Ильяс Есенберлин - Шесть голов Айдахара
Хаджи-Черкес знал, что такое вполне может случиться: эмиры никогда не отказывались взять то, что можно было взять у ослабевшего соседа, но сейчас Наурузу Мухаммеду, как и всем остальным, было не до этого. Каждый с тайным вожделением смотрел на золотоордынский трон.
Хаджи-Черкес сделал вид, что поверил словам Кельдибека.
– Если Науруз действительно задумал такое, – сказал он, – я лишу его жизни.
Кельдибек обрадовался. Враги легко втягивались в привычную для него игру.
– Я скажу об этом Наурузу Мухаммеду, как только он приедет, в лицо. Ты сможешь сам убедиться в правдивости моих слов.
– Я утоплю его в крови! – свирепо сказал Хаджи-Черкес. – Если, конечно, будет на это ваше разрешение, великий хан.
Не отводя от эмира возбужденно горящих глаз, Кельдибек шепотом произнес:
– Разрешаю. Коварный должен быть наказан. – Он провел по лицу ладонями.
Сердце хана ликовало. Он забыл обо всем на свете. Мысленно он видел обоих эмиров мертвыми.
С нетерпением ждал Кельдибек приезда в Орду Науруза Мухаммеда, и, когда тот наконец появился во дворце, он встретил его, сидя на троне, весь напряженный, словно тетива лука.
Кроме Хаджи-Черкеса и двух сопровождающих его батыров, в зале, где хан обычно принимал гостей, никого не было. Даже личной страже он велел выйти за дверь.
Науруза Мухаммеда сопровождал только один воин – высокий, темнолицый, с глубоко упрятанными под нависающими бровями глазами.
Гости переступили порог и остановились в глубоком поклоне.
– Я рад гостям, – хрипло сказал Кельдибек. – Приблизьтесь.
Науруз Мухаммед и воин подошли к подножью трона.
– Ассалам агалейкум, – произнес эмир, по степному обычаю протягивая к хану руки.
Кельдибек с холодной усмешкой ответил на рукопожатие. Науруз Мухаммед отступил в сторону, уступая место сопровождающему его воину.
Необъяснимое беспокойство охватило хана, но руки уже были протянуты, и он не успел их отдернуть. Железные пальцы стиснули его запястья. Кельдибек рванулся, хотел крикнуть, но в это время Науруз Мухаммед бросился на него и, схватив за горло, прижал хана к спинке трона.
Через некоторое время, когда все было кончено и тело хана обмякло, эмир отступил в сторону.
– Все, – сказал он шепотом и оглянулся вокруг.
Хаджи-Черкес и сопровождающие его воины по-прежнему спокойно сидели на своих местах.
– Аминь, – сказал Хаджи-Черкес.
– Аминь, – повторили, как эхо, воины.
Наступила гнетущая тишина, и первым ее нарушил Хаджи-Черкес:
– Приподнимите Кельдибека. Усадите его ровнее на троне…
Воины бросились исполнять приказ, сам же эмир неторопливо подошел к двери, широко распахнул ее и громко сказал:
– Пусть войдут все, кто пришел к хану…
За дверями, видимо, ждали этих слов. Торопливо входили эмиры и беки, бая и бии. Коротко взглянув на трон, они без труда понимали, что произошло, а потому, не задавая лишних вопросов, усаживались на ковер у его подножья. Собравшиеся были одеты празднично: в дорогие халаты, подпоясанные золотыми и серебряными поясами, головы их украшали бархатные шапки-борики, отороченные мехом выдры и соболя…
Хаджи-Черкес пристальным взглядом обвел присутствующих:
– Ушел из жизни Кельдибек – хан, проливавший кровь дорогих нам людей… Тих и спокоен сидит он теперь в последний раз на троне… – голос эмира окреп, и в нем зазвучала властность. – Снимите богом проклятого с трона, положите его в угол и накройте чем-нибудь…
Воины торопливо бросились исполнять приказ. Ухватив мертвого хана под руки, они волоком утащили его в дальний конец зала и прикрыли парчовым халатом.
– Я думаю, – сказал Хаджи-Черкес, – что самым достойным, кто бы теперь мог занять трон, является Науруз Мухаммед. Есть среди вас такие, кто захотел бы возразить мне?
Таких не нашлось. Собравшиеся дружно закивали головами, заговорили.
Торопливо, спотыкаясь, словно боясь, что кто-нибудь задумает раньше него сесть на золотоордынский трон, бросился вперед Науруз Мухаммед.
Собравшиеся торопливо вставали со своих мест и, склонившись в низком поклоне, мелкими шажками приближались к помосту, на котором стоял трон. Вперед вышли самые старые и почтенные из эмиров.
– Пусть будет благословенным ваше правление, великий хан! – сказали они в один голос.
Науруз Мухаммед благодушно улыбался в усы и милостиво кивал головой.
Хаджи-Черкес поклонился Наурузу Мухаммеду.
– Разреши, великий хан, оповестить народ о твоем избрании…
– Да будет так! – важно согласился новый хан.
Эмиры благословили его на золотоордынский трон, но, видимо, проклятие тяготело над самим троном, и всякий, кто становился его владельцем, был обречен. Не прошло и года, как Хаджи-Черкес, велев схватить Науруза Мухаммеда, передал его вместе с Тайдоллой в руки Хизыра – сына хана Саси-Буги, двинувшего свои тумены на Золотую Орду. Саси-Буги велел умертвить пленников. С его помощью на трон сел сам Хаджи-Черкес. Но не прошло и года, как его зарезал Хизыр. Через такой же срок Хизыра убил его собственный сын Темир-Ходжа. Но ему повезло еще меньше, чем его предшественникам. Пять недель правил Темир-Ходжа, потому что именно в это время, в год барса (1362), Мамай сделал ханом Крыма Абдоллу и с большим войском начал поход против Золотой Орды. Темир-Ходжа бежал в итильские степи, и здесь, на пыльной степной дороге, чья-то рука прервала нить его жизни.
За прошедшие пять лет после смерти Джанибека восемь ханов садились на золотоордынский трон, и каждый последующий убивал предыдущего. В междоусобной борьбе погибли многие эмиры, беки и бии. Народ обнищал от постоянных грабежей, и кровь обильно полила степи Дешт-и-Кипчак. Мамай, подобно стервятнику, напал на столицу Золотой Орды, сжег и разграбил.
Глава шестая
Бий Шахрисабза – Тарагай, глава рода барлас, увидел сон, будто стоит он на вершине горы, а вокруг глухая ночь – ни звезд, ни огонька на земле. Холодно и страшно ему. И вдруг почувствовал, как кто-то вложил в его руку меч. Тарагай поднял меч над головой и что было силы ударил им тьму. И случилось чудо – от удара разлетелись в стороны огненные молнии и вокруг сделалось светлым-светло. Откуда-то появился человек на белом коне, в белых одеждах и белой чалме. Он сказал: «Бий Тарагай, твоя жена беременна. Она скоро родит тебе сына. Сын, когда вырастет, будет править вселенной».
Всадник в белом был святым Хизыр-Гали-Ассалямом.
Утром о вещем сне бия узнал грозный Казаган-хан. Боясь за свою жизнь и власть, он приказал нукерам, когда Тарагай куда-то отлучился из аула, схватить жену бия и давить камнями ее живот. Но мальчик, о котором говорил святой, родился вовремя и был здоровым. Только небольшая хромота говорила о тех мучениях, которые перенес он во чреве матери.
Так рассказывает легенда о появлении на свет сына Тарагай-бия – Хромого Тимура, которому было суждено своей кровожадностью затмить Потрясателя вселенной Чингиз-хана.
И никто в те страшные годы не осмелился усомниться в правдивости того, что рассказывали ишаны и муллы, хотя многие знали, что Тимур от рождения не был хром, а, разбойничая на дорогах Мавераннахра, в одной из стычек получил несколько ранений, после которых одна его нога начала усыхать и на правой руке не хватало нескольких пальцев.
Тимур родился в год мыши (1336), девятого числа весеннего месяца кокек (апрель), в кишлаке Ходжа-Ильчар, что в полутора фарсахах западнее города Шахрисабза. И никто не придал значения этому событию, потому что в семьях знатных мусульман, согласно шариату, четыре жены и множество наложниц, дети рождались часто. Никого не беспокоило, есть ли вообще сын у бия Тарагая или его нет. Но Тимур сам обратил внимание на себя и заставил повторять свое имя.
Когда умер Казаган-хан и в Мавераннахре началась смута, Тимуру было около двадцати лет. Смелый и решительный, он собрал вокруг себя людей, которые не знали дома, предпочитая ночевать по глубоким оврагам вблизи больших дорог, и начал совершать набеги на соседние туркменские аулы.
Тимур грабил юрты, воровал женщин, угонял косяки лошадей. Имя его уже тогда произносили со страхом. Но однажды судьба отвернула от него свое лицо. С небольшим отрядом отчаянных джигитов он решил угнать лошадей у туркменского рода текежаумыт. Но кто-то предал его, и туркмены устроили засаду. Видя, что набег не удался, Тимур приказал своим людям отходить. Подобно горсти пшеницы, рассыпались они по степи, надеясь, что туркмены растеряются, не зная, кого преследовать. Но те были предупреждены о готовящемся нападении, и потому их оказалось больше. За каждым барымтачом погналось по два-три джигита. Над степью то и дело взлетали тяжелые дубинки – соилы, и очередной грабитель вываливался из седла.
