мог придти сюда проповедовать.
Он не заставил себя ждать, однако этим утром, когда солнце только поднялось над крышами храма, высокого галилеянина не стискивали со всех сторон, как это было вчера. Теперь толпа расступилась, открывая ему путь, словно человеку высокого положения. Он прошел от меня так близко, что я мог бы до него дотронуться, и взошел по ступеням. Он был высоким и мускулистым, как люди, всю жизнь работавшие руками (сложенные ладони были мозолистыми, запястья — широкими и сильными, пальцы — длинными). Его лицо загорело, каштановые волосы и борода блестели на солнце. Взгляд карих глаз был прямым и решительным.
Он заговорил ясным, глубоким голосом — голосом учителя, напомнив мне о Корнелии.
— Я не пробуду с вами долго, — начал он, и это заявление сразу вызвало в толпе перешептывания. — Я уйду к Тому, кто меня послал. Вы можете искать меня, но туда, куда я отправлюсь, вы пойти не можете.
Когда стихла очередная волна шепота, Иисус из Назарета оглядел лица людей, молчащих в ожидании его слов. Казалось, его острый, ищущий взгляд коснулся каждого. Иисус продолжил:
