Павел Загребельный - Изгнание из рая
Гриша вспомнил, как он писал на картонном ящике бесконечные "Ц.Ц.Ц.", а в ответ получал только "На фе..." - и как-то словно бы увял и застыл. Но дядьке Вновьизбрать он не стал рассказывать об этом, а сразу заговорил о главном:
- Как вы себе хотите, а на сессии сельского Совета я поставлю вопрос о вывезении свеклы!
- Поставить можно, - согласился Свиридон Карпович. - Почему бы и не поставить такой симпатичный вопрос?
Но до сессии удержаться на комбайне Грише не удалось.
И кстати, вовсе не из-за Дашуньки.
И не из-за напряженной международной обстановки.
И не из-за неблагоприятных погодных условий.
Как-то вечером, когда Гриша, забрызганный грязью до самых ушей, приехал сменять еще более промокшего Педана, тот спокойно сказал ему:
- Я бы тебе, Гриша, посоветовал не садиться больше на этот комбайн.
- А на какой же мне взбираться? - удивился Гриша.
- Да ни на какой. Вообще плюнь и сиди возле своей печатки.
- Кто это тебе сказал?
- Да никто. Я тебе говорю. Как товарищ и друг. Вертелся тут сегодня один рехверент. Такое - и не человек, а тьфу! Крутилось, вертелось, а потом начало лезть ко мне в душу. Я его отталкиваю, а оно лезет! Я его от себя, а оно - прямо без мыла. Такое скользкое, такое уж, я тебе скажу...
- Как гад?
- Точно! Как самый последний гад - лезет, и шипит, и слюной брызжет. И все же оно знает! Значит, ты открываешь сессию. Так? Открываешь и говоришь: дорогие товарищи такие и еще вон какие! На сегодняшний день мы имеем то и се, а также еще вон то, одним словом, все как надо! А тут я, Педан, то есть как депутат, прошу слова, и ты даешь, потому что не можешь не дать. Я лезу на трибуну и говорю. Это оно нашептывает мне в ухо, чтобы я, значит, говорил. Вот, говорю, товарищи такие да еще вон какие, вы власть Григорию Левенцу доверили? Доверили. А как он ее использует и как оправдывает ваше высокое доверие? А вот как. Днем спит, а ночью сталкивает меня с свеклоагрегата и завоевывает себе славу и материальное благополучие. Можем мы такое дальше терпеть с вами? Ну, и так далее.
Гриша не мог прийти в себя.
- А ты же ему что? - наконец простонал он.
Педан свистнул.
- А что я ему?
- Мог бы ты сказать, что для меня ни слава, ни деньги...
- Да кому говорить, кому?
- Кто же это мог вот так обо мне?
- А оно тебе нужно?.. Я и сам тут ему малость... гм-гм!.. Так что ты не переживай. А только мое мнение такое: беги отсюда, Гриша, пока не поздно! На мне этот гад поскользнулся, а кто-нибудь, глядишь, и согласится вот так против тебя наподличать... Ты ночей не спишь, из сил выбиваешься, а эти гады... Плюнь, Гриша, и успокойся!
Гриша не мог успокоиться от неожиданности и возмущения.
- Послушай, Педан, как же это так? Выходит, если я председатель, то и кур своих не корми, и поросенку травки не нарви, и гвоздь в стену не забей? А кто же это должен делать? Что мы - графы, князья, бояре?
- Да разве я знаю? - сплюнул Педан. - Мне оно все равно. Я этому гаду все объяснил популярно, то есть по морде с обеих сторон. А только ты знаешь, Гриша, как оно бывает... Убегай отсюда, пока не поздно!
- Не убегу! - крикнул Гриша упрямо. - никакая сила меня!..
Но сила нашлась. Дядька Обелиск ночью, пешком, босой прибежал на свеклу и сообщил своему председателю, что на его голову снова упали какие-то проверяльщики.
Вот здесь и лопнул обруч терпения нашего героя. Он не поверил.
- Меня? - переспросил дядьку Обелиска.
- Лично и персонально, - подтвердил тот. - Приехали вечером и уже требуют. Промокли насквозь. Я их к Наталке на горячий борщ.
- И действительно меня? - никак не мог поверить Гриша.
- Говорят: сельского руководителя требуют как класс.
- Ну, гадство! - ругнулся Гриша.
Теперь он уже сожалел, что до сих пор не рассказал ни Свиридону Карповичу, ни Зиньке Федоровне, да и вообще никому о том, как его терзали то за коз, то за институтскую справку, то за нерожденных детей. Какая там еще морока свалилась ему на голову?
- Утром буду, - сказал он дядьке Обелиску. - Накормите там их, дайте поспать.
- Да поспят они у нас, как класс! - пообещал дядька Обелиск.
ПУХ-ПЕРО
Ганна Афанасьевна уже была на своем секретарском посту. Все учреждения держатся на секретарях. Если бы автор был поэтом, он бы написал оду секретарям. Председатели возглавляют, а делают все секретари. Ну, и так дальше. А может, и лучше, что автор не поэт и не пишет од? А то сгоряча понаписал бы и о том, что надо, и о том, что не надо.
Ганна Афанасьевна достойна и од, и панегириков, и величальных песен.
- Что тут у нас, Ганна Афанасьевна? - спросил Гриша.
- Комиссия по защите окружающей среды. Чуть ли не из столицы.
- Сколько их?
- Двое. Мужчина и женщина. Женщина молодая и красивая, а мужчина с бородой и голый.
- Совсем голый?
- Да не совсем. Что-то на нем есть, да только такое, что и не приметишь.
- И вы его в сельсовет пустили - голого?
- Я сказала, что в трусах сюда негоже, а он говорит, что это не трусы, а шорты, то есть коротенькие штанишки.
- Так что же он - пионер?
- Да с бородой же! Ну, я и в этих шортах не пустила. Говорю: без председателя сельсовета не могу.
- А что же мне с ними делать?
- Вы ему авторитетно скажите.
- А приехали зачем?
- Говорят: гусиный вопрос.
- Гусиный?
- Дали мне задание, чтобы подготовила справку о количестве гусей на территории нашего сельсовета в частном секторе и в коллективном пользовании, сколько голых, а сколько оперенных, какой процент падежа, а сколько выжило...
Гриша слушал и ушам своим не верил. Наконец он пришел в себя.
- Ганна Афанасьевна, а не могли бы мы купить робота?
- Робота? Что вы, Григорий Васильевич, разве это возможно?
- Теперь нет ничего невозможного. Купить такую железную чертовщину, чтобы стояла здесь и железным голосом отвечала на все глупости, которые взбредут кому-то в голову!
- У нас нет ассигнований даже на простенького робота, - объяснила ему Ганна Афанасьевна, - а вы еще такого хотите, чтобы говорил! Он же, наверное, очень дорого стоит.
- А мы с вами, выходит, бесплатные?
- Да я же не знаю.
- Ну, ладно, Ганна Афанасьевна. Будем отбивать штурм гусиной комиссии. Вы уже подготовили справку?
- Готовлю.
- Я пойду позвоню Зиньке Федоровне, а потом уж мы с вами подумаем, как и что.
- Я бы вам, Григорий Васильевич, посоветовала знаете что?
- А что?
- Поговорите со Свиридоном Карповичем. Он человек опытный...
Гриша хлопнул себя по лбу. В самом деле: почему он индивидуально отдувался до сих пор перед всеми проверками и не попросил совета ни у кого, в особенности же у такого мудрого человека, как Свиридон Карпович?
- Благодарю, Ганна Афанасьевна, - растроганно промолвил он. - Свиридон Карпович уже здесь?
- Я позвонила ему, сейчас будет.
- Вот уж благодарю вас, так благодарю!
Гриша даже руку поцеловал бы Ганне Афанасьевне, если бы умел, но, к сожалению, в селе почему-то не заведено целовать рук так же, как никто никогда не употребляет слова "труд", хотя трудятся там люди упорно и самоотверженно, от рождения и до самой смерти.
По телефону Гриша разыскал Зиньку Федоровну и конспективно рассказал ей про мороку с проверками и про все свои злоключения.
- Почему же не говорил об этом? - спокойно спросила Зинька Федоровна.
- Не хотел беспокоить. Думал: само пройдет. А оно...
- Ты, наверное, газет не читаешь.
- А что?
- Читал бы, так знал бы. То "Под шелест анонимок", то "Карась, которого не было", то про шестьдесят две комиссии на один колхоз. Я уже это знаю и отношусь ко всему спокойно.
- Да как же можно спокойно?!
- А так. Распихаю проверяльщиков по отраслям. Тех - на агронома, других - на зоотехника, третьих - на инженера, остальных - на бухгалтерию. А ко мне - только с выводами. А на выводы что? Примем к сведению, примем меры, недостатки устраним, упущениям положим конец.
- Так у вас же хозяйство, а меня терзают неизвестно и за что! Сплошные наветы!
- Вот ты и поставь на сессии вопрос о клеветниках.
И трубка - щелк! - и уже ты не поймаешь Зиньку Федоровну ни сегодня, ни в "обозримом будущем".
Но тут появилась великая спасательная сила в лице Свиридона Карповича.
- Ну, что тут у тебя, говорится-молвится?
Гриша рассказал обо всем. И о козах, и о Недайкаше из сельхозинститута, и про демографию, и про гусиную комиссию, которая налетела и крыльев не намочила.
Вновьизбрать долго молчал и мудро щурился. Потом поставил наводящий вопрос:
- И как оно - без подписей все это?
- Подпись всюду одинаковая: Шпугутькало.
- Сычик, значится.
Гриша не понял.
- Что вы сказали, Свиридон Карпович?
- Пугутькало - это сычик. Мелкий такой, говорится-молвится, неважнецкий сыч. Из тех, которые смерть предвещают. А еще там что?
