Александр Быков - Чепель. Славное сердце
В какое-то из пробуждений Вершко поднялся держась за шаткие стены, откинув матерчатый полог, на неверных ногах, выбрался из шалаша наружу. Это был Лес. Великий родной лес. Сосны в три и в пять обхватов прямыми стволами поднимались прямо к облакам, ноги тонули во мхе выше щиколотки. Кустики черники покрывали всё пространство. Старые замшелые стволы бурелома лежали не редко, создавая местами непроходимые крепости. Под одним из таких стволов был построен шалаш, из которого выглядывал Вершко. Молодой подлесок где робко, где смело пытался достигнуть высот зрелых деревьев. Недалеко в лесном прогале играла искрами солнца невеликая речка.
Вершко нащупал на груди небесную подковку. Пальцами её потрогал, что-то не так. Поднёс перед глаза. В середине подковки просвечивала дырка с неровными краями. Как будто глаз или, скорее, будто сердце. От этого подковка стала похожа на птицу с распростёртыми крыльями… с сердцем, которое видит.
«А где мой меч? Лук? Зброя? Конь мой новый каурый где? Перуница где? Я сам где?
Я видел сон вещий, видел уже дым и огонь с захода солнца — это шла на нас беда. Видел, множество птиц над Древляной, множество рыбы в кровавой реке. Теперь — спасти благородного Оленя. Это же князь! А я не знаю как… Кудеяр где? Прытко, Брыва, Горобей? Где вы, друзья мои? Что с моим домом, что с моей семьёй! Уже, быть может, всё захватил враг… Нет сил помочь, нет сил спасти…» Закрыл лицо руками. И заплакал навзрыд.
Перуница смотрела на это, спрятавшись, издали и тоже плакала.
В следующее пробуждение было раннее утро. Вершко кое-как добрался поближе к реке, приник к сосне в три обхвата, отдышался. И заметил тогда в золотистом блеске реки купающихся дев. Нагие женские тела, сильные бёдра, упругие груди, россыпи волос. Всё будто молния сильно ударило в глаза, замутило голову, хлестнуло по сердцу, и оно застучало гулко в грудь и в виски, задышала грудь глубоко, дрожь прошла от макушки до пят — всё живое. И глаз не может оторвать Вершко, так прекрасны молодые девы. Одна из них золотоволосая — Перуница. Никого не прячутся, гридень-то княжий раненный слабосильный в шалаше должен лежать, а больше тут и нет никого вокруг. На мелководьи брызги поднимают.
«Может и рай тут-всё таки… Но странный он, как сон, как наваждение… не так себе представлял…». Руку Вершко поднял, закрыл себе глаза, как от слепящего солнца. Отвернулся, упёрся спиной в могучее древо. «Просыпайся Вершислав! Не всё тебе немощь праздновать… Пробуждайся разум, собирайся сила, возвращайся дух… Если ты жив, ныне пора не похоти слушаться, а долг исполнять…»
Глава восемнадцатая. Конец ожиданиям
Немцы уже две недели грабили северные и западные окрестности Белой вежи. Люди убегали, бросая добро, прятались в леса. Находники увозили всё. На телеги грузили посуду, домашнюю утварь, ткани, одёжу, запасы еды из погребов. Забирали птицу дурную, что бегала по дворам, уводили всю, какую находили, скотину — обирали подчистую. Дома и хаты — жгли. Загорались от этого поля и лес. Хорошо ещё, что вперемешку с жарой иногда лили дожди, а то бы вся земля выгорела до тла.
Беловежцы делали вылазки по сведениям разведки. Били малые группы разорителей находников. Но вынуждены были, прежде всего, беречь крепость. Последнюю опору и надёжу. Вестей от других русских земель не было. Не было вестей от князя Любомира, ничего не слышно про Вершко.
Бранибор ждал. Готовился встретить немцев. Они всё равно должны придти до крепости.
Но вот, наконец, недели как раз через две вернулись Горобей и Брыва и ещё семнадцать бойцов из Любомировой стражи израненные, измученные да больные, рассказали как боролись с целой манипулой* немцев.
Схватка была быстротечной. Беловежцы смешали передние ряды немцев, нанеся им заметный урон, застопорили движение на неширокой лесной дороге, в том числе и телами своих погибших. И сразу, развернувшись, понеслись дальше на Белую Вежу, а дальше — направо, на Бранск. Немцы погнались за ними, но догадались, отрядили полтора десятка проверять беловежскую дорогу. (Этих уже уводили Кудияр и Прытко, правда в крепости ещё про то не знали.) Наконец Горобею и Брыве с остальными пришлось уходить от сильно превосходящего противника через лесные болота. Они как могли далеко зашли в болота на конях, но немцы и дальше упорно преследовали их. Потом с душевной болью и зубовным скрыпом бросили коней. Получили немало стрел в спину. Поскакали сами, как кони, по болотным кочкам. Хорошо, что болота когда-то обла̀занные, у̀ченные по настоянию и наставлению тогда ещё воеводы Горыныча. Брыва не выдержал «позорного бегства» «Всё равно, — говорит, — в болоте потону. Что ж напрасно силушке богатырской пропадать?!» и развернулся дать бой, стоя посреди кочек и хлипкой почвы. Остальным ничего не оставалось делать, как Брыву поддержать. Хотя Горобей порхал по кочкам очень даже легко. Бой вышел замечательный. Маневрировать на болоте очень затруднительно и всякие уловки, как зайти с боку или с тыла, выполнить — почти никак. Много немцев утонуло, вбитых в болото сначала по колено, потом по пояс, а потом и по голову Брывой. Но и стража Любомирова всё потихоньку убывала. Горобей накричал, заставил уходить своих ещё дальше. Немцы преследовали их уже как ловкую дичь. Во главе немцев стоял всё тот же опытный рыцарь-тевтон с выставленным подбородком Берг. Народу у него оставалось ещё больше сотни. Он и подумать не мог, что эти беглецы лезут через болото, где дороги уже нет и они её дальше не знают. Он-то думал, что они сейчас снова выйдут на твёрдую почву…
Шли за Горобеем. Залезли в топи. Брыве было хуже всех, не держала его болотная земля. Все ему помогали. Израненные и выбившиеся из сил, голодные стражники ходили и ползали по болотам неделю. На войну уже не обращали внимания. Выжившие немцы копошкались в грязи невдалеке и уже ни о чём тоже думать не могли, стреляли только по уткам, но не всякую утку потом ещё достанешь. Вобщем, погубили много немцев в болотах, не всех, конечно, часть выбралась, Берг в том числе. Беловежцы потеряли пятнадцать очень хороших бойцов и друзей.
У Горобея, по мнению Брывы, на голове выросла корона, оттого, что он командовал, да ещё и не всех укомандовал. А у Брывы, по мнению Горобея, наверное, выросли на ногах лягушачьи ласты и между ног русалочий хвост, а то бы как обьяснить, что он в болоте не утонул. Остальные, тоже всё равно держались молодцами. Когда узнали, что Кудеяра, Прытко и Вершко нет, все, особенно Горобей и Брыва, приуныли.
Горобей сказал:
— Непонятно, что случилось. Но не может быть, чтобы Вершислава кто-то там по дороге одолел. На Вершиславе — божья печать.
Ещё через пять дней под радостные возгласы дружины вернулись Кудеяр с Прытком, рассказали, как цапались с полуторным десятком немцев и, отстреливаясь, уходили знакомыми лесами. Как немцы привязчивые оказались и никак их не отпускали. Как потом пришлось с ними с оставшимися двенадцатью сойтись в ближнем бою. Как они, немцы бились хорошо. Но трое всё-таки не дураки убежали. А под конец на шум сечи прибежали селяне, прятавшиеся в лесу от находников. И последних немцев уже добивали дубинами и косами, чтобы не мучились. А самих их, конечно, поранило много, но не сильно, хотя и не слабо. И показывали на себе свежие рубцы.
А после того селяне их обессилелых увели от кучи набитых ими немцев, чуть не на руках унесли в схорон, где сами прятались и там перевязывали их и лечили. Прытко, не преминул всем доложить, что все тамошние девки ходили вокруг Кудеяра.
— А вокруг тебя ещё моложейшего, что же не ходили?? — подначивали его товарищи.
— Вокруг меня нельзя было ходить, — смеётся хитро Прытко, — я же женатый человек!
Узнали, что Вершко не доехал и тоже расстроились.
Прискакал гонец не свой, якобы новый гридень из Волковысского войска (Городненского князя удел) — никто его не знает, якобы от князя Любомира. Принёс свиток с печатью Беловежского князя. В свитке прочли: «Бранибору. Судислава со своею сотней отправить в Волковыск для встречи со мной. Дело повернулось неожиданно. Буду в доме городского головы в четверг сей недели. Другого решения нет, не медли».
Бранибор поглядел на Судислава:
— Почему в Волковыск?
— Наверно, он туда от Войцемежа уехал… может вражеского войска избегал… — отвечает Судислав.
— Четверг — это завтра…
— Надо поторопиться.
— Нельзя покидать крепость!
— Я вижу ты умнее князя, Бранибор.
— А ты, зато, на словах ловок…
— Что ж с того, что я на словах ловок?
— Что как бы твой язык не запутал ноги!
— Да ты мне, никак, угрожаешь?
— Нет, я вспоминаю, что ежели поступать по писанному, а не по правильному, беды не оберёшься.
— Ты против княжьего слова выступаешь! Может он там в беде!
