Дмитрий Агалаков - Аквитанская львица
Княгиня Алиса, придерживая шелковое покрывало, опоясавшее ее голое тело, гордо подняла голову:
— Я могу поговорить с графом Раймундом де Пуатье?
— Нет, княгиня, — твердо ответил госпитальер.
— Что ж, маршал, тогда передайте князю: однажды расплата придет к нему за содеянное, — она улыбнулась. — И он пожалеет о своем вероломстве.
— Я передам его высочеству ваши слова. А теперь вам стоит одеться. Мне поручено препроводить вас в те владения, которые вам назначат государь и государыня. — Улыбка промелькнула на суровом лице госпитальера. — И не рассчитывайте на помощь Зенги, весточка от вас вряд ли дойдет до него.
В этот же день опальная княгиня под надежной охраной покинула благословенный город, чудесный оазис, где она думала властвовать еще долго, любить и быть любимой. Ее увезли в Иерусалим под домашний арест и опеку сестры Мелисинды. Теперь свояк Алисы король Фульк Анжуйский, равно как и другие бароны Святой земли, и впрямь могли вздохнуть спокойно.
5Княжна Алиса была навсегда удалена с политической арены. Но заполучить власть для Раймунда Пуатьерского оказалось куда проще, чем удержать ее. Лишь год тихой семейной жизни с юной Констанцией, без памяти любившей мужа, был подарен ему. Из юного авантюриста Раймунд стремительно превращался в государственного мужа — ловкого политика и подающего надежды полководца.
К стенам Антиохии подводил свои войска грозный басилевс Иоанн Комнин, требуя отдать город, принадлежавший Византии по праву. И тогда Раймунду приходилось соревноваться в лукавстве с греками, чтобы спасти столицу, а с ромеями в этом деле трудно было справиться!
Но он выходил победителем!
А потом сам нападал на Византию, обуреваемый гордыней, но, в конце концов, ему приходилось плыть в Константинополь на поклон уже новому басилевсу — Мануилу Комнину.
Так он и жил — в битвах на полях Малой Азии и Сирии и в дипломатических сражениях с могущественными правителями Константинополя.
Вспоминал ли Раймунд Антиохийский в это неспокойное время о своей племяннице Алиеноре? Конечно, вспоминал. Но все реже. И не потому, что так страстно влюбился в Констанцию. Она была красивой юной женщиной, хорошей женой, но и только. Ее покорность и обожание супруга было под стать чересчур приторному джему, от которого язык прилипает к небу.
Но лучше сахар, чем горечь.
Глядя на спящую жену, лежавшую обнаженной на их брачном ложе, Раймунд думал, что она быстро взрослеет. Год от года ее грудь наливается, округляются бедра. И тогда он представлял, что сейчас где-то взрослеет в объятиях своего супруга, короля Франции, милая Алиенора. Она также расцветает, и тело девочки становится телом прекрасной женщины.
До Раймунда то и дело доходили слухи о королеве Франции. Вот она идет походом на Пуатье — их родной город, поддать простолюдинам жару. Не было там его — ох и отбил бы он палками охоту черни бунтовать, а то и повесил бы кого-нибудь для острастки! А как он смеялся, прослышав, что Алиенора решила раздвинуть свои владения на юге!
— Что с тобой? — захваченного воспоминаниями, счастливого и грустного, спрашивала его Констанция. — Случилось что-то?
— Моя племянница объявила войну Тулузе — только и всего!
И впрямь, взять и двинуться в поход против Альфонса-Иордана. Он узнавал ее воинственный и непримиримый нрав — воистину: дочь своего отца и внучка деда!
— Она красива? — интересовалась жена.
— Да, — задумчиво отвечал он. — Очень.
Затем пришли слухи о том, что Людовик и Алиенора разгневали папу и тот подверг Францию Капетингов интердикту. Это уже были не шутки! Раймунду хотелось посмотреть на мальчишку Людовика: говорили, что он готовился стать монахом, да герцогиня Аквитании помешала. Не стоило труда догадаться, что все безумства, будоражившие страну, исходили от милой Алиеноры. Потом привезли весточку, что Людовик, подогреваемый гневом жены, двинулся на Шампань и сжег дотла город Витри. Раймунду оставалось лишь недоумевать. Племянница развернулась не на шутку — его собственные похождения в Антиохии бледнели на фоне ее подвигов!
Гильом Трубадур, этот лев, живший страстями, в раю или в аду мог гордиться своими львятами. Последним известием стала весточка о рождении дочери Алиеноры — Марии. У него появилась внучатая племянница! И от кого — от милой крошки Алиеноры.
Подумать только — уже взрослой женщины…
И все же думать об Алиеноре и прощальном их вечере в предместьях Бордо ему приходилось все реже. Слишком много государственных забот легло на плечи молодого князя.
Но обидное поражение, полученное от Мануила Комнина, данником которого неожиданно стал Раймунд, в 1144 году разом отошло на десятый план. Кровавый Зенги, султан Алеппо и Мосула, захватил Эдессу и вторгся в Антиохию.
Иерусалим помог отбиться княжеству от Зенги, и Антиохия потеряла лишь часть своих восточных провинций. Но было понятно, что Кровавый Атабек, объявивший джихад всем христианам Палестины, лишь разминается перед настоящей «священной» войной.
Летом 1145 года Раймунд Антиохийский прибыл в Иерусалим к Фульку Анжуйскому. Уже немолодой король Святого града, когда-то посадивший Раймунда на княжеский престол, решил поделиться с молодым государем своими думами.
— Наше положение становится все более незавидным, — сказал Фульк. — Ваше, князь, в первую очередь. Ведь Антиохия первая окажется под угрозой расправы, надумай мусульмане нанести решающий удар. Мы должны просить папу Евгения Третьего провозгласить новый крестовый поход. Во что бы то ни стало мы должны убедить его, что Гроб Господа нашего Иисуса Христа в опасности. Пусть вся Европа поднимется на его призыв — от этого зависит, кто будет хозяином на Востоке.
Потерять эти земли мы не имеем права. Господь не простит нам поражения! — Фульк Анжуйский, старый вояка, прошелся по кабинету. — Я обращусь за помощью к своему сыну Жоффруа, а вам, князь, стоит обратиться за тем же к королеве Франции. Я слышал, Рим простил их с мужем за вольности, отпустил им грехи. Нам надо воспользоваться тем, что короли Франции, как и все ее рыцарство, всегда больше других заботились о Святой земле. Упустить такого случая нельзя!
— Именно так я и поступлю, ваше величество, — ответил Раймунд. — Алиенора — отважная и сильная женщина. — Правда, ему хотелось сказать: «девушка». Перед глазами все еще стояла юная наездница с полными слез глазами, какой он ее последний раз видел в предместьях Бордо, хоть и все более зыбким в его памяти становился этот образ. — Она настоящая амазонка и не оставит нас в беде, — добавил он.
— Дай-то бог, — кивнул Фульк Анжуйский.
Посольство решили отправить как можно скорее.
Возглавить его должен был епископ Джабалы. Пока в Антиохии готовили суда для отправки посольства, сразу по возвращении Раймунд сел за письмо.
«Милая Алиенора! — отказавшись от услуг секретарей, написал он. — Когда ты получишь это письмо, посольство Святой земли уже прибудет в Рим, и понтифик прочтет нашу смиренную просьбу о помощи…» Раймунд был уверен, что Алиенора не откажет ему. Она пройдет сквозь огонь и протянет ему руку. «Даже если понтифик не сумеет поднять весь христианский мир, — продолжал он скрипеть гусиным пером, — прошу тебя, собери войско и направь его в Святую землю. Прошу тебя во имя Господа, наших близких, которых уже нет с нами, нашей общей крови».
Но разве только просьба Фулька Анжуйского заставляла его сочинять это послание? Только ли неясная судьба Антиохии, а в будущем и всей Святой земли подталкивали его к этому? Нет! И потому князю хотелось написать еще одну строчку. «Но стоит ли? — думал он. — Это было бы слишком откровенно, дерзко». Но ведь он, Раймунд де Пуатье, и был — сама дерзость! И князь решился — и последняя строка сама вырвалась на волю, легла на лист:
«Я помню ту ночь в Бордо — я не забыл ничего…»
И только после этого он поставил подпись:
«Твой любящий дядюшка Раймунд, князь Антиохии».
Скрепляя письмо печатью, он не сомневался, что Алиенора откликнется, даст о себе знать. Только бы дошел свиток, попал в руки племянницы! Он даже просчитал маршрут для своих гонцов. Корабль высадит послов с епископом Джабалы в Италии, а затем пойдет на Марсель. И уже оттуда его гонцы помчатся в Аквитанию — в Бордо, затем — в Пуатье и потом — в Париж.
В начале осени 1145 года три корабля отплыли из антиохийского порта святого Симеона, вышли в Средиземное море и взяли курс на Европу.
Часть четвертая
Птица с подбитым крылом
Глава первая
Распря
Средиземное море было неспокойно. Три дня назад караван византийских кораблей, перевозивших крестоносцев, проплыл мимо Кипра, и теперь, мартовским утром 1148 года, вот-вот должен был показаться далекий берег Святой земли. Хлопали на ветру паруса. Управляли снастями, выполняя приказания капитана, расторопные матросы.
