Михаил Лебедев - Бремя государево (сборник)
— Плоха надежда на Бога христианского, — сказал кто-то из толпы. — Не лучше ли нам помолиться старым богам нашим… нашему Войпелю, которому отцы и деды наши поклонялись…
Воевода порывисто обернулся. Он один из жителей городка искренно верил в христианскую религию и всегда относился к ней с уважением. На лице у него выразилось негодование.
— Замолчи, человек безумный! — гневно перебил он говорившего. — Разве есть у нас боги иные, кроме великого Бога христианского? Разве лучше мы жили, прежних богов наших почитаючи? Никогда того не было и впредь не будет…
Но вдруг он поперхнулся и замолк, не докончив своей горячей речи. На сторожевой башне загудела чугунная доска — клепало, приобретенная от тех же новгородцев и служащая для разных сигналов. Разнеслись зловещие звуки во все стороны и заставили содрогнуться не одно пермяцкое сердце, убежденное теперь, что предстоит схватка не на жизнь, а на смерть с кровожадными врагами-вогулами… За валами послышался шум, крики… Кое-где вспыхнули огоньки… Бурмат громким голосом крикнул десятникам:
— Вот и дождались мы нападения вражеского!.. Бегите, братцы, по местам своим! И помните, что я вам сказал… А я к князю побегу…
Десятники быстро рассыпались. Воевода побежал на сторожевую башню, где находился его повелитель. Нападение оказывалось несомненным…
Между тем князь Микал, послав караульного будить народ, встревоженный и бледный стоял на башенке, зорко глядя в темноту. На небе мерцали звезды, но от этого не становилось светлее, благодаря туману, поднявшемуся от Колвы и Кемзелки… В городке зашевелились люди: это караульный поднимал мирно спавших покчинцев. Около валов появлялись темные фигуры — сбегавшиеся защитники городка… В лесу продолжалось слышаться похрястывание ветвей. Под берегом Колвы шорох усиливался; мелкие камни и земля с глухим шумом посыпались с обрыва. Из-под берега полезли чьи-то фигуры.
Князь Микал взял в руки железные колотушки и приготовился бить тревогу…
А возня в городке принимала характер осмысленной подготовки к предстоящему бою… Между избушками замелькали огоньки, неосторожно зажженные кем-то… Промеж валов закопошились городские десятки… Микал внимательно следил за всем, начиная понемногу успокаиваться. Для него выгодно было, что вогулы не сразу нападают. Он знал, что через самое короткое время большая часть защитников городка займет свои места, а это давало ему повод надеяться, что конец обороны будет успешен для покчинцев. И он не торопился бить в доску, понимая, что в случае открытой тревоги вогулы сразу накинулись бы на Покчу и, наверное, прорвались бы сквозь укрепления, пользуясь превосходством в силах. Теперь же, по-видимому, они имели намерение потихоньку перелезть через валы, почему и не проявляли поспешности, думая, что о приближении их никто не подозревает в Покче.
Вдруг несколько темных фигур прошмыгнуло под самою башенкой, на которой стоял Микал… Опять прокаркала зловещая ворона… Затопотало, зашлепало множество ног по грязной глинистой земле, пропитанной выпавшими дождями, донеслось тяжелое сопенье устремившихся на вал людей — и в то же мгновение зазвенела сигнальная доска, издавая тревожные заунывные звуки под руками покчинского владетеля…
Расчеты Микала оправдались. Злоумышленники успели занять свои места заблаговременно… На башенках зажглись огоньки. Это стрелки со своими луками и стрелами взобрались на высоту и начали освещать лежащее против башен пространство, чтобы вернее разить врага. На валах вспыхнули пучки просмоленной соломы и связки хвороста, озарив окрестности городка на далекое расстояние… Вогулы испустили яростный рев: они увидели, что присутствие их открыто… Началась жестокая перестрелка с обеих сторон. Сотни стрел забороздили воздух, отыскивая каждая свою жертву… С вершины вала посыпались на нападающих каменья, покатились бревна, обрубки дерева… Вогулы немного попятились. Передние ряды их заметно поредели. Ужасные вопли и проклятия вырывались у них из груди…
— Послушай, князь, — услышал Микал за собой голос воеводы Бурмата, незаметно взобравшегося на башенку, — прошу тебя уйти с сего места. Неровно стрела пролетит… а жизнь твоя дорога для нас. Позволь нам, верным слугам твоим, с врагами управиться, а тебе здесь не подобает стоять…
— Ладно, пойду я домой, — подумав, сказал Микал, — но обратно я вернусь, только московскую кольчугу надену.
— Напрасно беспокоишься, князь высокий, — ворчливо буркнул воевода, недовольный намерением князя вернуться на место схватки. — Не попятимся ведь мы перед врагами. Не в первый уже раз вогулов мы видим!
— Ведаю я, воевода, про доблесть вашу воинскую, но где слуги мои кровь проливают, там и мне быть должно, — проговорил князь и сбежал по лестнице с башенки, оставив храброго Бурмата в порядочном беспокойствии за целость княжеской особы…
— Помоги нам, Господи, одолеть врагов лютых! — перекрестился воевода и с совершенным спокойствием выглянул из отверстия башни на скучившегося за валами врага.
Лицо его сразу омрачилось и приняло озабоченное выражение.
Вогулы окружали городок со всех сторон. Из лесу от оврага выходили все новые и новые толпы и приваливались к городским укреплениям. Перед валами они останавливались и осыпали градом стрел защитников городка. Последние отвечали им тем же… Воцарился какой-то ад… Вогулы завывали как дикие звери, едва увертываясь от катившихся сверху бревен, сбивших с ног уже не одного их воина. От стрел же они заслонялись щитами, пробить которые из обыкновенного лука не было никакой возможности… Покчинцы тоже кричали на разные голоса, стараясь устрашить нападающих, что, конечно, успеха не имело… Воевода поглядел вниз, в самую гущу толпы вогулов, где происходила какая-то возня, и испустил невольное проклятье:
— Ах, чтоб вас ворса[30] заел! Гляди-ка, чего захотели! Туда вас нельзя подпускать… Я тоже понимаю мыслишку вашу… Ужо вот мы вас приостановим…
И он троекратно просвистал в свисток, сделанный из камышового дерева, что означало у него призыв ближайших десятников.
Десятники подбежали к нему, спрашивая, что прикажет воевода.
Бурмат указал им вниз на вогулов и сказал:
— Видите!
Десятники кивнули головой. Они все поняли. Враги замышляли смелое дело, гибельное для осажденного городка. Они, вероятно, порешили разбить городские ворота, для какой цели тащили из лесу несколько толстых и длинных бревен, около которых суетились самые высокие и плечистые люди, видимо, отборные силачи… Воевода приказал десятникам:
— Посадите на валы и на башенки у ворот два десятка людей, которые других понадежней. Пусть лупят они разбойников этих стрелами, да камнями, да обрубками, сколь только сил у них хватит. Нам бы лишь ворота уберечь. А в остальном управиться можно.
Десятники немедленно удалились. Воевода продолжал следить за ходом схватки.
Вогулы, по-видимому озадаченные первым отпором, попятились, но они и не думали отступать. Из лесу продолжали приваливать к городку новые и новые толпы. Озаренные ярким пламенем костров, пронзительно выкрикивая свой воинственный клич и делая удивительные прыжки из стороны в сторону (вероятно, чтобы уклониться от стрел и камней, летевших с городского вала), они казались какими-то демонами в своих изодранных лохматых одеждах, со своими скуластыми зверскими лицами, свирепо выглядывавшими из-под черных меховых шапок… Бурмат еще более нахмурился, увидев, как один из вогулов, одетый получше других, подошел к городским воротам и что-то быстро заговорил с окружающими, прикрываясь щитом от сыпавшихся сверху стрел… Вогулы ухватились за бревна. Другие устремились на валы… Началась вторая атака…
Бурмат с испугом воскликнул:
— Да это Асыка тут орудует! Сам Асыка вогулов привел! О Господи Боже Всемилостивый! Помоги нам с разбойником управиться!.. Асыка не отойдет от нас, пока своего дела не сделает… Лютее он волка голодного… Знаю я Асыку порядочно…
Воевода недаром испугался, увидев среди вогулов Асыку, которого он знал в лицо. Это был один из вогульских князей, самый беспокойный и воинственный, не упускавший случая пограбить пермские пределы, когда тому благоприятствовали обстоятельства. Князь Микал считал его своим злейшим и непримиримым врагом. В другое же время свирепый предводитель вогулов пускался в более далекие походы, нападая на зырян, на вятчан, на башкир, даже на татар сибирских, обитавших за Каменным Поясом. Но чаще всего терпели от него пермяки и зыряне, как ближайшие соседи разбойничьей вогульской орды. Например, в 1455 году Асыка сделал набег на привычегодскую Пермь, дойдя даже до града владычного Усть-Выма, то есть почти до устюжского воеводства. Этот набег известен в истории тем, что тогда был убит пермский епископ Питирим, предшественник епископа Ионы, крестившего Великую Пермь. Вообще, Асыка никому пощады не давал и все предавал смерти и разрушению. Жестокость его меры не знала.
